Вадим Месяц – поэт, прозаик, знающий этот мир и хорошо в нем ориентирующийся. В стихах ли, в прозе, он умеет рассказывать истории. Но в каком бы жанре он ни писал, каждая из этих историй – лирическая баллада, где всегда актуальны вечные темы о любви и смерти.
ЭЛЕГИЯ
Евгении Риц
Олени проходят сквозь лес, и краем заходят в твой сон,
и он обретает свой вес, как мясом груженый вагон.
Солдаты несут на руках по полю бревенчатый сруб:
на окнах — фиалки в горшках, дым валит из низеньких труб.
Кто в доме страдает свой век, кто ржёт над страданием его,
засохший жуёт чебурек, чьё твёрдое тело — мертво?
Зачем я пространству родня, а времени только — жратва?
Оно поглощает меня, как в джунглях скульптуру трава.
На встречу парада планет ты должен добраться пешком.
Но порохом пахнет рассвет, и тёплым парным молоком.
Мурашки бегут по спине, катаются россыпи бус.
На желтой барханной волне взлетает чумной сухогруз.
Голландцы мазюкают плоть, монголы — круги из песка.
Чтоб страсти в себе побороть, нам необходима тоска.
Но нет в моем сердце тоски, бессмертная похоть одна.
Она выполняет броски и тянет до самого дна.
Домысли изгибы бедра и дрожь оголенных ключиц.
Ободрана с веток кора, нет в мире животных и птиц.
Куда ты меня завела рука, что по локоть видна,
а дальше студеная мгла — ступенчатая пелена.
СВОБОДА
Какое время для самоубийц:
апрель, ноябрь, хмельной холодный ветер.
Луженой глоткой песни о любви
поют в подъездах. Шелестят газетой,
чтоб сделать в шутку шутовской колпак.
В развалку едет сумрачный трамвай,
опустошён, разбит, ветхозаветен.
И в двух вагонах вместо сотен лиц —
одно лицо, безбровое лицо,
оно черно, разбито до крови,
ее лицо, и чёрный глаз газетой
прикрыт, как полотенцем каравай.
О, музыка, замри и не играй!
Ты слышишься теперь из подворотен,
когда и подворотен в мире нет.
И Бога нет, остался только свет
для горестных уродцев и уродин,
а нам остался — безвоздушный рай.
И на руке — стеклянное кольцо.
И в голове догадка — ты свободен.
ИЗ БОЛЬНИЦЫ
1.
Когда осенью выписываешься из больницы и на улице ветер наполняет воздухом рот, и ты глядишь как пёс на чулки девицы, которая по Университетскому проспекту идёт. И ты понимаешь, что вместо аптеки можешь с нею зайти в кабак, чтоб узнать побольше о человеке, что носит на пальцах чёрный лак. Или гладить бездомную собаку, чтоб отвести от неё беду, и потом с нею вместе стоять на мосту, и от одиночества мять в руках хрустящую будто хлеб бумагу.
2.
Ночь зарастает дождём словно сорной травой, мне не пробраться к утру до соседнего дома, ни по прямой, ни по особой кривой, ни по моральному кодексу, ни воровскому. Сердце стучит, что надуманны наши дела. Мне не дождаться признанья и явки с повинной. Что мне до них, если жизнь очевидно прошла с псом Артемоном и глупою куклой Мальвиной. Выучил азбуку. И составляю слова ловко как шахматы перед последней игрою. Есть пелена, но за нею стоит синева. Свет полыхает над городом как за горою.
Продолжение следует...