Друзья, 5 июля – день рождения Асты Давыдовны Бржезицкой. И я хочу вспомнить выставку, посвящённую 100-летию классика отечественного фарфора. Представляю вашему вниманию текст обзорной статьи для журнала «Среди коллекционеров», написанный куратором выставки Людмилой Романовной Ведерниковой – хранителем коллекции керамики и стекла Омского областного музея изобразительных искусств имени М.А. Врубеля.
Формат бумажной публикации не мог вместить в себя фоторепортаж с открытия выставки, а потому покажу здесь и несколько памятных снимков.
Экспонаты выставки и комментарии к ним представлены на izi.travel Аудиогид по выставке
Ведерникова Л.Р. Юбилейная выставка – классику отечественного фарфора // Среди коллекционеров, 2012. – № 4 (9). – С. 104–111.
Пятого июля 2012 года, ровно в день столетия со дня рождения Асты Давыдовны Бржезицкой, Омский музей изобразительных искусств имени М.А. Врубеля торжественно открыл выставку, посвятив её памяти замечательного человека, талантливого мастера Дулёвского фарфорового завода.
Скульптуру небольших размеров принято называть «малой пластикой», свои работы Аста Давыдовна окрестила «фарфоровым народцем». Это выражение и перешло в название выставки. Готовясь к ней, подбирая материалы, решая, как лучше выстроить экспозицию, мы хорошо понимали, что работ скульптора в нашем собрании не очень много для «сольной» выставки. Есть ранние, есть редкие, есть нигде не опубликованные, а вот «знаковых», которые сама автор ценила высоко, – почти нет.
Однако на этом пути нас поджидали удачи и радости. Через Интернет приобрели в музейную коллекцию раннюю, широко выпускаемую заводом скульптуру «Земфира», в белье, что нам показалось особенно ценным. Вот он – первый этап фарфоровой пластики – ещё не «одета», не украшена росписью, так сказать работа скульптора в обнажённом виде.
Следом – радость: нам подарили «В поисках жанра», «Обнажённую» (1), позже – «Первый вальс». (2)
Принесли на выставку «В жаркий полдень», «Песню Леля», «Лебёдушку» и расписную «Земфиру». (3)
Стало легче – работ прибавилось, и они, вместе с музейными, уже могут дать представление о развитии и становлении мастера, разнообразии волнующих его тем, высоте планки творчества, которую постоянно поднимала для себя скульптор. Произведения малой пластики редко проникнуты психологизмом – это, что называется, другой жанр. Аста Давыдовна, всегда оставаясь в рамках академической скульптуры, наделяет свой «народец» этим качеством, погружая героев в атмосферу доброты, тепла, юмора и предельной искренности.
Когда все скульптуры собрались вместе на большом столе в хранилище, мы стали «решать» экспозицию повитринно. Одну – для самых ранних, начиная от «Бюста Петра I» и «Ткачихи», другую – под тему детства и любви с ранней «Девочкой с бабочкой», в третью – сказочно-хороводную тематику, характерную для искусства 1950-х годов, с «Хозяйкой Медной горы» во главе.
В остальных витринах работы объединяли по любимым Астой темам, не заботясь о хронологии. Здесь «пушкинская» – от «Земфиры» до «Последнего дня»; затем «ню» – от «С лёгким паром!» до «Леды». Отдельно «театральная» тема с «Тартюфом», «Русалкой на клубной сцене» и «Михаилом Ульяновым в роли Бригеллы». Тема вдохновения объединила Галину Соркину (4), играющую на скрипке и Беллу Ахмадулину (5), читающую свои стихи Пегасу, на их фоне выстроились «Дамы с собачкой» – в двух размерах и разной росписи. В последней витрине – всегда и пожизненно любимые художницей животные. Поместили «Красную книгу», «Диалог» и «милоту», как называла Аста маленькие фигурки из «Восточного календаря».
