При средней урожайности «сам-три» для простого воспроизводства крестьянской семьи, состоящей из двух взрослых работников и двух детей, необходим был совокупный надел в 6,8 десятины в трех полях, из них 4,54 десятины засевалось, а остальное было под паром.
При экстенсивном хозяйствовании без применения удобрений (навоза) урожайность «сам-три» обеспечивалась тройной обработкой земли, то есть крестьянин должен был перед посевом трижды вспахать один и тот же участок, чтобы добиться необходимой глубины вспашки для подавления сорняков и придания земле необходимой структуры, обеспечивающей дыхание растений. Один проход сохи позволял рыхлить землю на глубину не более двух вершков (около 9 сантиметров) и отваливать пласт земли 17,5-20 сантиметров. Чтобы один раз вспахать десятину (1,09 гектара) при ширине одного прохода сохи в 20 сантиметров, крестьянин должен был прошагать за лошадью 53 километра, или 48 верст (а при отвале в 17,5 сантиметра – 63 километра), при двоении – 106, троении – 159 километров. Маломощные крестьянские лошади могли в сутки осилить не более 24 верст. По исследованиям трудозатрат на пахоте в Нечерноземье в XVIII веке, на обработку 1 десятины земли в барских и монастырских хозяйствах великорусский крестьянин затрачивал в общей сложности порядка 59 человеко-дней. Это примерно столько же, сколько работал и французский крестьянин в Парижском регионе в середине XVIII века, но у французского крестьянина этот процесс был растянут на 10 месяцев, а не на 5, как в России. При таком раскладе на обработку своего пашенного клина великоросс должен был бы затратить около 90 дней, а фактически у него (за вычетом 30 дней сенокоса) оставалось 26 человеко-дней, то есть на обработку десятины крестьянин мог затратить всего 6 дней, поскольку весь бюджет сельхозработ крепостного, вынужденного еще и работать на барина, на собственном участке равнялся 54 человеко-дням. Следовательно, он не имел даже необходимого времени на пахоту.
На остальное не хватало не только времени, но и просто физических сил. А надо было еще заготавливать сено для скотины, которая в течение семи месяцев нуждалась в стойловом содержании и не паслась, как в Англии, круглый год на зеленом пастбище. Но из-за дефицита времени и сенокосных угодий сена заготавливалось крайне мало, обычно корма скотине хватало до января. Поэтому рабочий скот был малорослый и малосильный; корова давала до 600 литров молока в год – как хорошая коза. Вспомним известную картину А. Венецианова «На пашне. Весна», где изображена крестьянка, ведущая лошадь, тянущую борону по вспаханному полю. Крестьянка на голову выше лошади. Не надо думать, что крестьяне работали на пони. Не следует это трактовать, как некоторые искусствоведы, будто в образе крестьянки представлена Мать-Земля – кормилица. Нет, такие были лошади. Лошадь, корову и других животных часто держали дома – в курной избе, а в этих избах, чтобы тепло не уходило во двор, двери были чуть выше аршина (72-100 сантиметров), следовательно, и лошадь, и корова в эти двери проходили. Можно представить, какая это была скотина! Буренок держали не столько ради молока, сколько для получения удобрения.
Если учесть все трудозатраты крестьянина (пахоту, уход за скотом, вывоз навоза, заготовку дров и другие повинности), если учесть трудоемкость всех тех работ, в которых нет необходимости у западных земледельцев (заготавливать сено для семимесячного стойлового содержания скота, строить для него теплые помещения, топить избу, заготавливать на зиму примерно 30 кубометров дров, а ведь пилы появились только во второй половине XVIII века, и вывозить их из леса, сушить убранное в ненастье зерно, нести гужевую повинность и повинность по поддержанию в порядке дорог да подрабатывать где-то на стороне, чтобы уплатить налоги, которые он не в состоянии был осилить с дохода, получаемого от своей сельскохозяйственной деятельности), то легко убедиться, что труд великорусского крестьянина в страду, да и в течение всего года был намного более интенсивным, чем труд западных земледельцев. Фактически он был на грани физических возможностей человека. При этом надо учесть, что если земледелец был крепостным, то даже после указа Павла I от 1797 года, ограничивавшего барщину тремя днями в неделю, он примерно столько же времени должен был трудиться на помещика.
Приведенные данные заимствованы из работ Л. В. Милова «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса», сходные цифры приводят в своих работах Л. В. Беловицкий и Б. Н. Миронов.
Иного мнения на этот счет придерживается Л. В. Милов, считая, что в основе сельскохозяйственной деятельности «лежит огромный дефицит рабочего времени, обусловленного краткостью временного цикла сельхозработ в большинстве районов России… Находясь в столь жестком цейтноте, пользуясь довольно примитивными орудиями, крестьянин мог лишь с минимальной интенсивностью обработать свою пашню, и его жизнь чаще всего напрямую зависела только от плодородия почвы и капризов природы. Реально же при данном бюджете рабочего времени качество его земледелия было таким примитивным, что он не всегда мог вернуть в урожае даже свои семена… Практически это означало для крестьянина неизбежность труда буквально без сна и отдыха, труда днем и ночью с использованием всех резервов семьи».
