От «Декабристов» к «Войне и миру»
Прошу прощения, но возвращаюсь к тому, о чём уже говорила, - к незаконченным «Декабристам», из которых потом «выросла» «Война и мир». Толстой писал, что без «дела полного отдания себя тому, кого любишь», «не было бы на каторге жён декабристов». И, наверное, нужно посмотреть на образ жены в этих незавершённых фрагментах, чтобы до конца оценить мысль автора.
Прежде всего – повторюсь, что никак не могу согласиться с теми исследователями (В.Б.Шкловским, например), кто отождествляет героев «Декабристов» с Пьером и Наташей из «Войны и мира». Давайте посмотрим.
Меньше всего меня волнует то, что их зовут несколько по-иному: Пётр Иванович Лабазов и Наталья Николаевна, в девичестве Кринская. Мы знаем, что и Толстой многократно менял имена героев (напомню, что Анна Каренина сначала была Анастасией Пушкиной), и другие писатели делали то же самое (к примеру, практически во все издания пушкинской «Капитанской дочки» в качестве приложения включается «Пропущенная глава», где Гринёв зовётся Буланиным, а Зурин – Гринёвым). Не совпадает слишком многое. Прежде всего, их возраст.
В 1805 году, когда начинается действие великого романа, Пьеру 20 лет, Наташе – 13. Путём очень несложных вычислений каждый может уточнить, сколько им будет в 1825-м и 1856-м.
В «Декабристах» мы видим уже состарившихся героев, прошедших через Сибирь, однако из разговоров знавших их прежде узнаём многое о них.
Так, здесь выведена сестра героя Марья Ивановна, которая «была крёстная мать Петра Иваныча и старше его десятью годами». Эта самая Марья Ивановна скажет о себе: «Ведь седьмой десяток доживаю». Опять же простая арифметика: ей в 1856-м под семьдесят, стало быть, Петру Ивановичу – под шестьдесят, стало быть, никак не мог он быть двадцатилетним в 1805-м. О возрасте Натальи Николаевны упоминаний нет, но, думаю, не может она быть старше мужа.
Не совпадает и общественное положение: Лабазов – вовсе не незаконный сын. Помимо сестры, у него есть младший брат, «князь Иван», судя по намёкам говорящих, весьма непорядочно поступивший с Петром, который «на всех допросах… постоянно отпирался во всём, что касалось брата, и за это пострадал больше других». Внешне это тоже никак не Пьер: «Он был богат, хорош собой, умён, образован; любезен, говорят, был удивительно… Мне ещё тетка говаривала, что она не знавала человека обворожительнее его».
В войне 1812 года Пётр Лабазов, видимо, не участвовал. О нём рассказывают: «В тысяча восемьсот девятнадцатом году он был прапорщиком Семёновского полка и был послан за границу с депешами к герцогу 3. Потом он вернулся и в двадцать четвертом году был принят в первую масонскую ложу». Думается, воевавший с Наполеоном человек имел бы в ту пору чин повыше…
Наталья Николаевна — «дочь Николая Кринского, того, что при Бородино... ну, известного…», обладательница «огромного состояния». «Она, единственная дочь, самая богатая, самая красивая тогдашнего времени. Император Александр всегда замечал её на балах, сколько раз танцевал с ней». Красота её подчёркивается не раз: «Ежели только они [дети Лабазовых] так же хороши, как была мать. Впрочем, и отец был очень, очень хорош». Тоже, как видим, всё не как в романе.
Нам говорят и о романтической истории любви героев. «Наташа была почти обручена с Мятлиным... Только в это время приезжает в Москву князь Пётр, влюбляется в неё и делает предложение. Только отец, которому очень хотелось Мятлина,— и вообще Лабазова боялись как масона,— отец отказал. Только молодой человек продолжает её видеть на балах, везде, сдружается с Мятлиным, просит его отказаться. Мятлин соглашается, он её уговаривает бежать. Она тоже соглашается, но последнее раскаяние (разговор происходил по-французски) — она идёт к отцу и говорит, что всё готово к бегству и что она могла его оставить, но надеется на его великодушие. И в самом деле, отец простил её — все за неё просили — и дал согласие. Вот так и сделалась эта свадьба, и весёлая была свадьба. Кто из нас думал, что через год она поедет за ним в Сибирь!» Тоже ничего общего…
Почему я так подробно останавливаюсь на этом? Не знаю, как вам, а мне очень интересно проследить изменение замысла писателя: как было первоначально, что ушло и что осталось. Так вот что же осталось?
О Лабазове вспоминают, что дядя, желая «удалить молодого человека от этого общества [масонов], перевёз его в Москву… В Москве он против желания дяди вышел в отставку, и там вкруг него образовалось второе общество, которого он был родоначальником и сердцем, ежели можно так выразиться». А вот фрагмент из эпилога «Войны и мира»: «Два месяца тому назад Пьер… получил письмо от князя Фёдора, призывавшего его в Петербург для обсуждения важных вопросов, занимавших в Петербурге членов одного общества, которого Пьер был одним из главных основателей». Это уже, как говорится, теплее, хотя и не совпадают годы: всё, сказанное о Лабазове, относится к 1824 году, а действие эпилога романа – конец 1820-го (общество, естественно, было основано ещё раньше – предполагается, что речь идёт о «Союзе Благоденствия»).