Выставку дополнили низкие витрины с документальными материалами. В одной – ценнейшие «Листок по учёту кадров» и «Автобиография», заполненные Астой Бржезицкой собственноручно, Почётные грамоты и Дипломы от Союза Художников и театров Москвы, а также «Поздравительный адрес» к юбилею, в котором расписались на память художники и скульпторы завода. В другой витрине – газеты разных лет со статьями о творчестве мастера. В третью мы положили альбомы «Аста Бржезицкая»: один с «Королём Лиром» на обложке, второй раскрыли на «чеховской» теме с «Человеком в футляре» и «Каштанкой». Добавили набор открыток, три журнала «Среди коллекционеров», раскрыв их на статьях об Асте.
Над этими витринами разместили планшеты в рамах. На одном – Диплом к Бронзовой медали, которой Аста Бржезицкая удостоена на Всемирной выставке 1958 года в Брюсселе, дополнив его двумя репродукциями: «Гулливером» и туалетным прибором «Принцесса на горошине» – работами, за которые и была присуждена медаль. Теперь, на стене, он «удостоверял» высокую планку мастерства художника уже в 1950-е годы. Авторскими зарисовками заполнили другой планшет, а в третьем – коллаж из репродукций её работ, которых нет в нашем собрании, но высоко ценимых автором и любимых зрителями – «Принцесса с рабынями», «Маски» из сюиты «Принцесса Турандот», «Моцарт», «Письмо» из триптиха «Татьяна Ларина» и «Мадригал».
Завершал экспозицию «рассказ» о последней работе Асты Бржезицкой, посвящённой Кусково и полной романтики и драматизма тайной любви – «Шереметевы», композиции, которую мы так и не смогли приобрести. В раме – репродукция знаменитой картины Николая Аргунова с изображением Прасковьи Ивановны Жемчуговой-Шереметевой в красно-чёрном халате, эскизы будущей скульптуры, листок с «посвящением» автора и фотография самой работы. (6)
Давно, ещё только увидев в альбоме «Аста Бржезицкая» потрясающей нежности графический рисунок Галины Соркиной, когда-то подаренный ею Асте на день рождения, мы уже знали, что на нашей выставке он обязательно будет. И вот он, выдержавший многократное увеличение, отпечатанный на ткани, заменил штору на центральном окне в зале: Аста, героиня выставки, готова принимать своих гостей.
Фильм «Фарфоровая затея» на youtube.com
Трогательно звучащую ноту теплоты внёс фильм известного кинорежиссёра Аллы Суриковой, где Аста рассказывает своему другу, драматургу Эмилю Брагинскому «о жизни, искусстве и о себе».
Она была восхитительным рассказчиком, и мы решили, что только она сама будет говорить о своих работах и о своей жизни. Почти обо всех произведениях на выставке сохранились её собственные воспоминания, и мы «рассыпали» их по этикеткам у каждой работы.
Многолетними наблюдениями замечено, что аннотацию к выставке посетители читают редко. Но, должно быть, мы поступили правильно, сделав её «заметной» – большой по размеру и поместив «на виду» – широком простенке между окнами. Весь текст аннотации, кроме краткого вступления, мы отдали под большое интервью, записанное журналистом Афанасием Коноваловым, которое было опубликовано им в нескольких газетах, с небольшими добавлениями. (7) Интервью перед вами, ведь мало у кого сейчас сохранились те газеты.
«Я РОДИЛАСЬ В НАЧАЛЕ ВЕКА»
Рассказывает Аста Бржезицкая
Моя родословная
Я родилась в начале века
В семье простого человека.
Дед в Пензе лесом торговал,
Имел изрядный капитал
И среди местных бизнесменов
Считался даже джентльменом.
Я полагаю, что не зря.
Потом великая заря
Взошла, что надо озарила,
А что не надо, погрузила
В довольно беспросветный мрак.
Мой дед – миллионер, чудак
Спокойно с деньгами расстался,
Был жутко рад, что жив остался
И существует кое-как.
Пред вами ветка Палестины,
Росла без няни, без Арины.