Сошлемся еще и на мнение известного американского историка Р. Пайпса: «В случае с Россией географический фактор особенно важен, поскольку… страна в своей основе настолько бедна, что позволяет вести в лучшем случае весьма скудное существование. Бедность эта представляет населению весьма незначительную свободу действий, понуждая его существовать в условиях резко ограниченной возможности выбора». «Наиболее серьезные и трудноразрешимые проблемы связаны с тем, что страна расположена далеко на севере». «Важнейшим следствием местоположения России является чрезвычайная краткость периода, пригодного для сева и уборки урожая… У западного крестьянина на 50-100 процентов и более времени на полевые работы, чем у русского».
Конечно, за века, прошедшие с момента перехода российского социума к пашенному земледелию как господствующему типу хозяйствования, многое изменилось. Совершенствовался сельскохозяйственный инвентарь, менялись агротехнические приемы хозяйствования, формы владения крестьянскими наделами, их величина, бюджет времени сельхозработ, многие стороны социального бытия крестьянства, но очень медленно росла урожайность в среднем по стране, и до начала ХХ века в нечерноземной полосе России практически не изменялась. «В XIX веке урожаи в ней оставались более или менее такими же, как и в XV в., в худшие падая «сам-друг», в хорошие поднимаясь до «сам-четверт» и даже «сам-пят», но в среднем веками держались на уровне «сам-третей». Для сравнения укажем еще некоторые числа. Урожайность в Древнем Египте II-I тысячелетий до н. э. составляла «сам-12» – «сам-20», в античной Италии времен расцвета Рима (II-I века до н. э.) – «сам-5» – «сам-10». В конце XIII – начале XIV века английские фермеры собирали 614 килограммов ржи и пшеницы с гектара, а русские даже через 500 лет в предреформенные 1860-е – по 466 килограммов. В середине XIX века англичане собирали 1773 килограмма с гектара, американцы – 1446, а Россия только в 1990 году приблизилась к английским показателям двухвековой давности, собрав 1590 килограммов.
Из-за роста народонаселения россияне вынуждены были осваивать малоплодородные земли. И хотя урожайность на западе и юге Российской империи была выше, чем в центре, в среднем производство зерна на душу населения тоже веками практически не увеличивалось. Крестьянин в начале ХХ века, как и в XVI столетии, вел полуголодное существование, да и в урожайные годы у русского крестьянина хлеба не всегда хватало до нови.
Россия до середины 50-х годов XIX века оставалась агарной страной, в которой природный фактор обусловливал многие стороны бытия народа, существовавшего в условиях производства минимального совокупного продукта и постоянного дефицита естественных, природных предпосылок для роста производства и социальной жизнедеятельности в целом и экономических ресурсов (по причине низкой производительности труда)…
Убедительным доказательством необоснованности упреков в лености всех русских людей являются многие факты того, что в бывших советских республиках, ныне обретших «самостоятельность», именно русские отличались и отличаются трудолюбием. К примеру, трудолюбивые эстонцы не разрабатывают торфяники в Кохтла-Ярве, а используют на этих производствах русских. Многие демографы мира констатируют, что в бывших союзных республиках уровень занятости в народном хозяйстве среди русских, как правило, заметно выше, чем среди населения коренных национальностей. Не случайно, что там русские имеют преимущественное положение как раз в сфере производства. В той же Эстонии на заводах и фабриках 44 процента проживающих русских. А эстонцев – всего 25 процентов. Подобная же картина и в ряде других государств: в промышленности Латвии работает 37 процентов русских, в Литве – 36, в Азербайджане – 34, в Молдове – 35 процентов.
Могут сказать: да это же труд, не требующий обязательности творчества. Во-первых, «обвинители» русских их пороком считают прежде всего леность. Следовательно, данные факты опровергают леность русских. Во-вторых, русские показывают образцы и интеллектуального труда.
Уместно напомнить, что многие русские писатели, мыслители рассматривали труд как сердцевину смысла жизни. По мнению Н. Г.Чернышевского, в труде «заключается цель жизни…» Позиции революционного демократа разделял и А. П. Чехов, полагавший, что в труде «заключаются смысл и цель его (человека. – И. В.) жизни, его счастье, его восторги». Русские мыслители настаивали на необходимости сочетания умственного и физического труда. Л. Н. Толстой отмечал, что «телесный труд не только не исключает возможность умственной деятельности, не только улучшает ее достоинство, но и поощряет ее». Русские, советские писатели видели в труде источник всех лучших нравственных качеств человека, его богатств, благополучия. По словам Н. А. Некрасова, «воля и труд человека дивные дивы творят». Вместе с тем, они резко критиковали лодырей, эксплуататоров, гордящихся своим бездельем. Некрасов представил отвратительный образ помещика, хвалившегося тем, что «сословья благородные у нас труду не учатся». А. С. Пушкин также бичевал помещиков, многие из которых готовы были «слишком часто разговоры принять… за дела», томились «в бездействии досуга». Великий поэт отмечал, что большинство людей в России его времен лишь трудом могли «себе доставить и независимость, и честь».
И. ВАЛЕЕВ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!