Насколько в реальности был велик король Пруссии Фридрих II, можно спорить до посинения. Но из истории известно, что поражения ему приходилось терпеть регулярно и подчас довольно-таки жестокие. Не весьма удачным для задиристого монарха оказалось, например, самое начало Семилетней войны, когда Фриц решил блицкригом разгромить австрийцев, а затем уже переключиться на других участников сложившейся против него коалиции - Францию и Россию. Стремительным броском он достиг Праги, где 6 мая 1757 года одолел принца Карла Лотарингского. По плану, теперь было необходимо двигаться на Вену, где окончательно покончить с австрияками. Но те успели собрать новое войско под командованием фельдмаршала Дауна. Нового генерального сражения было не избежать.
18 июня Фридрих подошел к городку Колин и обнаружил там армию противника, численно превосходившую его как в живой силе – 54 тысячи (35 тысяч пехотинцев и 19 тысяч кавалеристов) против 35 тысяч (21 тысяча пехоты и 14 тысяч конницы), так и в артиллерии – 154 тяжелых орудия против 90. К тому же австрийский военачальник, даром что Даун, занял отличную позицию, опираясь обоими флангами на господствующие высоты, а находившийся в низине между ними центр оснастив глубоко эшелонированной обороной и надежно прикрыв конницей.
Проведя рекогносцировку, Фридрих благоразумно решил отказаться от фронтальной атаки и нанести главный удар по правому крылу неприятельской армии. При этом решающая роль отводилась кавалерии, которая должна была сбить австрийцев с высот, охватить их фланг и зайти в тыл. На левом крыле подобный трюк проделать было невозможно, поскольку там австрияки стояли за естественной водной преградой в виде цепочки озер.
Пруссаки пошли в атаку ровно в час пополудни. Гусары фон Цитена врубились в венгерский кавкорпус генерала Надашди, опрокинули его и начали преследовать.
Гренадеры Гюльзена ворвались в деревню, выбив оттуда легкую конницу австрийцев и две артиллерийских батареи. Довольно потирая ладони, Фридрих приказал послать на подмогу авангарду несколько пехотных батальонов, чтобы развить успех флангового маневра.
- Ваше Величество, Даун перестраивается к нам фронтом, - доложили наблюдатели.
Прусский король тут же отменил предыдущий приказ и отдал новый: развернуться и в лоб атаковать первую линию австрийцев. Принц Мориц фон Дессау, на пару с Фридрихом командовавший прусской армией, пришел от этого решения в настоящий ужас.
- Не делайте этого, мой король! – подскакав к штабу, заорал он. – Или хотя бы сделайте это чуть позже. Наши войска сейчас еще не готовы к боевому развертыванию.
Завязалась жаркая перебранка, в которой коронованные особы активно использовали грубые солдатские выражения. В конце концов, взбешенный Фридрих с лязгом выхватил из ножен шпагу и, потрясая ей, прорычал в лицо оппоненту:
- Доннерветтер, Мориц, ты будешь повиноваться или я проткну тебя, как куренка!
Благоразумно подавив соблазн в свою очередь обнажить клинок и затеять дуэль, принц вскочил обратно в седло и, матерясь на скаку, отправился обратно к своим полкам.
Девять батальонов прусских гренадеров тем временем карабкались по склонам самого высокого холма, стремясь поскорее сойтись с австрийцами в штыки. Но едва лишь показались на вершине, по ним вдарили картечью. Вскоре завязалась и активная перестрелка с подоспевшими на перехват вражескими пехотинцами. Сражающиеся стороны несли чувствительные потери, но дрались стойко. Особенно свирепый бой разгорелся в близлежащей дубовой роще, которую изначально занимали хорватские солдаты «лоскутной империи» Габсбургов. Пруссаки выбили их оттуда, но потом сами были вынуждены отступить из дубравы после отчаянной хорватской контратаки.
На правом фланге прусская кавалерия частично порубила, частично обратила в бегство австрийские и саксонские батальоны. К пяти часам вечера на поле сражения наблюдалась такая обстановка, что складывалось впечатление очередной победы Фридриха. Даун уже разослал по отрядам адъютантов с приказанием на ретираду.
