Каждый живущий в тундре и каждый в тайге знает, кто такой ворон Кэре. Когда матушка сова снесла яйцо в облачном гнезде на вершине небесной горы, именно ворон проклевал в скорлупе дырку и выпустил наружу оленей, собак и людей. Когда старый Харги собрался выпить море, Кэре запечатал злому духу рот хвостом летучей звезды. Когда Та, что приходит ночью, отправляется собирать черную дань, Кэре летит перед ней и предупреждает орочонов – бегите!
А еще если вдруг пропадет из чума острый нож, монетка или сережка, говорят орочоны – Кэре украл. Если вдруг самый жирный олень исчезает из стада средь бела дня – Кэре увел. Если у пригожей девицы вдруг начинает расти живот – не иначе Кэре подкрался к ней, когда шалунья купалась в озере. Ох и полетят по тайге черные перья, ох и крику опять будет – нет ревнивей жены чем чайка Киракчан, все она про своего мужа знает. И лишь ее одну на всем белом свете боится хитрец Кэре.
Слушайте, что успел учудить старый ворон, слушайте и не говорите, что не слышали!
Кэре и медведь Чабакан
Нет у тайги хозяина, нет над лесами хана – вольно живут звериные племена, кто как хочет. Оберегают зверей духи чащи, провожают на нижние пастбища, шьют детенышам новые шкурки. У тех, кто в стае живет вожаки есть, одиночки сами себе хозяева. Если беда в тайгу приходит, собираются вместе старики, решают, как напасть отвести, где помощь искать. Такого, чтобы один зверь правил, как у людей повелось, а другие ему служили, дань несли да попреки терпели – не было никогда. А потом стало.
Однажды зимой родился у медведицы Энекэн медвежонок. Обычно толстопятые мамки троих-четверых приносят, да еще и пестунов нянчат. А тут один-единственный махонький да тощий. Надышаться на него не могла медведица, и вылизывала и баловала и еду ко рту подносила. Три зимы ночевал сынок в берлоге под теплым боком. А потом заявил, что он Чабакан, взрослый медведь и пора ему самому жить.
На мамином молоке-то заморыш в здоровенного зверя вырос. Валун замшелый лапой перевернет, березку выворотит, кабанчика или олешку играючи зашибет. Драться стал Чабакан, объяснять сородичам кто здесь самый сильный медведь в лесу. Раз порвал соседа, два загрыз пришлого, а на третий все толстопятые его обходить стали – жить-то хочется. Медведицы детишек по буреломам прятали, молодые в другие леса уйти торопились. И никто с Чабаканом не спорил. А он все рос да сильней становился.
Однажды весной случился в лесу большой голод. Проснулся Чабакан злой-презлой, пошел в одну сторону, пошел в другую – ни рыбы в реке, ни муравьев в муравейнике, ни олешек жирных. Одна сосновая кора, а она горькая, много-то не съешь. Бродит медведь по лесу, рычит, ворчит, когтями землю роет, брюхо пустое песню поет. И вдруг почуял – пахнет рыбкой откуда-то да превкусно. Поспешил Чабакан на запах, подкрался к ручью и видит: куль берестяной стоит на траве, оттуда рыбьи бошки торчат. А рядом лиса Хэлмилэн с вяленым сигом расправляется, мало что не мурлычет от удовольствия.
Чабакан не будь дурак прыгнул. Одной лапой Хэлмилэн за хвост держит, другой рыбин в пасть отправляет. А как опустел куль, посмотрел на лису да облизнулся – мясо тощее да вонючее, а другого-то нет.
Испугалась Хэлмилэн:
- Не ешь меня, о могучий медведь!
- Почему мне тебя не есть, рыжая обманщица?
- Я худая, мяса на один зуб. А пощадишь – найду тебе много жирной еды.
Согласился Чабакан. Побежала лиса по тайге, носом туда-сюда вертит. Глядь – кабана деревом придавило. Пришел Чабакан, зубами щелк-щелк, лисе и косточки не оставил.
- Еще хочу!
Побежала лиса по тайге, носом туда-сюда вертит. Глядь – орочонский мальчишка за олешками приглядывает. Пришел Чабакан, мальчишку не догнал, а олешку-то завалил. Зубами щелк-щелк, лисе один хвост остался.
- Еще хочу!
Поняла Хэлмилэн, что однажды не отыщет она добычу, и медведь ее съест. И решила схитрить.
- Ты такой сильный и грозный, о могучий медведь! Хочешь стать ханом, править всеми лесами? Будут звери тебе хвалы возглашать да еду нести.
Почесался Чабакан, потянулся, да и рыкнул:
- Хочу быть ханом!
Надела рыжая Хэлмилэн кухлянку с шаманскими амулетами, взяла бубен да заметалась по лесу. Стучит, гремит, кричит:
- Ой, беда, беда идет! Собирайтесь, звери к большой поляне!
Испугались звери – мало ли пожар лиса учуяла или бешеные песцы прибежали из тундры или звезда с неба опять упадет, тайгу погубит. Сбежались к большой поляне, уселись вокруг старой сосны. Бурундуки с бурундуками, зайцы с зайцами, кабаны с кабанами, волки с волками.
Выскочила лиса в шаманской кухлянке и давай плясать-кружить, по земле валяться, словно духи в нее вселились.
- Беда идет, братья-звери, великая, неминучая! Рассказали мне духи, что собрались нойоны белого царя на большую охоту, орочонов проводниками взяли, хотят всех зверей в лесу истребить. Снимут с вас шкуры, братья, вашим мясом собак накормят. Ай-ай, как плохо!
Заплакали звери, завыли, заскулили. Большая охота – большая беда.
Застучала лиса в бубен, запрыгала, да и запела сладко:
- Не бойтесь, братья! Защитник вам нужен, грозный да сильный, чтобы испугались его злые люди.
- Правда! Правду лиса говорит! – зашумели звери.
Вышел на поляну медведь Чабакан, большой-пребольшой. Зарычал грозно, поднялся, лапами замахал, зубищи свои оскалил – ни дать ни взять дух из Нижнего мира. Испугались звери. А лиса знай свое талдычит:
- Вот ваш защитник, великий хан Чабакан! Прогонит он нойонов белого царя, убьет орочонов-охотников, никто вас не обидит.
Обрадовались звери, затопотали, загомонили. Грозен медведь, изведет врагов, спасет лес.
- Признаете его своим ханом?
- Признаем.
Надела Хэлмилэн на Чабакана соболью шапку, подняла бунчук с лошадиным хвостом.
- Эй, несите дары, пойте хвалу великому хану.
Звери и понесли кто что мог. Орехи да мед, ягоды да грибы сушеные, рыбу да муравьиные яйца. Наелся Чабакан до отвала и лисе толику перепало.
Наутро снова побежала Хэлмилэн по лесу:
- Повелел великий хан, чтобы звери ему ясак платили. С каждой норы, с каждого логовища, с каждого пастбища доля в казну пойдет. Наберет ваш хан большую силу, защитит всех зверей. А кто ясак не принесет – того Чабакан сразу съест, не помилует.
Поворчали звери, порычали тишком, да и понесли – кто ж станет спорить с великим ханом?
А наутро – новый ясак. Пусть медведицы идут танцевать перед Чабаканом, пусть большекрылые глухари овевают его в жару, пушистые соболя согревают в холод, а когтистая росомаха чешет пятки великому хану.
Что поделаешь? Поспешили к хану медведицы, полетели глухари, поскакали соболи. А вот росомах Этэке обозлился. Никому в тайге он не кланялся, никого не слушался, никто с ним, клыкастым, не спорил. Волки от Этэке по оврагам прятались, рыси по деревьям карабкались, медвежата к мамкам бежали… если успевали сбежать. Позвал росомах двух братьев да и отправился к Чабакану разбираться, чьи в лесу шишки.
Началась страшная битва. Земля дрожала, сосны тряслись, клочья шерсти летели в разные стороны. Трижды налетали росомахи на Чабакана, трижды вцеплялись ему в жирные бока. Но медведь был и вправду силен, разбросал он врагов в разные стороны, раскидал могучими лапами. И не съел лишь потому, что ни один зверь в лесу не станет есть росомаху – хуже мяса на свете нет.
Еще больше перепугались звери: могуч хан, нету с ним сладу. А Чабакан лютовать начал. Побежала с утра по лесу лиса Хэлмилэн:
- Повелел великий хан, чтобы каждый звериный род, каждый птичий клан прислал ему детенышей да птенцов в полон. Пусть до скончания дней служат ясырями-рабами, чтобы звери зареклись бунтовать против власти!
Заплакали звери, запричитали. А что поделаешь? Послушаешься медведя – потеряешь детишек, не послушаешься – охотники всех убьют.
Затрепыхал крылышками коротышка Чувик-кулик:
- Надо ворона Кэре на помощь звать. Он мудрый, он придумает как спасти наших детей.
Опечалились звери. Еще по осени запретили они ворону Кэре по лесу летать, чтоб не воровал чужую добычу, не подкатывал к чужим жёнам, не пачкал кабанам да оленям нарядные шкуры. А ну как не станет им помогать?
Пришли звери к высокому чуму, разукрашенному чем ни попадя – и косточки там и ракушки и блестящие камушки. Вышла навстречу гостям белоперая красавица чайка Киракчан:
- Ай-ай, что еще натворил мой муж? Вот я ему покажу!
