Каждый метит в охотники. Поляков ищет Волчицу. Елена - тоже. Волчица уже нашла их, поджидает. Кружат друг за другом. Дичью, жертвой никто быть не хочет.
Продолжение детективной повести Ю_ШУТОВОЙ
РАЗ, ДВА, ТРИ, ЧЕТЫРЕ, ПЯТЬ, Я ИДУ ИСКАТЬ
Начало:
1. В городе. Ночью...
3. В городе полно оборотней
— Семенов, у вас оборотни есть?
Опять я к нему с жигулевским. Праздник же. День защитника. Сели с ним перед ящиком, он ихний сайт открыл. Сайт как сайт: новости, координаторы на связи (Бессмертные), форум: «как изготовить Железную корону», «отдам сильмариллы (3 шт.) в обмен на Звезду Элендила (1 шт.), «как правильно точить эльфийский меч», «хайратники, все виды и размеры» и тому подобная чепуха.
— А как же. Найдется парочка. Под моим началом, между прочим, служат. Драуглир и Кархарот. Хорошие ребята. Преданы Урукхай. Жестоки, отважны, настоящие волки. В последней битве против дивных при штурме Форлонда загрызли их вождя Намдира. Это был знатный бой. И Беорн еще, но тот — медведь. Он на стороне людей. С ним в махаче лучше не встречаться, не любит орков, чуть что, норовит голову оторвать.
— Слушай, Семенов, с тобой разговаривать можно, только травы обкурившись. Ты на какой-то фене толобонишь, я ничего не понимаю.
Костя захохотал:
— На квенья, а не на фене, серый брат. А тебе зачем волколаки наши?
— Да есть мысль одна... Надо бы ролевиков проверить, не заигрался ли кто-нибудь всерьез.
— Не-е, это стопудово не наши. Я их обоих знаю. Одного я сам в Эгл привел, он на гребной базе работает, каноистов тренирует. А второй, он по жизни реставратор. Тихий женатик. У него жена — командир, не хуже Котовского, чуть что шашки наголо и в атаку, ура! Она тоже у нас подвизается. Давно. Я ее пару лет знаю, Дарниэль — дивная, в смысле эльфийка-воин. На мечах бьется лучше меня. Раньше фехтованием занималась. Они кстати, с Димкой, с Драглиром то есть, в клубе познакомилась, в плен его во время хишки взяла. И уже не выпустила.
— А третий, как его? Который — медведь?
Семенов пожал плечами, его он лично не знал, встречались только на хишках.
Оказалось, ролевики костиковы собираются через три дня в четверг 27-го февраля в четыре часа на игрища. Орки будут штурмовать эльфийский город, не запомнил названия, что-то вроде Менетронд, Менегрот, как-то так. Великая битва. Великая игра. Сценарий прописан, роли розданы. Готовились еще с Нового года. Семенов под это дело себе новую кольчугу заказал, две зарплаты на нее ушло. Все по-взрослому, говорит, не то что у предков наших (ихних, в смысле, толкинутых): мечи из лыж и хоккейных клюшек, изолентой перемотанных. Эльфы в плащах из занавесок, их так и звали занавесочниками, а орки в латах из картона с рисуночком рюмки и надписью «Осторожно стекло» в самом неподходящем месте. Теперь все «настоящее», денег сто̀ит.
Короче, я Костику на хвост упал. Он сначала сопротивлялся, не потащит он меня на хишку, хоть тресни. Но я угрозил вызвать его волчар в следственный отдел и заложить его, Семенова, как вынюхавшую их полицейскую ищейку. Приятель обозвал меня сволочью и сдался. Только взял с меня обещание, нет, пожалуй, даже клятву, что я ни в трезвом уме, ни под пытками не сознаюсь в том, что мы с ним менты. Ну не любят толкинутые серых братьев, так сложилось исторически. Семенов себе не только квенту орка для игры сочинил, но и квенту сантехника для реальной жизни.
— Орки в подвале играли в гестапо, зверски замучен сантехник Семенов... А что, Костя, ты и впрямь можешь унитаз починить? Вдруг кто из твоих попросит.
— Не боись. У меня отец — сантехник. Так что управлюсь. А ты, Поляков — поэт Незнайка, вместо носа — балалайка. Пошли экипироваться.
