Эля смотрела в щель деревянного кривого забора. Там находился страшно интересный мир незнакомцев. Прямо по дороге разгуливали соседские индюки, они гордо задирали головы и кулдыкали, не давая машинам проехать. Бродила косоглазая Зульфар-абей, заглядывающая в чужие огороды. Завидев, как переваливаются её волосатые ноги в галошах, Эля пряталась среди оголившихся кустов.
– Эй, опять ты! Атасыз кыз. Тебе родители сказали тут сидеть? Ну-ка кыш! Кит! – кричала старуха.
Порой между досками появлялось чумазое мальчишеское лицо и ехидно спрашивало:
– Ну чё? Мамка с хахалем сбежала?
Эля показывала язык и убегала. Но потом снова возвращалась. Ей нравилось играть возле забора. Она воображала себя принцессой из сказки про диких лебедей. Правда, в домике под забором жили не лебеди, а гуси, но это мелочи жизни. Смешно переставляя лягушачьи лапки, упитанные птицы невозмутимо топали по лужам. Они раскрывали яркие оранжевые клювы, подбирали камни и глотали их. Эля тоже как-то попыталась съесть камень. Но, почувствовав вкус земли, тут же выплюнула.
В загоне рядом с разваливающимся сараем жили другие птицы – пёстрые курицы и петух. Курицы были глупые. Они только и делали, что клевали. А петух был чёрно-белый и злой. Он гневно маршировал вдоль сетки, готовясь атаковать каждого, кто приближался к загону. Эля его боялась.
После обеда за забором слышались детские голоса. Эля наблюдала, как ребята в высоких резиновых сапогах измеряют озёра, образовавшиеся на дороге после дождя. Эле тоже очень хотелось играть, но её не принимали.
– Атасызлык! – верещала вредина-Лариска, если Эля к ним приближалась. И все дружно подхватывали обзывательство.
Что это значит, Эля не знала, но смутно догадывалась. Особенно после одного случая. Летом она устроила пикник с куклой на лужайке перед домом. Пока девочка следила за майским жуком, угрожающе ползущим с цветка на покрывало, соседский мальчишка куклу стащил. Кукла была любимой – её мама привезла из Москвы. Таких длинных светлых волос и больших синих глаз Эля ни у кого не видела. Картатайка объяснил, что кукла эта – иностранка.
Эля не сразу заметила, что её любимица исчезла. Пока она, захлёбываясь слезами, шарила в густой траве, добычу разбирали деревенские дети.
– Чего рыдаешь? – спросила нанэйка. – Все глаза выплачешь. Чёрные будут.
И Эля заревела пуще, представив, что серые, как у мамы, глаза становятся навеки чёрными.
– Алля янгыр ява, алля яшляр тама[1].
Девочка стихла, пытаясь разобрать слова на нанэйкином языке. Нанэйка обтёрла полотенцем Элькино лицо и слегка ущипнула её за нос.
– Пошли искать куклу твою. Небось, опять Рустамка нашкодил.
– Нанэй, он там! – вскрикнула девочка.
Взяв Элю за руку, нанэйка грозно направилась к соседскому дому.
Рустамка в ободранных гамашах и расстёгнутой куртке сидел на скамейке и беззаботно грыз семечки.
– Чего вам? – нагло спросил мальчик.
– Куда куклу дел? – нанэйка проворно схватила его за ухо, и мальчик истошно завопил.
– Отпустите! – проскулил Рустам.
– Говори давай!
– Нет у меня её! Я ребятам раздал! По частя-ям…
Потом они с Элей весь вечер ходили по соседям и собирали куклу. Последняя часть, голова, нашлась у Лариски, живущей в самом начале улицы.
Вечером картатай, вооружившись клеем и инструментами, оживлял Элину иностранку.
– Зачем он взял мою куклу? – спросила Эля. – Разве у него не было своих игрушек?
– Потому что родители плохо его воспитали, – ответила нанэйка, возившаяся у плиты.
– Воровство – грех. Аллах всё-ё видит, – сказал картатай, старательно прикручивая кукольную головку к тоненькой закруглённой шейке. – И всех наказывает.
Эля не понимала, причём тут Аллах и за что он всех наказывает.
Она вспоминала смеющихся соседских детей и их родителей. От их взгляда становилось так страшно, что Эля пряталась за большую фигуру нанэйки. Они шли с нанэйкой по улице, и Эле казалось, что везде она слышит своё имя и ещё какое-то незнакомое слово, раз за разом повторяемое. Нанэйка добродушно улыбалась, шутила с соседями и будто бы ничего не замечала.
– Что такое атасызлык? – спросила Эля.
Нанэй и картатай замерли на мгновение.
– Дожили, – вымолвил картатай. – Все соседи пальцем показывают. Воспитала дочь на свою голову. С тебя пример взяла.
– Это какой ещё такой пример? – бросила половник нанэйка.
– Тебе лучше знать, – зло сказал картатай.
– Не болтай при ребёнка чего не попадя! – ответила нанэйка, а потом добавила: – Вот поговорю с папашей этого Рустама. Нечего нашу Эльку задирать.
А у Эли папы не было. Она не сразу поняла, что у неё его нет. Просто не знала, что он должен быть. А потом как-то сама разгадала: с ней было что-то не так. Папа был у мамы, она его называла атай, а для Эли – картатай. Папа был у Дины, высокой молчаливой девочки, приезжающей к ним из Уфы. Когда Эля была маленькой, то думала, что папа Дины и её папа тоже.
– Папа, – просила Эля. – Покатай меня на спине.
Папа Дины всегда смущался, но на спине катал.
– Это мой папа, – однажды произнесла Дина-апа. – У тебя папы нет.
– Как это, нет? – удивилась девочка.
– Вот так. Нет и всё.
Эля не понимала. В детском саду у многих были папы. Старые и молодые. Некоторые совсем как мамин папа, Элин картатай. У Маши тоже папы не было. Она говорила, что её папа живёт на небе и всегда за ней наблюдает. Этого Эля тоже не могла понять. На небе жил Бог, или Аллах, как говорит картатай. Значит, Машин папа – это Бог? Такого быть не могло. Маша наверняка всё врала. Просто папы не было, и всё. Точно как у Эли.
Небо… Эля любила смотреть на небо. Оно было не такое голубое, как летом, а скорее, как если бы его сначала нарисовали акварельными красками, а потом пролили много воды (Эля часто так делала). Ещё на небе жили птицы. А самые большие птицы, белые, назывались самолётами. Картатай говорил, что на самолёте летит из Москвы мама. Может, и Машин папа сейчас на самолёте?
Потом, конечно, нанэйка сказала, что Машин папа умер.
– Как это…у-умер? – Эля осторожно пробовала новое слово на вкус. Слово было коротким, но каким-то неудобным, неловким.
Автор: Розалия Вахитова
Продолжение читайте на сайте журнала
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого!