Страна продолжает напряжённо следить за делом актёром Ефремова, которого обвиняют в смертельном ДТП.
Недавно адвокат Ефремова Эльман Пашаев сделал едва ли ни сенсационное заявление о том, что актёр, известный своими пародиями на власть имущих, не относит себя к оппозиции. (Читайте больше на https://www.pravda.ru/news/showbiz/1509073-efremov/). Раздаются даже голоса о том, что Ефремов будто бы отрёкся от каких-то своих прежних взглядов.
Но Ефремов ни кому не присягал и не от кого не отрекался. В своём творческом поведении он вполне последователен. Лучше всего отношение Ефремова к сильным мира объясняет сам актёр. Он позиционирует себя в качестве клоуна, и что бы нам ни говорили любители «единственно верных» терминов, клоун - это отдалённый родственник шута. Шуты известны человечеству со времён Средневековья. И если вникнуть в истоки понятия, ничего зазорного в слове «шут» нет. Напротив, шут - человек, наделённый редкой мудростью и способный высказывать эту мудрость в смешной, иногда несколько парадоксальной форме. Ругательный оттенок слово "шут" приобрело достаточно поздно, исходно это была просто должность при дворе царя или вельможи.
Шуты были у Ивана Грозного и Петра Первого, а также у других русских царей, они любили заводить шутов на европейский манер. И хотя нрав Ивана Грозного, как известно, был непредсказуем (в припадке гнева царь убил своего шута Гвоздева, о чём позднее пожалел), в принципе шутам многое позволялось и понятно почему. Во-первых, умный шут был полезным советником царю, а во-вторых, он разряжал обстановку во дворце.
Шуту позволялось и даже предписывалось иногда говорить дерзости, ибо шутовство без остроты всегда будет пресным. Ставить вопрос о том, выступает ли шут за царя или против него заведомо избыточно, ибо со времён Средневековья речь шла о некоторых разрешённых или инспирированных сверху вольностях. Они были нужны сильным мира, как искушённым едокам нужны перец и приправа к здоровой пище. Шут - он ни против, и не за, у него особый статус; он призван передразнивать и высмеивать происходящее вокруг.
И если успешное двадцатилетнее правление президента ознаменовано некоторыми признаками возрождения института монархии, абсолютно логично и главное, традиционно то, что при царе необходим и шут.
Ефремов, пока он был на сцене, на современном уровне возрождал традиции средневекового смеха, пусть даже в современном языковом поле он является клоуном, а не шутом.
Не случайно Ефремов в своих выступлениях («Гражданинпоэт» и проч.) нередко обращался к злобе дня и в этом смысле, как всякий классический шут, был неотделим от всего, что делается при дворе. По типу социального поведения с Ефремовым контрастирует, например, писатель Сорокин, который живёт в Германии и не участвует непосредственно в нашей злобе дня, а наблюдает происходящее в России со стороны, очевидно следуя бессмертным словам Есенина «Большое видится на расстоянье».
Тяжелейший нравственный и физический стресс, который артист Ефремов пережил в связи со смертельным ДТП, выявил некую социальную суть Ефремова. Он артист. В политическом смысле он никому не присягал и ни от кого не отрекался.