У нас с Костей квартиры одинаковые, только зеркальные, у меня кухня влево из коридора, а комната вправо. А у него наоборот. Но коридоры от входной двери и там, и там упираются в большой встроенный шкаф с высокими, в потолок, распашными белыми дверями. У меня внутри пыльная пустота, а вот у приятеля моего там настоящий арсенал: мечи, топоры, даже моргенштерн. Все что нужно уважающему себя орку. Он нырнул туда с головой, и мне под ноги полетели какие-то железяки, топор, кольчуга, похожий на цинковое ведро шлем и поверх всей этой кучи металлолома лег ватный халат, синий, слегка драный, с нашитыми черными закорючками.
— Это чё, я буду орком-гастарбайтером? Такой, панимаишь, узбекьский орка, да? Или чурка?
— Это чапан. Когда тебя, дурака, начнут колотить со всех сторон, сразу оценишь всю его ватную прелесть. Давай меряй, а то может, не налезет.
Я смотрел в зеркало старого трюмо. Оттуда на меня пялился придурок, явно собравшийся на карнавал в дурдоме: поверх ватного халата на нем была плетеная кольчужка до пупа, на груди на толстой цепи висела какая-то тяжелая загогулина, за широкий пояс заткнут двухлезвийный топор, к ногам ниже колен примотаны кожаным шнурком щитки, вроде тех, что засовывают себе в гетры футболисты. Венчал картину рогатый ведрообразный шлем. Дышать в нем было категорически невозможно.
— Хорош, — удовлетворенно сказал Костик.
— Нет, Семенов, я в этом позориться не стану, особенно в ведре. Тем более, что я с вами воевать не собираюсь, — я сбросил с головы шлем и, наконец, вдохнул полной грудью.
— Ну как хошь, Леха, хотя я тебе дерьма не предложу. Это был мой первый шлем. Я сам его сделал.
— Из ведра?
— Ну почему из ведра, из листовой жести. По образцу рыцарского шлема XIII века, ну рога еще добавил. По-моему, супер. Ладно, тебе и правда, ни к чему. Покрутись рядом со мной немного, дай себя убить побыстрее и дуй в мертвятник.
— Куда?
— В мертвятник. Ну это место такое, где не играют. Там Бессмертные сидят, Мастера, туда покойники сползаются. Чайку попить можно, погреться. Опять же, если кто считает, что его неправильно убили, там спор решается. В общем, я тебя с волколаками своими познакомлю, дальше сам с ними разбирайся.
Разберусь. Ты, Костик, сам мне сказал, один твой волк на гребной базе работает, второй — реставратор. А первая жертва как раз недалеко от базы убита в заброшенной часовне. Так что и тот, и другой очень даже в теме. И есть еще медведь. Так что будем посмотреть.
***
В тот четверг с утра зарядил мелкий противный дождичек. Серый и липкий. Перспектива ехать под вечер в лес, скакать там вместе с придурочными игрунками по чавкающим лужам не выглядела привлекательной. Но отступать было поздно. Семенов заехал за мной в контору около трех. Стукнул в дверь кабинета:
— Давай, Федорыч, поехали.
Я ему:
— Метнемся пообедать и поедем. Выступать в поход, не жрамши, не годится.
Он головой замотал:
— Не, некогда, тайм из ап. Еще пиликать далеко. По дороге полопаешь, я там бутербродов накрутил, еще пирог с мясом есть и термос с чаем. Тебе хватит.
Когда выходили, дежурный окликнул:
— Товарищ майор, вас эта спрашивала, Феоктистова. Сказала на улице подождет.
— Давно?
— Минут двадцать назад.
Ясно, значит стоит, караулит.
— А чего она, Федорыч?
— Не знаю, Семенов. Может, спросить чего хочет.
Мы вышли на улицу. Точно, она была тут. Стояла под мелкой сечкой дождя. Без зонта. Красный лепесток на фоне серого сырого города. Шляпа ниже уровня взгляда. Почему-то, когда я смотрел на Елену, в голове вертелась фраза: «пламенеющая готика». Я толком и не знаю, что это; стиль какой-то архитектурный. Чем он от остальной готики отличается, даже не догадываюсь. Но от фразочки этой не отвязаться, пламенеющая готика — пламенеющая Елена.
