Иногда Катя превращалась в маленького ребенка и начинала плакать, съежившись в комочек и закрыв ладошками лицо. Особенно часто осенью, в серые неподъемные часы. Это разрывало мне сердце. У меня самого часто не находилось сил, и я мог застыть рядом, опустив руки и сгорая от стыда, что не могу ей помочь. И себе не могу.
В конце концов я опускался на колени и обнимал, и от ее тела шел настолько сильный жар, что холодело само солнце.
Помню, тогда мне было тридцать лет. Моей Кате двадцать четыре. Большая маленькая девочка с огромными темными глазами. Никогда не понимал, как это у нее получается — смотреть на мир с такой невозможной, возмутительной наивностью.
Мы жили просто, нуждались в малом, не гонялись за статусом. Нам претили конфликты, и наши сердца обливались кровью, когда мы сталкивались с несправедливостью. Иной раз мы были слабыми и прятались от людей, пережидая, когда утихнет боль, а бывало — превращались во всемогущих существ, способных шагать через любые преграды.
Рано утром я готовил легкий завтрак, мы садились за старый круглый стол на нашей кухне и ели, и смеялись, говорили всякое. Катя дурачилась. Ее глаза становились трогательными узкими щелочками, щечки округлялись, ее смех был звонким, тоненьким, словно звон хрусталя, а приподнятое настроение гарантировало нам хороший день.
Выйдя из квартиры, мы желали друг другу удачи и шли каждый на свой этаж. В нашем подъезде четыре пенсионера, Катя идет к двум бабушкам, я к двум дедушкам.
Первым делом спускаюсь на четвертый — звоню. Всегда боюсь, мне в кошмарах является: дедушка падает и не может встать, до входной двери ему словно до луны; я не могу открыть снаружи, потому что нет ключа. Я много раз просил его дать мне ключ, но дедушка не соглашался. Знаю, в чем причина. Его дочь, которая приходит раз в две недели, говорит ему про меня всякую ерунду. Считает нас с Катей жуликами. Я не люблю встречаться с этой женщиной, но, увы, сегодня именно она открывает дверь.
— Доброе утро, Ольга Сергеевна, — говорю я сквозь маску.
— Опять ты.
— Опять я.
Ольга Сергеевна недавно встала, у нее опухшее лицо, старый потертый халат висит на плечах небрежно.
Она смотрит на меня, ее взгляд скользит от моего лица вниз, выискивая, за что бы зацепиться, доходит до кроссовок.
Спрашиваю:
— Вам нужны продукты?
— Нет. Я сама, — здесь она сузила глаза. — Денег, поди, хочешь? Признайся.
— Нет. Моя помощь бесплатная. У меня в нашем доме двадцать подшефных.
Ольга Сергеевна уперлась локтем в косяк, продолжая ощупывать меня своим тяжелым взглядом.
— Не верю я таким, как ты, добреньким.
— Я никого никогда не обманываю. Если я обещаю, то можете быть уверены…
Она прервала меня пренебрежительным взмахом руки.
— Не верю. У всякого свой интерес. Какой у тебя? Пенсионера ограбить? Что у него взять?
Эта женщина просто тратит мое время. Мне казалось, мы уже все обсудили.
— Извините, Ольга Сергеевна, но если вам не нужна сегодня моя помощь, то я пойду.
За ее плечом я увидел моего дедушку номер один. Он вышел из кухни, остановился, посмотрел в сторону открытой двери. Я поймал его взгляд.
— Ничего нам не надо. Сами разберемся! — крикнула Ольга Сергеевна. — Посмотрите, стоит, как попрошайка. Все рушится кругом, а он вон чем занимается! Иди отсюда, убогий.
Она собиралась меня оттолкнуть, но я вовремя отступил. Скорчив злобную мину, Ольга Сергеевна захлопнула передо мной дверь. Эхо от удара еще долго гуляло по лестницам.
Я посмотрел на часы, медленно выдохнул и пошел на третий этаж, где жил мой дедушка номер два. Он открыл сразу — ждал. Мы говорили минут пять, потом я забрал деньги и список покупок.