«Но вдруг счастье, властелин каждого успеха, против которого не устоит ни храбрость, ни самая остроумная тактика, повернулось в сторону австрийцев, - пишет историк Юрий Ненахов. - Генерал Манштейн, в порыве воинского жара, без приказа кинулся на деревню, лежавшую по дороге и занятую пандурами. Преследуя их до самой неприятельской линии, он со своими солдатами опустошал батареи и вдруг остановился. От этого в прусской пехоте произошел интервал, и вся армия заняла невыгодную позицию. Австрийская конница, соединясь с подоспевшей из Польши саксонской кавалерией, воспользовалась этим беспорядком и ринулась на интервал. С завидным хладнокровием и быстротой прусская пехота, пропустив неприятельские эскадроны в свои промежутки, сомкнулась в каре и открыла по врагам неумолкающий ружейный огонь».
Тут бы австрийским кавалеристам и конец, но пруссакам элементарно не хватило патронов, чтобы перестрелять всех. Тем временем к противнику подошли подкрепления, которые вышли вражеской пехоте во фланг и в тыл. Началось тотальное истребление, и прусская пехота, не выдержав, побежала. Увидев это, Фридрих бросил ей на помощь кавалерию, но ту встретил страшный огонь австрийских батарей. Тогда король решил собственным примером воодушевить своих бойцов.
Собрав вокруг себя человек 40, он вновь опустошил ножны, взмахнул шпагой, скомандовал ангриф и устремился на австрийцев. Но тут завизжала картечь, и те, кто все-таки последовал за обожаемым монархом, брызнули врассыпную. Еще некоторое время бравый Фриц атаковал всю австрийскую армию единолично, но тут его настиг адъютант и известил о явно нелепой ситуации.
- Разве, Ваше Величество, вы один хотите взять батарею? – осторожно поинтересовался офицер.
Оглянувшись и не увидев рядом с собой больше никого, потрясая своей шпагой, окончательно взбешенный король рысцой вернулся к своим оробевшим пехотинцам.
- Вы что, канальи, думаете жить вечно?! – брызгая слюной, орал Фридрих.
И только опасения, что его самого могут поднять на штыки, помешали королю заколоть на месте кого-нибудь из «каналий».
Определенные надежды еще были на тяжелую кавалерию. Цитен отправил в атаку кирасир, но и они ничего не смогли сделать с «богом войны» - австрийская картечь валила всадников наземь целыми рядами. Кончилось все тем, что одна из картечных пуль контузила генерала в голову, он грохнулся с лошади и был отнесен в коляску принца Морица, где и провалялся без чувств до конца сражения.
«Между тем Данун, как вихрь, переносился от одного отряда к другому, сам распоряжался всем и везде, ободрял своих солдат словом и делом, - описывает Ненахов. - Только он замечал интервалы в прусской армии, туда тотчас посылал саксонских карабинеров, они производили страшное опустошение и беспорядок в неприятельских рядах. Наконец, все перемешалось, правильное сражение обратилось в беспорядочный рукопашный бой. Пруссаки дрались до последнего издыхания, как истинные герои, каждый лег на месте, которое занимал в рядах по чину. Поле было наводнено кровью, усеяно мертвыми телами».
Окончательно уверившись в том, что сегодня не его день, Фридрих, по своему обыкновению отправился подальше в тыл, бросив армию на попечение обруганного Морица фон Дессау.
Австрийцы сначала не поверили собственным глазам, когда увидели тотальное отступление победоносных доселе пруссаков. А когда поняли, что это не мираж, расхрабрились настолько, что ринулись в штыки на вражеский арьергард. И только наступившая темнота спасла прусские войска от полного разгрома. Но потери их и без того оказались внушительны: убитых было почти 3, 5 тысячи, раненых еще больше – свыше 4 тысяч, а в плен так и вовсе попало 5 с лишним тысяч бойцов. В целом из строя выбыло свыше 40 процентов от всей армии. Из-за нехватки лошадей в упряжках пришлось бросить 54 пушки. Австрийцы потеряли в общей сложности чуть больше 8 тысяч солдат и офицеров, но убитыми – только тысячу. О марше на Вену пруссакам теперь не приходилось даже думать. Осаду Праги – и ту пришлось поспешно снять.
Своего короля прусские генералы догнали только в городе Нимбурге. Фридрих сидел на бревне в какой-то подворотне и вяло возил палкой по грязному песку. Впрочем, при обер-офицерах он еще пытался бодриться, но когда увидел, что от всей его армии осталась едва половина, просто расплакался.
- Дети мои, - проникновенно обратился он к изнемогавшим от ран и усталости прусским гренадерам, бросавшим на короля не особо любящие взоры. – Нынче был черный день, но дайте срок – я все поправлю!
И ведь действительно поправил… каналья.