И если сказку в тишине
Услышать доводилось мне,
В ней был героем не Царевич,
А злобный дядя Змей-Гуревич.
Дед по отцу вёл какие-то дела в Харбине, был вполне европейским барином, имел дом в Пензе. До него в этом доме жил Емельян Пугачёв – это был его дворец. В этом же дворе стоял дом, в котором жил Мейерхольд. Хорошо помню коляску, в которой мы сидим с бабушкой, а впереди кучер в армяке, подпоясанный кушаком, на голове шапочка с павлиньими перьями.
Из Пензы мы переехали в Крым, у мамы был туберкулёз, оттуда – в Москву. У меня была няня-француженка, и в четыре года я болтала по-французски лучше, чем по-русски. Другой дед – примечательная личность. Он пел в синагоге, у него был контртенор. Его заметил Шаляпин и устроил в хор Большого театра. Чтобы он мог петь и жить в Москве, вся семья окрестилась. Мамина сестра танцевала в кордебалете Большого, её брат пел в «Летучей мыши» у Балиева, потом уехал в Америку навсегда. Маму по-нынешнему можно назвать художником-прикладником, она мастерила кукол – ироничных маркиз и грустных Пьеро, делала абажуры.
Словом, я выросла в семье, где всё было пропитано театром, музыкой, литературой и рано начала лепить. Начало лепке положили вятские игрушки. Я тяжело болела, была без сознания, а когда пришла в себя, открыла глаза и увидела эти игрушки, их было много. Это было возвращение к жизни. И вот эти радостные игрушки, простодушные, безупречного вкуса, потрясли меня. С тех пор я стала понимать значение фигурок, стоящих дома. Они несут большой художественный и воспитательный заряд. Чашки, сервизы настолько сильного впечатления не оказывают. Недаром люди, собираясь во время войны в эвакуацию, бросали всё, но статуэтку брали с собой. Работая, я думаю, а как дети взглянут на мою вещь. Те, кто делает плохие работы, совершают преступление: дурной вкус почти неисправим. Художник должен знать: то, что он делает, гораздо долговечнее, чем он сам.
Я всегда лепила. В Крыму на пляже – из чёрной глины, в школе – из пластилина. Дома у нас была коллекция фарфора. Отец увлекался Гарднером, я любила народный стиль русских фабрик.
В художественном техникуме имени М.А. Калинина училась у Бориса Ланге, замечательного керамиста. Потом – Суриковское училище, факультет монументальной скульптуры по классу Александра Матвеева, лучшего мастера пластики России. На втором курсе мы получили задание. Шла война, и все принесли фигуры с винтовками. Я же сделала Татьяну, которую несёт в лапах медведь. «Он мчит её лесной дорогой…» – писал Пушкин. Людей я тогда лепила плохо, зверей вовсе никак. Александр Терентьевич рассматривал фигуру и смеялся. «Фарфоровая затея», сказал он тогда и посоветовал поехать на практику на Дулёвский завод. Его слово для меня – закон. Дипломную работу я делала там. А в 1945 году была принята на завод скульптором. С тех пор вся моя жизнь связана с Дулёвом.
В Дулёве я жила в роскоши: у меня в комнате были доска и тюфяк. Туда из Москвы шла чугунка. Три часа ехать и восемь километров пешком с рюкзаком, с карточками, с пищей какой-то. Для балованной дамочки это была суровая жизнь, но я к ней припала и жила.
Впервые поехала на завод в 39-м. Возле чугунки стояла старушка из интеллигентных и грела руки. Я спросила, куда она едет. «А я пою по вагонам. Хотите, я вам спою?» – «Что вы! Для меня одной?..» И она запела: «Подайте милостыню ей…» Жизнь прошла, а я до сих пор не могу без слёз вспоминать эту старушку. Я стала ей тогда совать какую-то еду, а она: «Что вы, что вы», – и ушла.
