Иногда Она останавливала мир, подкручивала звезды на тонкие струйки и звала полночь. Наливала бокал терпкого, вяжущего красного вина и сбрасывала лавандовый шелковый халатик. Шелк мягко скользил с ее плеч, струился по бедрам и оставался невесомыми лепестками на плотном плюшевом ковре. Она опускалась в уютное, разлапистое персиковое кресло с закругленной спинкой и плавными линиями подлокотников. Понежась несколько секунд, Она делала глоток вина, обжигающей уверенностью разливавшийся по Ее груди.
Ветер гудел в каминной трубе, но огонь преграждал путь холоду. Зефирными шагами в такие моменты к Ней подкрадывался Котище. Он раскладывался перед камином, стараясь оказаться головой на Ее халатике. Смотрел на огонь, щуря щелочки зрачков и постигая тайны мироздания. Изредка лакал заботливо приготовленное Ею в его любимой чашке теплое молочко.
Огненные блестки играли на рубиновом вине в бокале, искрились на тонкой золотой каемке выпуклого стекла, радугой рассыпались по золотисто-соломенной шерсти Котищи, отражались от его вдумчивых, понимающих янтарных глаз. Она зарывалась пальцами в его пушистость, гладила по широкой спине. Без страха трогала подушечки огромных вытянутых лап, любовалась пышными усами и точеными треугольниками ушей. Котище зевал, и огромные клыки говорили о скрытой сказочной силе ее верного друга.
В такие моменты Она оставалась сама с собой. Смотрела на себя изнутри и внутрь себя. Не играла роли, не примеряла маски. Расслаблена и беззащитна. Разобрана и непонятна. Она окуналась в ничто и заново складывала себя среди пустоты этой бесконечности. Вино окончательно стирало границы между тончайшей иллюзией и видимой живостью. Рыжие танцы в камине приоткрывали завесу в чистоту и вечность.
Она медленно засыпала у камина, ощущая свесившейся с дивана рукой пушистую шкурку. Все реже и реже открывала Она глаза, все сильнее переплетался мир сна и камина. Котище следил за потухающими полешками. Презрительно смотрел на звезды, которые, чуть заметив, что Она закрыла глаза, разгорались с новой силой.
За окном дышал ветер, перемешивая тайну ночи с фантазией тишины, осязаемостью жизни и предвкушением ухающей мистики.