Прохладный апрель встретил меня чистым небом и ветром, имеющим странный привкус. Так пахла пустота, лишенная людей. И я, точно космонавт на неизвестной планете, начинаю первую в истории прогулку.
Супермаркет рядом, три минуты быстрым шагом. По пути мне встречались только молчаливые люди, гулящие с собаками. Глядя на меня, собаки неуверенно виляли хвостами. Даже их радость от того, что с ними выходят теперь гораздо чаще, начинала уменьшаться. Собаки чувствовали, как все меняется вокруг.
Чтобы как-то приободрить угрюмых людей, я здоровался и желал хорошего дня. Над масками мне в ответ вспыхивали маленькие солнца, но они быстро гасли, и мы шли дальше по своим делам.
В магазине меня и Катю знали давно, даже открывали ради нас отдельную кассу; сегодня утром, впрочем, не было ни одного покупателя.
Я быстро пробежался по списку, наполнил зеленую пластмассовую корзину и пошел оплачивать.
Кассирша пыталась скрыть побои под маской и занавесить их волосами. Она поздоровалась, провела покупки и назвала сумму. Я спросил, все ли у нее хорошо? Она ответила, да, конечно.
Я вынул из кармана бумажник, открыл, порылся в карточках. Рядом с нами не было ни души. В лабиринтах стеллажей застыла печальная пустота.
— Позвоните по этому номеру, вам расскажут, как можно получить помощь, — сказал я, протянув ей визитку.
Она машинально протянула руку, но остановила ее на полпути.
— Мне жаль. Простите, — прибавил я.
Девушка взяла карточку. Мне было стыдно. Спеша уйти, я переложил покупки в мешок и выскочил из магазина.
Однако мне предстоит вернуться сюда еще несколько раз. Почти четыре часа я бегаю от дома до магазина, покупая продукты для моих дедушек. Катя, с которой я довольно часто пересекаюсь, отважно носит пакеты наравне со мной. Мне такие походы даются тяжелее, особенно, если надо бежать на верхний этаж, но она не знает усталости. Катя, Катя.
Мы садимся на скамейку у подъезда и молча сидим лицом к лицу с пустым двором. Держимся за руки, размышляя о хрупком равновесии, установившемся в мире. Все, что мы знаем, застыло на краю пропасти и готово в любую минуту сорваться. Каждую минуту умирают люди. Каждую минуту кто-то теряет надежду. Каждую минуту чьи-то жизни превращаются в ничто. В нашем доме за прошлую неделю было пять самоубийств. Я занес имена этих людей в книгу памяти, которую мы ведем с Катей уже несколько месяцев, практически с первого дня. Не знаю, пригодится ли она кому-то потом, может, и нет, но мне приятно думать, что, сохраняя память об ушедших, мы бросаем вызов смерти.
Вернувшись домой, обедаем и садимся за компьютеры. Нам приходит много просьб о помощи, и мы стараемся делать, что в наших силах. Общаемся с фондами, психологическими центрами, службами, составляем заявки, делимся контактами, сводим нуждающихся с профильными специалистами; часто сами выступаем в роли психологов, если кто-то, дошедший до края, цепляется за нас в последней надежде. Всему приходилось учиться с нуля. Поначалу было очень тяжело, но теперь мы умеем куда больше.
Катя принесла свой ноутбук в комнату, где я работал, сидя на диване. Моя спина затекла, я потер лицо и спросил, как дела.
Катя показала мне новое письмо. Речь снова о деньгах. Мы, как могли, помогали и тратили свои сбережения, если нужно было действовать быстро или если фонд затягивал, или отказывал.
Писала женщина из нашего поселка. У нее двое маленьких детей-погодков, муж, лишившийся работы, избивает ее и сегодня утром, после очередного помутнения, грозился убить. Женщина не знала, куда он ушел и когда вернется. Она договорилась с центром помощи, но у нее совершенно нет денег на побег.
— Катя, мы сталкивались с обманом, — сказал я, указывая на экран ноутбука. Усталость давила на меня, хотелось лечь и уснуть мертвым сном. — Надо проверить, встретиться. Обсудить. Ты что? И сумма, посмотри — она слишком велика.
Катя, прильнувшая было к моему боку, отпрянула.