… В Дулёве были вековые тополя. Выше завода. И где-то в них был спрятан матюгальник, по которому однажды передавали концерт Мендельсона. А вокруг была трава, кудрявая мурава, и по ней ходили гуси. Их было больше, чем людей. Большие, белые, гогочущие. Одна улица называлась «Тюлевая» – во всех окнах были тюлевые занавески «на прямой пробор». Душа тогда была свежая…
В мастерской Менделевича
Мой отчим – скульптор Исаак Абрамович Менделевич, получивший образование в Париже и Риме, стал АХРовцем – членом Ассоциации Художников Революции. Его, коренастого, плечистого, с выпученными глазами и острым носом, звали птицей. К нему льнули люди, и собиралось изысканное общество. Я часто бывала в мастерской, куда приезжали И.М. Москвин, М.М. Тарханов, А.К. Тарасова, М.И. Климов, знаменитая цыганская певица Шура Христофорова. Сидя в уголке, слушала рассказы и разговоры этих людей.
Я училась у Менделевича, помогала ему, была на подхвате. Я прошла там суровую школу.
Менделевич был прекрасным портретистом. Он лепил «больших» людей. Позировал ему нарком просвещения СССР А.С. Бубнов, очень интересный, образованный человек. Он сделал бюст видного государственного и военного деятеля Р.А. Муклевича. Оба они были расстреляны. Менделевич как-то обронил: «Сначала леплю бюсты, потом колочу их в подвале».
Широк, как Волга
У Менделевича я познакомилась с Чкаловым, необычайным человеком, великолепным рассказчиком. Валерий Павлович был широк и могуч, как Волга, где он вырос. Он был девятнадцатым ребёнком в семье, очень любил искусство. Купил в Америке и привёз домой пластинки со всеми симфониями П.И. Чайковского в исполнении оркестра под управлением Л. Стаковского. Рассказывая о впечатлении от увиденной в первый раз Венеры Милосской, говорил, что у него подкашивались ноги, и он хотел подползти к ней на коленях.
Я заканчивала тогда художественный техникум. Пришла пора поступать в институт. Я легкомысленно уехала в Гагры, вернулась красивая, загорелая и совершенно не подготовленная, опоздав к экзаменам. Валерий Павлович сказал: «Я позвоню Грабарю», и позвонил: – «Посмотрите, пожалуйста, одну девушку. Если она вам не подойдёт, я не буду в претензии». Меня «посмотрели» и взяли без экзаменов, с испытательным сроком. Я старалась изо всех сил и меня оставили. Это, конечно, был чистый блат. Ведь Чкалову не отказал бы никто, он тогда был, как… Как потом Юрий Гагарин!
… В день своей гибели Валерий Павлович позвонил Менделевичу, который тогда лепил его портрет: «Готовьте пельмени. Сделаю небольшой кружочек в небе и приеду на пельмени…» Анна Львовна накрыла стол, и мы ждали его. Позвонил хирург Бурденко и сообщил, что привезли разбившегося Чкалова. «Я его не сразу узнал, – говорил Бурденко. – Когда сняли комбинезон, он оказался в парадном мундире со всеми орденами».
Чкалов ехал позировать и по просьбе скульптора облачился в парадный мундир. Тогда говорили, что отказал мотор и лётчик сделал всё, чтобы не упасть на дома. Упал на стройплощадку, его выбросило на рассыпавшиеся тяжёлые батареи отопления. Он сразу погиб…
Крёстный отец
Самый близкий друг нашей семьи – выдающийся хирург Александр Николаевич Бакулев. Мы дружили семьями. У Бакулевых познакомилась с адмиралом флота СССР Н.Г. Кузнецовым, человеком блестящей и трагической судьбы. В Испании, где он бывал в самых горячих схватках, его звали «гигант Николас». Образованный, умный, остроумный и собой хорош.
Однажды у Бакулевых я сидела рядом с адмиралом, и он поинтересовался, чем я занимаюсь. Узнав, что заканчиваю институт, и никак не выберу тему для дипломной работы, посоветовал: «Делай адмирала Ушакова. Я тебе много материала подготовлю».