— Здравствуйте, Елена Васильевна. Это вот Семенов, — махнул рукой.
Почему-то не счел нужным представить его по-нормальному. Просто «Семенов», ни имени, ни звания. А он отступил на шажок, в момент закаменел гордо: правая рука на эфесе воображаемого меча, лицо жесткое, углы губ вниз пренебрежительно. И, чуть склонив голову, пролаял:
— Приветствую тебя, смертная женщина. Углук, тысячник правого крыла Великой армии Урукхай.
Чего его вдруг понесло? А Елена, вот уж чего не ожидал: вполоборота, взгляд из-под шляпы острый, обжигающий ледяным холодом, и голос, сотканный их колючего презрения:
— Ко мне обращайся «Леди Френегонда», орк.
«Орк» прозвучало как «раб».
И тут же оттаяла:
— Здравствуйте.
— Елена Васильевна, вы что, тоже играете? – Я не мог скрыть удивления.
— Нет, — шляпа качнулась, — это я так брякнула, для соответствия, извините. Я не играю, мне всю жизнь не до игр было.
— А зря, — Семенов подскочил, — у вас здорово получается, приходите к нам в Эгл.
Вздохнула:
— Я подумаю.
И добавила тут же, торопясь, чтобы не оборвали:
— Я знаю, где ее искать, Волчицу. Давайте, может, опять в кафе сядем. Я покажу.
Любительница частного сыска не уймется. Но сегодня у меня другая программа. Поэтому сегодня, леди Френегонда, не ваш день. Я прижал руку к сердцу:
— Елена Васильевна, не сегодня. Сегодня никак, торопимся. Давайте завтра. Хорошо?
Она пожала плечами:
— Хорошо.
Развернулась и ушла. Мы прыгнули в машину Семенова и понеслись навстречу судьбе.
Элла
Полнолуние прошло. Прошло мимо меня. Я не перекинулась. Я уходила бегать. Но все без толку. Бегу и ничего не чувствую. Нет перехода. Нет! А если и не будет? Никогда! И я навсегда заперта в этом чертовом чужом теле? Без возможности вырваться на волю. Хотя бы на время.
Поначалу, когда я поняла, что перекидываюсь, мне было страшно. Но я привыкла. Быстро привыкла. Вошла, что называется, во вкус. Ночь, бег, свобода. Мне это было даровано.
А теперь отнято? Навсегда? Почему?
Из-за той бабы? Гнилой, мерзкой, вонючей. Из-за нее я перекинулась не ко времени. Она нарушила что-то в порядке вещей. Надо было бежать прочь, удирать во все лапы. А ее отпустить? Позволить ей истекать кислой похотью? Я не могла...
Я не могу. Все что угодно. Только не этот омерзительный дух, курящийся желтым дымом из всех пор грязного тела, как споры перезрелого гриба-дождевика. Нажми на него, и во все стороны пуф! Были еще трухлявые души, которые я перешибла.
После той голой пионерки много времени прошло. Был май. По всему городу сирень цвела, плавала сине-розовыми облаками в воздухе. Вечер только начинался, светло во всю. Я к реке вышла задами цыганской деревни. Сейчас побегу. Сейчас. Скоро. Присела на корточки к воде, руки помочить. Вода чистая, на дне песок, битый кирпич старый, стекла. Здесь не покупаешься. Сюда и не ходит почти никто. Пацаны только местные тусуются. Рядом база лодочная, вон ее забор свеженький из профнастила. И кто-то уже лист один задрал, дыра красуется.
Чего меня к этой дыре потянуло, не знаю. Будто дернул кто: иди посмотри.
Я и пошла.
Ближе подошла, поняла, не надо туда смотреть, надо бежать. Прочь бежать. Из дыры плотный смрад идет, слоистый такой, так собачья случка воняет. Только тут сильнее. Сама себе говорю: «Стой, Элла, не ходи туда», — а меня будто веревкой тянут. Подошла, заглянула, уже знала, что увижу. Они там трахались. Как собаки. Ненавижу собак. Баба впереди внаклонку стоит, а мужик сзади пристроился и охаживает ее. И так с каждым разом: «Хым, хым», — пристанывает. Я отпрянула, красным туманом все заволокло, адреналин вдарил и понеслось. Перекинулась и бежать, куда лапы вынесут. Главное подальше отсюда.