— Она же все объяснила! И мы знаем этот центр.
— Знаем, — пробормотал я.
Катя смотрела на меня как ребенок.
— Чего ты ждешь?
Мы живем, отдавая все, словно в будущем нам уже ничего не пригодится. Точно и нет будущего.
Странно думать о таких вещах. После всех этих месяцев по-прежнему нет четкого понимания, что же дальше. Твое «я» крепко цепляется за привычное, и это, конечно, скверно. Привычное — эгоист. Оно жестокое, самостное, оно шепчет: «Оставь и себе что-нибудь».
Когда-то были планы. Мы хотели жить просто, дорожа счастьем, которое строим друг для друга.
Теперь все иначе. Мне бы поучиться у любимой женщины, как правильно смотреть на действительность, выдавить из себя этого страшного зеленого человечка, чей голос я иногда слышу в минуты, когда становится совсем плохо.
Катя сжала мою руку маленькими горячими пальцами. Потом взяла ноутбук и написала женщине на электронный адрес.
Та отозвалась моментально. Имэйл не очень хороший способ быстро обмениваться сообщениями, но иного не было. Раньше мне казалось странным, почему так много людей не пользуется куда более современными способами интернет-коммуникации, но я быстро понял, что просто такова жизнь. У замотанной женщины с двумя детьми и хозяйством при муже абьюзере нет на это времени.
Катя спросила, можно ли связаться с ней по телефону. Нет, ответила женщина, телефон муж забрал, а пароль от его компьютера я узнала случайно.
Подобных историй множество. Они случаются каждый день, а помогать мы, увы, способны единицам.
Откинув сомнения, я перевел нужную сумму, а потом мы с Катей обсуждали, куда бы направить оставшееся. Решили, что будет лучше помогать адресно, не сбрасывая все средства в какой-либо фонд. Так у нас больше шансов держать руку на пульсе.
Близилась ночь. Катя ушла в спальню, я еще немного посидел в сумерках и поработал. Очень скоро стабильный до сих пор ручеек заказов иссякнет, и мы с Катей останемся в пустоте, как многие. Есть ли у нас план? Нет. Одно знаю, мы не перестанем помогать. Разве может быть иначе?
Я лег на диван, чувствуя, что уже больше не могу сидеть, и стал погружаться в сон. Пока еще в сознании, вскоре ощутил Катю, которая пристраивалась рядом. Вытянув тело, она прильнула ко мне и спрятала свое лицо на моей груди. Ее дыхание было раскаленным. Я подумал, что внутри моей любимой энергии больше, чем в целой вселенной.
Три года назад она потеряла маму, с которой была в самых нежных отношениях. Катя говорила о ней с таким восторгом и любовью, что я удивлялся, как такое еще возможно в нашем мире. Ее горе было огромным, но она училась жить с ним; нет, она не выстраивала стратегий, не ходила к специалисту за советом, ее терапия была иного рода. Подобно ребенку, Катя умела заглаживать и забывать травмирующий опыт, ее психика демонстрировала чудеса пластичности, и я мог лишь завидовать этой Катиной способности сохранять разум в самых тяжелых ситуациях.
Но иногда случались и срывы. Боль находила лазейку, ударяя в самую уязвимую точку. Каждый раз я боялся, что уже ничего нельзя будет вернуть обратно, но нам везло.
Провалившись в сон, через какое-то время я услышал знакомый звук. Открыв глаза, резко сел, не сразу поняв, где нахожусь. Нога отозвалась тянущей болью.
Катя сидела на диване, сжавшись в комок, и плакала. Я потянулся к столику, зажег лампу.
— Что? Что? Плохой сон? Опять?
Она подтянула колени к груди и уткнулась в них, плечи вздрагивали. Я сел рядом, обнял. Мое сердце стучало страшно, словно могло остановиться в любой момент.
— Плохой сон? — снова спросил я.
Катя сбивчиво объясняла, что устала бороться с чернотой вокруг себя. Тот светлый круг, который она отвоевала для нас, с каждым днем уменьшается, и она уже не знает, где взять силы сопротивляться.
— Однажды, закончив со всеми делами и приведя себя в порядок, я легла бы на кровать и ждала смерти. Мы с ней давние подруги. Ты знаешь.