Я вылепила Ушакова, он заказал двадцать экземпляров и разослал скульптуры на все флоты Союза. Ему я подарила первый экземпляр. Адмирал стал моим крестным отцом.
«Крокодил» для Капицы
Великий учёный Петр Леонидович Капица виделся мне человеком не от мира сего. Приходил в мастерскую, смотрел, как я работаю, – я делала тогда триптих «Принцесса Турандот» для театра имени Вахтангова. Мы с его женой Анной Алексеевной и моей подругой Людмилой Толстой разговариваем, а он глаза закроет и будто спит. Вдруг распахивает свои васильковые глаза, они расцветают у него на лице, и говорит: «Про стекло мы знаем в сущности всё, а вот фарфор – он нам своих тайн ещё не открыл до конца. А по-моему, вам он их открыл…» Я не знала, куда порхать от такого комплимента.
Для Петра Леонидовича я сделала керамического крокодила, с раскрытой пастью, где ему чистит зубы птичка. Как известно, «Крокодилом» звали Резерфорда, в лаборатории которого работал Капица.
Первая выставка
Было это в канун 800-летия Москвы. На выставке впервые поставила несколько своих работ. Все поздравляли – «Какие хорошие вещи, новый художник, звезда, восходящая в Дулёве!» Начинающий тогда литератор Эмиль Брагинский получил задание – написать текст для фоторазворота в журнале «Огонёк». И вдруг – статья одного журналиста в газете с названием: «Явление, которого надо опасаться», а в ней – «Откуда взялся этот язык, эстетизм, манерность? Это явление, которого надо опасаться…» Материал Брагинского в «Огоньке» сняли.
Каково начинающему художнику? К тому же мне надо было сдавать на Художественный совет фигуру Юрия Долгорукого. Позвонил художник Соколов-Скаля: «Гуля, не обращай внимания. Это – реклама тебе». Успокоил Николай Васильевич Томский: «Работа очень хорошая, «Долгорукого» берём. Никого и ничего не бойся. За такие статьи в Америке большие деньги платят. Завтра придёшь на выставку и увидишь очередь на «явление, которого стоит опасаться». Хороший человек был Николай Васильевич, очень помогал молодым. У него и Кербель, и Цигаль работали. Никого не забывал.
Дулёво навсегда в моём сердце
Да, я москвичка, в Москве мой дом, мастерская, друзья. Не так-то просто было в первые годы, живя в Москве, работать в Дулёве. Жили, вернее, ночевали по общагам, мотались туда-сюда, но я и мои подруги были счастливы. А трудностей много. Сделаешь вещь в глине или пластилине, надо доставить её на завод, разрезать на куски, сформовать, отлить, зачистить. Потом – обжиг. От его величества огня многое зависит. Мы радовались, когда из десяти вещей, поставленных в огонь, целыми выходили пять-четыре.
При всём том, Дулёво навсегда в моём сердце. Есть у меня фарфоровая сюита «У нас в Дулёве». Это романтический сказ, как расписывают и обжигают фарфор, как по осени полыхает рябина и как поют старухи на лавочке. Этими работами я хочу выразить свою любовь к Дулёву, где великолепные мастера делают звонкое чудо – фарфор.
Вы хотите спросить, ради чего я прожила свою жизнь? В моём возрасте можно подводить итоги. Сделано более пятисот работ. Когда я мысленно просматриваю их, то думаю, что таких, какие сделаны выше планки, дай Бог, чтобы набралось десять – «Трубачи», «Моцарт», «Каштанка», «Король Лир»… Бог не обошёл меня даром, трудолюбием, хорошим вкусом – всё при мне.
Чтобы прожить жизнь, надо быть доброй и ироничной, терпимой, уметь слушать не только себя, но и других. Я не могу припомнить в своей жизни подлого поступка. Я – верующий человек. В храм не хожу, но стараюсь жить так, чтобы Богу за меня не было стыдно».