Зачирикал кулик:
- Беда у нас в лесу, пришли у Кэре совета просить!
- Спит он! Не будет говорить с вами.
Понурились звери. Один Чувик-кулик приосанился, распушился:
- Ай хороша ты сегодня, Киракчан, перышки как снег белые, клюв как кровь красный и глаза угольками горят. Всякому лестно с такой красивой по берегу погулять долгим вечером!
- Карр! Карр! Кто тут мою жену хвалит?
Вылетел из чума ворон Кэре, клювом клацает, перья топорщит, сердится.
Однако попросили тут у него звери прощения, да поведали, в какую беду попали. Лютует великий хан, детишек в полон забрать хочет, а не дашь – придут охотники, всех убьют.
Послушал их ворон Кэре, покачал клювастой головой да сказал:
- Возвращайтесь-ка вы в лес, звери! Скажите великому хану, что с охотой бы отдали ему детей, да малы они, бестолковы. Пусть подождет до желтых листьев грозный Чабакан – подрастут зверята, выйдут ему добрые слуги. А пока угощайте его с утра до вечера, да не скупитесь, все несите! И служите ему как подобает служить хану
Ничего не поняли звери, но послушали мудрого Кэре. Потащили Чабакану лучшую еду, какую можно в тайге достать. Служили ему как верховному духу – шерсть серебряным гребнем чесали да душистыми маслами умащивали, сахар на золотой ложке в пасть вкладывали, следили, чтобы шагу лишнего великий хан не ступил по грязной земле.
Ворон Кэре каждый день кружил над лесом, глядел на Чабакана. А когда зазолотились березы полетел в стойбище лесных орочонов. Постучал клювом в чум одноглазого шамана, забрался под полог да поведал тому: живет в тайге бурый медведь, да такой толстый, что всему роду медвежьего жира на зиму хватит. А уж шкура у него до того хороша, мягка да тепла – ай, сладко будет спать на ней старому шаману! И назад в тайгу улетел хитрец.
Долго ли коротко ли, поднялся в лесу великий шум. Бегут звери, летят птицы, ползут змеи – ай, явились злые охотники-орочоны, сейчас всех убивать будут. А между сосен собачий лай далеко разносится и люди перекрикиваются: ахой, ахой!
Прибежали к старой сосне звери:
- Орочоны идут, великий хан, защити свой народ!
Поднялся грозный Чабакан со своего ложа, встал на четыре лапы – а на две-то уже не может, жирный зад перевешивает. Оскалил острые зубы – а они затупились от обжорства. И когти длинными словно у мертвеца сделались – целое лето сидел медведь сиднем, не стачивал их о камни. Какой из него боец?
- Звери лесные, слуги мои верные, спасите меня, - закричал Чабакан.
А звери по тайге разбежались, попрятались кто куда.
- Хэлмилэн, рыжая пройдоха, спаси меня! – закричал Чабакан.
А лисы давно след простыл. В нору забилась рыжая и вход кухлянкой заткнула – авось не найдут.
Понял медведь Чабакан – смерть его пришла. Зарычал, заревел и приготовился к бою. Может и плохим он был ханом, но все же был, носил соболью шапку. А хану негоже умирать, моля о пощаде.
Облепили медведя собаки, окружили охотники с копьями. Раз навалились, второй, третий – только кровь на палые листья льется. Из последних сил держится Чабакан, лапами машет, зубами рвет, наземь врагов сбивает. Знает, что один бьется, нет ему ни подмоги, ни милости…
Вышли из-за сосен рогатые лоси, выбежали свирепые волки, кабаны свиньей выстроились, рыси с деревьев попрыгали на орочонов, птицы стаями налетели, а над ними ворон Кэре кружит и кричит: пррочь! Пррррочь! Испугались охотники, решили, что духи леса на них прогневались. Отозвали собак и бежать! Долго после великой битвы ни один орочон не рисковал бить зверей или птиц в заповедном лесу, детям и внукам заказали соваться туда с оружием.
О могучем хане Чабакане лесные птицы много песен сложили, много сказок придумали. Как придешь в сосновый бор, как начнется веселый гомон да пересвист, так и слышится «хан-ча-ба-кан». Медведицы рассказывали медвежатам, каким смелым богатуром был первый и последний правитель зверей, как в смертельном бою жизнь отдал за свое ханство. Росомахи пугали росомашат страшным медведем – не будешь слушаться, придет великий Чабакан и заберет тебя в Нижний мир.
И лишь ворон Кэре когда слышал эти сказки, каркал насмешливо. Но на то он и ворон, чтобы каркать на целый мир!