Наша дочь Надя умерла во сне через три месяца после рождения. Мне приходилось заниматься всем, и те дни, вернее, хаотичные воспоминания о них, я стараюсь не трогать. Катя просто лежала на кровати, отключившись от всего. Не пошла на кремацию. Когда я вернулся домой, держа в руках урну, лицо мое было черно-серым; помню, как посмотрел в зеркало в прихожей, не понимая, кто этот человек.
Возможно, моя смерть была куда реальнее, чем казалось. И если бы не Катя, которая протянула мне руку, сейчас я не рассказывал бы эту историю.
Помню, я стоял перед ней на коленях и плакал без слез. Катя обнимала мою голову. Самые черные мои часы.
Надю похоронили рядом с мамой Кати, одна угасшая в сумраке душа рядом с другой. С той поры, хотя кому-то это и может показаться бредом, смерть превратилась в наш талисман, ангела-хранителя, подругу, которая невидимкой ходит по нашему дому, садится в кресла и долго смотрит за тем, что мы делаем.
Я закрыл глаза. Катя плакала, но все тише. Когда открыл, оказалось, лампа на столике погасла. Опять отключили электричество. Интересно, включат ли назад? Всегда одна навязчивая мысль.
В конце концов, мы уснули, но каждый наш нерв был напряжен. Мы спали, как собаки, готовые вскочить и сражаться, и мутные сны эхом отдавались в глубинах нашего темного сознания.
Кто-то взломал наши аккаунты, добрался буквально до всего. У нас не осталось ни копейки, наши данные в соцсетях стерты, контакты потеряны. Почтовые ящики очищены, только в одном письмо от женщины, которой мы помогали вчера. Там единственное слово: «Спасибо». Пришло сегодня в шесть утра.
Я не мог понять, где ошибка, в какой момент мы позабыли о безопасности и дали злоумышленнику ключ к нашему миру. Мои руки дрожали, в груди свербело, паника росла, но Катя была спокойной.
Меня точно парализовало. Я сидел на стуле и не мог двигаться.
— Что мы будем теперь делать?
Катя подошла, глядя серьезно и задумчиво, затем широко улыбнулась. От этой улыбки можно было ослепнуть. Она показала мне свой смартфон.
— У нас есть все нужные контакты, разве забыл?
Я кивнул. Было очень обидно и горько. Я правда совершенно не знал, как быть.
Катин смартфон зазвонил именно сейчас, и она, подмигнув мне, вышла из комнаты. В коридоре раздавалось ее невнятное бормотание.
Я не вслушивался, глядя на апрельские деревья за окном. Хороший был день сегодня, с тем же голубым, зреющим к лету небом, с тем же легким, умеренно прохладным ветерком. Я думал о тех, кто не получит нашей помощи. И о том, что, лишившись возможности делать свою настоящую работу, мы с Катей исчезнем. Мы должны помогать. Мы не имеем права жить по-другому, решено давным-давно.
Та женщина, получившая от нас деньги вчера, — имеет ли она отношение к случившемуся? Как можно было только через электронную почту взломать нас?
Я слишком мало знаю об этом, чтобы делать выводы. Тем не менее, очень скоро убедил себя, что мои подозрения верны. Мы наткнулись на умелых мошенников.
Оказалось, Катя уже какое-то время стоит рядом со мной. В ее темных громадных глазах по-прежнему только уверенность.
Я подумал, что у меня никогда не будет достаточно духа, чтобы сравняться с ней. Я ничтожество.
— Нам пора. Приготовим поесть и пойдем.
— Куда? — спросил я.
— Кому за продуктами, кому в аптеку.
— Думаешь…
— А что изменилось? Наши подопечные по-прежнему нуждаются. Соберись, — сказала Катя, давая мне отповедь. — Идем.
Она потянула меня на кухню, я выдернул руки, остановясь на полдороге.
— Та женщина. Вчера. Это же она нас обокрала.
Катя посмотрела на меня с недоумением.
— Да как ты можешь?
— Ну а кто?
— Ты не имеешь права никого обвинять, если не уверен. Что с тобой?