Я долго мчалась вдоль берега прямо по воде, опустив низко морду. Хотелось выбить из ноздрей, из мозгов эту дрянь. Потом носилась в сиреневых зарослях, ломая ветки, давя лапами осыпавшиеся цветы. Выныриваю из кустов, башкой трясу, во все стороны цветочки с меня, как вода из газонной поливалки. И тут вдруг мне навстречу этот бабец. Которого мужик за забором... Идет довольная такая, аж светится как старинный пятачок, желтенький. Она даже не рюхнула, что случилось. Я ее под сирень, и там — в клочья. Только завизжать успела, и уже хрипит. Все, каюк.
Я из кустов вылезла, смотрю у меня в руках камень. Здоровый такой булыжник. На нем кровь. Зачем, почему, не знаю. Только чувствую, надо его в реку бросить. Обязательно. Вышла к берегу, швырнула камень в воду. Как точку поставила.
Я старалась на свой бег убираться подальше от людского жилья, от человечьих троп. Чтоб они не перебегали мою дорогу. Но не всегда везло.
Нет, дело не в бабе. Это все мент. Он ищет меня. Зыркает своими холодными зелеными глазами. И я прячусь, маскируюсь, перестаю быть собой. Я слежу за ним издалека. Он этого не чувствует.
Вспомнила, где его видела. В нашем дворе. Он бегает по утрам. Бежит прямо у меня под окном. Так близко. Можно высунуться в форточку и окликнуть. Я пью кофе и смотрю в окно со своего второго этажа. За окном двор. Он заканчивается высоким белым забором. За ним — старая тюрьма, ее еще в XIX веке построили, теперь там СИЗО. Этот мент бежит через двор, потом по тропинке мимо белой стены в сторону проспекта. Интересно, куда он побежит дальше. Я бы пересекла машинный, шумный в любое время проспект, потом через сквер с черным болваном на постаменте — памятником нашему первому императору, потом мимо монастыря, и на берег, к реке. Я туда не бегаю, там народ тусуется, но он, скорее всего, бежит именно туда.
Я прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Пар поднимается из кофейной чашки, на окне мутное пятно. Пальцем пишу посредине пятна букву «П».
Мент живет в моем доме. И я знаю его имя.
Это все он, Поляков.
Приснился мне. Будто бегу я, догоняю кого-то. Кого, не пойму, просто темная фигура впереди. Несемся, я быстрее, и фигура быстрее, никак не догнать. По дорожке бежим. Ночь. Мороз. Дорожка все у̀же, превращается в тропу, кусты с двух сторон все ближе. Это та самая тропинка во Власьевой роще. Я кругом рванула. Как в тот раз, к часовне разрушенной. Вижу, кто передо мной бежал, а теперь мне навстречу вышел. Этот мент, Поляков. Стоит. Не боится. Ждет.
Чего ждет?
Прыгаю. Зубами в горло. Он падает. На лапы. Он тоже волк.
Мы бежим рядом. Вместе. По ломкому карамельному насту вдоль ворочающейся в темноте реки. В черной пустоте над нами висит огромная желтая луна. Глаза заливает желтый свет. Желтый цвет. Желтый запах страсти.
Проснулась, задыхаясь. Теперь и от меня идет этот мерзкий кислый дух. Никогда такого не было.
Неужели я тоже такая? Как все эти бабы, мечтающие только о том, что их мяли, щупали, облизывали их самцы. Думающие только о случке. Похотливые суки. А я?
Нет я не могу быть такой. Я, зажатая в корсет мужского тела, никогда не испытывавшая этих постыдных желаний, свободная только в ночной темноте под распухшей луной, — я не такая. Я не могу быть такой. Я не могу этого хотеть.
Это он виноват, чертов Поляков, вставший на моем пути. Он корежит меня, выворачивает наизнанку.
