Рабочий график академика Бровкиной, как и прежде, расписан буквально по минутам. Она продолжает оперировать, консультировать больных, преподавать, потому что не мыслит себя без любимого дела. Алевтина Федоровна рассказала о том, как развивалось это клиническое направление, о современных подходах к лечению онкологических заболеваний глаз и своем отношении к профессии.
– Алевтина Федоровна, расскажите, как развивалось направление офтальмоонкологии? С чего все начиналось?
– Офтальмоонкология – это субдисциплина, зародившаяся в недрах офтальмологии. Первая опухоль глаза была описана еще в XVI веке, но вплоть до 40-х годов прошлого века такими больными специально никто не занимался. Каждое новое научное направление определяет лидер, который объединяет вокруг себя единомышленников. В Московской глазной больнице таким организатором и стратегом была Галина Григорьевна Зиангирова. Она начала заниматься этой темой, получила поддержку руководства больницы, и в 1953 году там был открыт первый в стране кабинет офтальмоонкологии. В 1955 году я поступила в клиническую ординатуру в глазную больницу, и это направление меня очень увлекло. Первые мои работы были посвящены раку кожи век, потом я стала заниматься диагностикой патологий орбиты, защитила по этой теме кандидатскую диссертацию, а потом и докторскую. В 1970 году меня пригласили в НИИ глазных болезней им. Гельмгольца создавать отделение офтальмоонкологии. В поликлиническом корпусе под отделение выделили два этажа, где разместились кабинеты врачей, иммунологическая лаборатория, к слову, мы первыми в СССР получили компьютерный томограф. Появились ученики, соратники. Нас поддержал Б. В. Петровский, который был тогда министром здравоохранения. Вскоре вышел приказ, согласно которому было создано 14 центров офтальмоонкологии по всей стране, их работа курировалась и координировалась нами. Мы часто ездили по стране, проводили учебу, принимали больных. Многие врачи, которые тогда начинали, стали кандидатами, докторами наук. К сожалению, эта структура развалилась вместе с Советским Союзом. Остался единственный центр в Челябинске, и мы не теряем с коллегами связи. В 2004 году я вернулась на кафедру офтальмологии РМАПО в Офтальмологическую клиническую больницу. В 2014 году больница вошла в состав ГКБ им. С. П. Боткина и получает в настоящее время статус Московского городского офтальмологического центра, в рамках которого продолжает работу городской центр ново образований органа зрения.
– Какие злокачественные заболевания глаз наиболее распространены?
– Традиционно все опухоли делят на доброкачественные и злокачественные, последние из которых могут угрожать не только зрению, но и жизни больного. Наиболее часто встречаются злокачественные опухоли придаточного аппарата глаза, из них 90 % приходится на базальноклеточный рак кожи век. Среди всех опухолей органа зрения, пожалуй, только эту форму рака удается полностью излечить, но на ранней стадии заболевания, когда опухоль еще маленькая, не более 10 мм. К сожалению, многие пациенты приходят к врачу слишком поздно. Дело в том, что рак «не болит», и человек может годами жить с небольшой язвой на веке и не придавать этому значения. Иногда опухоль бывает случайной врачебной находкой. Среди других распространенных патологий – злокачественные опухоли сетчатки (ретинобластома) и хориоидальная меланома. Развитие ретинобластомы обусловлено генетической поломкой, это заболевание встречается у детей младшего возраста. Но бывают и эксклюзивные случаи. В моей практике было два взрослых пациента с этой патологией. Хориоидальная меланома наиболее сложна в лечении, рано метастазирует, ее основная мишень − печень. Раньше это заболевание звучало как приговор, но сегодня его научились лечить. В 2003 году опухоли органа зрения были включены отдельной строкой в канцер-регистр. Мы ведем свой сегмент, и это дает возможность следить за нашими больными с момента постановки диагноза до их ухода из жизни.
– В чем заключаются особенности лечения таких пациентов?
– Чем меньше опухоль, тем лучше жизненный прогноз – это аксиома при любом онкологическом заболевании. Маленькая опухоль – будет жить и пять, и десять, и пятнадцать лет. Дальше мы не загадываем. Медицина не имеет стопроцентных методов. Всегда есть риск осложнений. Но я точно знаю: если не пролечить больного, то он умрет. Существуют международные критерии, которые позволяют оценить тяжесть офтальмоонкологического заболевания. Всего их четыре: старший возраст, большой размер опухоли, локализация и морфологический тип. Если у пациента присутствуют хотя бы два из этих критериев, то исход лечения может быть неблагоприятным. За последние десятилетия достигнут определенный прогресс в лечении злокачественных опухолей органа зрения. В нашей сфере применяются все методы, которые существуют в общей онкологии, за исключением химиотерапии. Но есть и свои определенные сложности, ведь мы работаем с очень малыми размерами. У нас нет быстрых операций. Необходимо удалить опухоль и одномоментно провести реконструктивную пластику, закрыть возникший дефект. Разработаны многочисленные авторские методики, которые уже стали рутинной практикой. Сегодня офтальмоонкологические пациенты рассредоточены по разным федеральным клиникам, от этого страдает статистика, мы не имеем полной картины заболеваемости. Конечно, москвичи должны лечиться в специализированном центре, и объясню почему. Наше главное преимущество заключается в том, что больные со злокачественными опухолями глаз находятся у нас на пожизненном диспансерном наблюдении. Пациент регулярно наблюдается у своего лечащего врача, после каждого приема ему выдается талон на следующий прием – через три месяца, через год. Ему уже никуда не надо записываться. Все данные о пациентах хранятся в нашей картотеке, в ней более двух тысяч историй болезни. В нашем центре работают семь врачей-офтальмоонкологов, каждый из них кандидат медицинских наук. Я очень горжусь своим коллективом.
– Вся ваша жизнь связана с офтальмоонкологией. В чем основная специфика этой профессии?
– Офтальмоонколог – это не массовая врачебная специальность, это «штучный товар», и каждый врач, который хочет работать в этой сфере, должен пройти онкологическую подготовку. Но сейчас в этом плане есть большие сложности. По новым образовательным стандартам послевузовская подготовка ведется в рамках одной врачебной специальности. Но ни один радиолог без знаний в области офтальмологии не сможет облучить 5–20-миллиметровые опухоли, например расположенные по ресничному краю века. В нашей профессии много таких «тонких» нюансов. Не в обиду моим коллегам-хирургам – у нас все кидаются делать то, что модно. А офтальмоонкология – это трудно. Нужно не просто выявить и прооперировать пациента. Каждый больной индивидуален, каждый требует внимания, своего подхода и лечения. Для меня нет неинтересных случаев. Есть задачи, которые надо решить, и решить с максимальной пользой для больного. Это традиции российской школы медицины, которые мы не должны утерять.