Я молчал, Катя ждала ответа. Я пожала плечами.
— Ты всегда говорил мне, что каждый имеет право на доверие, — напомнила Катя. — Женщина попала в беду — сколько таких историй мы слышали? Теперь, надеюсь, она и дети будут жить по-другому.
Я молчал. Мне было очень тяжело сказать даже простое «да».
— Идем, идем, прошу, — она снова взяла меня за руку и потянула на кухню, а я, стыдясь своих мыслей, залился краской. Жизнь ничему меня не учит. Легче, наверное, отрастить крылья, чем преодолеть собственный эгоизм.
Катя приготовила завтрак, мы быстро поели и стали собираться. Я вспомнил о звонке и спросил, кто это был. Она сказала: знакомая.
Выходя из квартиры с блокнотом в руке и маской на лице, я уже дышал гораздо спокойнее. Катя прильнула ко мне. Неважно, что уже не вернется электричество, что вот-вот отключится сотовая связь. Мы по-прежнему единое целое.
Катя оттянула мою маску к подбородку, поцеловала в губы, быстро отстранилась. Уголки моего рта дрогнули и поползли в стороны. До чего же это хорошо.
Она убежала к своим бабушкам, мчась вниз по ступеням с легкостью, недостижимой для человека из плоти и крови.
Я спустился на четвертый этаж, постучал в дверь дедушки номер один. Не сразу, но мне открыли: Ольга Сергеевна. У нее были заплаканные глаза. Я спросил, что случилось, а она ответила, что папа умер сегодня ночью; мне сразу вспомнился его взгляд.
Ольга Сергеевна села на тумбочку в прихожей. Я стоял неподвижно.
— Вы помогаете? Вы же помогаете людям, да?
— Да, — ответил я. — Не волнуйтесь, пожалуйста, мы с Катей сделаем все, что надо.
— У меня нет денег.
Многим кажется, в этом угасающем мире все должно измеряться только ими. Вероятно, нет таких слов, чтобы убедить их в обратном.
Я осторожно вошел в квартиру.
— Не думайте ни о чем, Ольга Сергеевна. Мы поможем.
Мне хотелось в последний раз увидеть моего дедушку номер один, но дальше я пройти не успел — завибрировал смартфон. Я извинился, выходя на площадку. Банк оповещал о переводе. Я прочел смс, увидел сумму и имя женщины, которое мне было незнакомо. Пока вспоминал, пришло новое сообщение, затем еще. Разные люди, разные суммы. В какой-то момент смс пошли лавиной, я не успевал читать их. И не мог. Прислонившись к стене, дышал через рот, из последних сил сдерживал готовую прорваться плотину. Если бы не Ольга Сергеевна — и почему я раньше почти ненавидел эту женщину? — разрыдался бы, как ребенок. Она подошла ко мне.
— Вам плохо?
— Что? А… нет, все хорошо.
— Бледный вы, — заметила она.
Позвонила Катя, я ответил.
— Утром звонила Нателла, помнишь? Из фонда.
— Да.
Катя говорила, улыбаясь.
— Я просто упомянула об этом. Вскользь. Ну, что нас обокрали.
— Да.
— Видимо… не знаю, она рассказала другим.
— Да, — кивнул я.
— Мне теперь звонят, спрашивают, чем помочь, когда приехать…
Мой смартфон теперь тоже разрывался от звонков. Катя отключилась, потому что не могла говорить. Я сосредоточился на своем дыхании. Наступил миг, когда смерть подошла так близко, что мое лицо обдало холодом.
— Да не волнуйтесь вы, — сказала Ольга Сергеевна. — Не надо тут стоять. Я чай сделаю. Или что покрепче. У меня есть. Все образуется.
Она звала меня в квартиру. Я шел с трудом. Смартфон вибрировал и отчаянно подавал сигналы от далеких людей, которым мы с Катей оказались небезразличны.
Об авторе
Артём Северский, г. Екатеринбург, автор романа «Мы кому-то нужны» (Чтиво, 2020). Прозаик, драматург, выпускник ЕГТИ (курс Николая Коляды). Имеет публикации в журнале «Урал», коллективных сборниках пьес и сборниках рассказов издательства «Перископ».