Я уже писала о несколько странном описании в «Декабристах» поступка жены героя: «И вдруг эта женщина, в таком положении (она дорогой родила), ни минуты не задумалась, ничего не приготовила, не собрала вещи и как была, когда его взяли, так и поехала за ним за пять тысяч вёрст». Такого, как говорится, не может быть, потому что не может быть никогда: по меньшей мере, 11 детей декабристов родились после ареста их отцов, позже всех (в октябре 1826-го) – сын Ф.П.Шаховского, но отец его, давно отошедший от декабристских дел (в отличие, видимо, от Лабазова), был арестован лишь 28 февраля. В дороге ни один ребёнок родиться попросту не мог; «как была, когда его взяли, так и поехала за ним» - просто представить себе не могу.
Однако, оставив на совести автора это заявление, давайте посмотрим на определение характера героини: «Sie pflegen und weben
Himmlische Rosen ins irdische Leben [Они лелеют и вплетают небесные розы в земную жизнь].
Она знала этот стих и любила его, но не руководилась им. Вся натура её была выражением этой мысли, вся жизнь её была одним этим бессознательным вплетением невидимых роз в жизнь всех людей, с которыми она встречалась. Она поехала за мужем в Сибирь только потому, что она его любила; она не думала о том, что она может сделать для него, и невольно делала всё: стелила ему постель, укладывала его вещи, готовила обед и чай, а главное, была всегда там, где он был, и больше счастия ни одна женщина не могла бы дать своему мужу».
А вот это, по-моему, полностью относится как к пониманию Толстым сущности женской любви («полного отдания себя»), так и к характеру Наташи в эпилоге романа…
И предстанет перед нами женщина, всю себя отдавшая ближним: «Наталья Николаевна, убравшись, оправила свои, несмотря на дорогу, чистые воротнички и рукавчики, причесалась и села против стола. Ее прекрасные чёрные глаза устремились куда-то далеко; она смотрела и отдыхала. Она, казалось, отдыхала не от одного раскладыванья, не от одной дороги, не от одних тяжёлых годов — она отдыхала, казалось, от целой жизни, и та даль, в которую она смотрела, на которой представлялись ей живые любимые лица, и была тот отдых, которого она желала. Был ли это подвиг любви, который она совершила для своего мужа, та ли любовь, которую она пережила к детям, когда они были малы, была ли это тяжёлая потеря, или это была особенность её характера,— только всякий, взглянув на эту женщину, должен был понять, что от неё ждать нечего, что она уже давно когда-то положила всю себя в жизнь и что ничего от неё не осталось. Осталось достойное уважения что-то прекрасное и грустное, как воспоминание, как лунный свет…» Поразительное определение! Мне, например, оно всегда вспоминается, когда смотрю на портреты вернувшихся декабристок. Для сравнения: изображения до и после Сибири -
Затем Толстой, в соответствии с изменившимся замыслом, несколько сместит события. В одном из вариантов начала романа мы прочитаем: «Тем, кто знали князя Петра Кириловича Б. в начале царствования Александра II в 1850-х годах, когда Петр Кирилыч был возвращен из Сибири белым как лунь стариком, трудно бы было вообразить себе его беззаботным, бестолковым и сумасбродным юношей, каким он был в начале царствования Александра I, вскоре после приезда своего из-за границы, где он по желанию отца оканчивал свое воспитание». Тут уже герой куда ближе к Пьеру…
Роман «Декабристы» так и не был написан. Почему, исследователи не пришли к единому мнению: пишут и о невозможности получить доступ к следственному делу, и об изменившемся мировоззрении Толстого, и о его переоценке декабристского движения. Да и в написание им достойного романа не все верили. Сохранился рассказ В.Е.Якушкина в некрологе М.И.Муравьёва-Апостола: «Когда гр. Л.Н.Толстой собирался несколько лет тому назад писать роман о декабристах... он приходил к Матвею Ивановичу для того, чтобы расспрашивать его, брать у него записки его товарищей и т. д. И Матвей Иванович неоднократно тогда высказывал уверенность, что гр. Толстой не сможет изобразить избранное им время, избранных им людей: "Для того чтобы понять наше время, понять наши стремления, необходимо вникнуть в истинное положение тогдашней России; чтобы представить в истинном свете общественное движение того времени, нужно в точности изобразить все страшные бедствия, которые тяготели тогда над русским народом; наше движение нельзя понять, нельзя объяснить вне связи с этими бедствиями, которые его и вызвали; а изобразить вполне эти бедствия гр. Л.Н.Толстому будет нельзя, не позволят, даже если бы он и захотел. Я ему говорил это"».
Но прекрасная история любви, пронесённой через годы и испытания, осталась…
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал
"Оглавление" всех статей по "Войне и миру" здесь
Навигатор по всему каналу здесь