Мы делали выставку о родном, близком, любимом нами человеке и старались, чтобы она вышла достойной и в то же время доброй, лёгкой и душевно-тёплой, какой и была сама Аста.
Мы заходили в зал, наблюдали за посетителями и радовались. Они медленно переходили от витрины к витрине, прочитав одну этикетку, уже не пропускали все остальные «рассказы» художника. Они кружили по залу, то возвращаясь к витринам, то присаживаясь перед экраном, где «вполголоса» шёл фильм, где красивая женщина просто, искренно и достойно «принимала» их в своём доме, где звучал голос мастера, который покорял, заставлял переживать рассказанные ею истории. Посетители, заворожённые, начинали понимать, как создаётся то, что называется искусством. И теплели душой.
А на фоне окна, на восторженной красоты рисунке – Аста на своём диване в обнимку с собакой. Мы уверены, ей понравилась выставка.
Примечания:
1. Галина Соркина, всё это время переживающая за нас на другом краю земли, написала, что Лидия Ровинская («Симпа», «Лидик», многолетняя знакомая Асты) готова подарить музею работу «В поисках жанра». И подарила! Добавив фигурку «Обнажённая»! Потом, когда мы благодарили Лидию, то узнали, что работу она хотела подарить Соркиной, но Галя, рассказав о нашей выставке, уговорила подарить её Омскому музею. Вот так многократно любовь откликалась на любовь, ведь изначально «В поисках жанра» Аста подарила «Лидику».
2. Скульптуру «Первый вальс» принесла временно на выставку Людмила Шорохова, много лет ведущая по омскому ТВ передачи об искусстве, а сейчас сотрудница соседнего музея. И когда выставка работала уже четвёртый месяц, пришла к нам и… подписала документы на дар!
3. Наш давний друг, Юлия Голицына, которую мы «заразили» своей любовью к Асте, ставшая, если ещё не коллекционером, но уже точно собирателем – принесла на выставку эти работы.
4. Работа «В поисках жанра» посвящена автором своей любимой ученице, «крестнице по искусству» Галине Соркиной. Она выросла в Дулёве под заботливым крылом мастера и стала большим художником – гордостью Асты.
5. Здесь, ставшая известным российским поэтом, Белла Ахмадулина изображена ещё юной, однако уже замеченной Пегасом.
6. Фотографию работы «Шереметевы» любезно выслала нам специально для этой выставки хранитель музея керамики в Кускове Лариса Карагодина. За что автор выражает искреннюю благодарность.
7. Афанасий Коновалов. «Я родилась в начале века». Газета «Народная газета» московского региона, № 139 (22782) от 30 июля 1997 г. / «Дулёво навсегда в моём сердце». А. Коновалов. Газета «Новатор» акционерного общества «Дулёвский фарфор», № 23 (2902) от 28 июня 2002 г.
Мало того, что автор этой статьи объединила две публикации Афанасия Коновалова в одну, добавив в конец интервью подраздел «Дулёво навсегда в моём сердце», так ещё сделала «небольшие добавления».
Во-первых, последние шесть строк стихотворения, которым начинаются воспоминания, не были опубликованы в этом интервью, и не звучали в фильме. Они воспроизведены со слов автора, а также звучат в её аудиозаписи, сделанной сотрудниками Российской государственной библиотеки по искусству (РГБИ, г. Москва) в 1999 году. Узнать, кто такой «Змей-Гуревич», не удалось. Во-вторых, в разделе с подзаголовком «Моя родословная» последние три абзаца, начиная со слов «В Дулёве я жила в роскоши…», взяты из интервью Асты Давыдовны, которое она дала Вильяму Мейланду и опубликованное им в статье «Под знаком Асты» в журнале «Столица», № 35, с. 64, в 1993 году. Было очень жаль «пропустить» эти воспоминания.
Фотограф: Марк Фрумгарц
Подписывайтесь на мой канал, давайте о себе знать в комментариях или нажатием кнопок шкалы лайков. Будем видеть красоту вместе!
#явижукрасоту #ясчастлив