Перестала видеть его во дворе по утрам. Куда он мог подеваться? Поднялась к нему на пятый этаж вечером. Приложила ладонь к двери. Чувствую, нет его там, пусто в квартире, холодно. Может быть он уехал. Насовсем. Это было бы хорошо. А хорошо ли? Нет, знать, что он есть где-то, невыносимо. Как мне найти его теперь?
Буду ждать. Он вернется. Он должен вернуться. Чтобы я смогла избавиться от него. Убить его. Перекинусь — убью.
На самом деле от Полякова не тянет ни страстью, ни похотью. Одиночеством от него тянет. Специально мимо прошла. Одиночеством разит за версту, брошенностью. Сладковатый бумажный душок слежавшихся тряпок, засунутых подальше. Забытых. Запашок засунутой подальше жизни.
Ты никому не нужен, Поляков. И мне не нужен. Ты — лишний. И я доберусь до тебя. Как только перекинусь.
***
Не только мент меня ищет. Сегодня поняла. Шла этим чертовым двором с работы. И не в глубине, где всегда хожу, а вдоль домов. Тропинка совсем раскисла. Лучше дольше идти, но хоть по асфальту. И с бабой какой-то столкнулась, она вся в красном, такой неприятный цвет, беспокойный. Я под ноги смотрю, а она в сумку на ходу полезла, ключ, наверное, доставала. Ну и столкнулись. Даже не столкнулись, а так потерлись, что ли, плечо о плечо. И меня как хлыстом от этого плеча через спину хлясь(!) – опасность. Я после того, как в срок не перекинулась, вся какая-то внутренне взъерошенная хожу. Нервяк... От окружающих аж искрит. На работе еле сижу, от каждого слова вздрагиваю, за каждым звуком запахи чую. Эмоций, чувств чужих. От этого презрением шибает, от того – голодом. И кислятиной похоти от всех. Просто задохнуться можно. А от этой, с которой сшиблась во дворе, от нее такой букет странный: пустота, любопытство, страх. И все это перевито между собой канатом толстенным, и все это ко мне протянуто. Она меня найти хочет, меня носом любопытным вынюхивает. Хочет поймать меня, и сама боится. Поймать боится. И не поймать тоже боится. И пока не поймает, будет в ней гудеть пустота, как степь, заполненная ветром, только ветром, больше ничем.
Баба меня не заметила, буркнула «простите», не поднимая головы, и в подъезд зашла. В тот самый, из которого тогда ночью жаба вонючая вылезла. Я стою как дура перед захлопнувшейся дверью. Тут на первом этаже в окне за шторой свет зажегся. В том самом окне, из которого алкаш кричал: — «Элка, дура...» Смотрю на это окно, и знаю: там за плотной синей тканью стоит она и меня глазами нашаривает, ищет.
Как Вий: «Поднимите мне веки».
Елена
Домой шла, ключ в сумочке ищу уже перед самым подъездом, и тут столкнулась с кем-то. Я даже не заметила, кто это был. Не обратила внимания. В квартиру вошла, свет в комнате зажгла. Хотела занавески раздвинуть, не люблю в замкнутом пространстве находиться. Руку протянула и застыла. Не могу. Чувствую, там на улице прямо перед окном она стоит. Волчица. Стоит и на меня смотрит. Через занавеску. Видит меня. Знает, кто я. Знает, что я – охотник.
Сколько, пять минут, десять мы друг на друга, не видя, смотрели? Не знаю. Потом раз, и все закончилось, отпустило. Она ушла.
Я найду ее. Я знаю, где искать.
Открываю свой ноут. Вот они все: гоблины, гнолли, великие колдуны и деревенские ведьмы, феи, менестрели, драконы и оборотни. Здравствуйте, существа. Здравствуйте, придурки. Я просматриваю все их аккаунты. Один за другим. Все их истории, все их выдумки. Чаще забавные, все-таки большинство — светлые, но иной раз очень мрачные. Унылых шалунов здесь хватает.
Поляков не захотел меня слушать. И правильно. Я поторопилась. Хотела отдать свои сайты, пусть перелопатят их и найдут ее. Неверный ход. Я сама найду.
Продолжение скоро.
Полный текст можно прочитать на сайте Игры со словами и смыслами:
https://www.jkclubtext.com/knigi
Официальный сайт автора: