Дальновидностью я не отличалась. И как со мной ни боролись родители и обстоятельства, никогда ничего не планировала, не ставила никаких целей – ни тактических, ни стратегических. Более того, была рада, когда мои проблемы решались как бы сами собой. В 18 поступлю… В 23 выйду… в 36 стану… Это всё не обо мне.
Увлекалась биофизикой, но сдавала экзамены на филфак, заодно с приятельницей, которая уж точно знала – что лучше. Та же подружка, с которой нас обычно путали – обе лохматые, обе длинноногие, лихо поставила подпись и на последнем моем институтском документе. Секретарь деканата обозналась и в этот раз, и, не усложняя процесс, сокурсница не стала ее разочаровывать. Уже задним числом она с энтузиазмом сообщила по телефону, что для меня в списке на распределение выбрала деревню на Западной Украине. Там, ясное дело, полезнее, чем в городе: лес, свежий воздух, грибы, - о чём я, оказывается, мечтала всю жизнь. (Вы не знаете что такое "распределение"? Значит вам не так много лет, как сегодня мне...)
Подъёмные, то есть семьдесят рублей на дорогу и на мелкое обзаведение хозяйством, мы получали вместе. И только чрезвычайные события не позволили подруге отдать государству долг, пять лет пытавшемуся чему-то выучить нас, олухов. Она скоропостижно вышла замуж за какого-то старикана лет сорока, и мы сильно ей сочувствовали. Но в результате молниеносной шахматной партии, сменив не помню сколько мужей, она быстро переместилась в ту точку, которая, как оказывается, была ей назначена гороскопом, - в каком-то маленьком и тоже полезном для здоровья городке у Средиземного моря. В советские времена это был просто цирковой номер. Далее след лёгкой на подъем подружки затерялся.
…Село, куда я приволокла родительский послевоенный чемодан с двумя широкими ремнями, в котором помещалась целая библиотека и пуховое одеяло с подушкой, но который сам не проходил по габаритам в купе Львовского пассажирского поезда и доставил мне массу переживаний, так вот это село лежало у затянутого тиной пруда. Бывший господский дом польского пана стоял на горке и был той самой школой, куда я стремилась всей душой.
Поселили меня в хате у "пана регента", то есть дьячка, доброго и всё пытавшегося говорить со мной по-москальски, за что его, как и четырехлетнего внучка Толика, тоже привыкшего вслед за мной говорить "спасибо" вместо "дякую", поколачивала суровая супруга Текля. О том, как я впервые топила печку и к утру узнала, что чувствует кошка угорелая, а также о том, как выперлась в кусты позагорать - в розовом, тогда супермодном кристалоновом купальнике и с раскладушкой, как оказалось, в самый центр села, что был там почти Красной площадью, - обо всём этом позже ещё расскажу. А пока – по существу вопроса..
...Надо сказать, нигде более ночи не были такими тёмными, как в Перепельниках. И когда нужно было бежать в вечернюю школу на урок или обязательное культурно-массовое мероприятие в клуб, я останавливалась в полной темноте аккурат на середине пути на скользком пригорке, размокшем от вечных дождей, и дальше просила себя пристрелить. Кусты, за которые можно было уцепиться, торчали далеко слева, а справа был тот самый пруд, куда и норовили сползти ноги в резиновых чоботях, нацеплявших по пуду глины. Именно эта непроглядная бесфонарная темень и цепкая глина на сапогах доставали меня более всего. Только выпавший снег - розовый с голубым, вертикальные дымки от печек ранним утром примиряли меня с жизнью, и в голове весело начинали стучать в ритм скрипу валенок хрестоматийные строчки "мороз и солнце, день чудесный!"
Сезон уборки свеклы, морковки, картопли знаменовался пустыми классами. Ученики тянули колхозную норму в поле и помогали родителям таскать домой излишки, запасаясь на зиму. Потому если кто и приходил на урок, то откровенно спал.
К следующей зиме я готова была сбежать куда угодно, несмотря на наказ отца, отставного офицера, стоять насмерть, как велит долг. И шанс появился.
Звали его Генрихом. Кудрявый, достаточное число раз отжимавший перекладину школьной спортплощадки, будущий лётчик, он заехал на дня два в гости к тётке. Гремучая смесь украинца, немца и грека, Генрих был очень скор и уже через неделю прислал письмо с одним вопросом. Авиатор торопился: до выпуска оставалась пара месяцев, а ехать одному в гарнизонную глушь было не в традиции.
Я была почти влюблена, во всяком случае, один раз он мне даже снился. Но положив ладонь на горячий лоб, впервые в жизни остановила себя и сказала: «Серьёзные дела так не делают. Всё нужно продумать, рассчитать. А лучше – подсчитать»
Решительно вырвала из тетрадки листок в клеточку и провела жирную черту сверху вниз: слева – за, справа – против. Голосование казалось ясным как божий день. На половине листа со знаком «минус» выстроились четыре железных аргумента.
1. Казарменная жизнь на дальней границе (жуть какая!)
2. Крайний Север - заветная мечта Генриха, вечная ночь, холодрыга (ой, я такая свето- и теплолюбивая!)
3. А как же моя аспирантура? (этот вопрос и теперь, через столько лет, остается открытым и будет таковым во веки веков, аминь)
4. ... и вообще – он себе летает, летает, а ты жди его, переживай…
На другой половине с плюсом я поставила три точки. Но тут же устыдилась и нацарапала странное какое-то, весьма неопределенное слово - «чувства» (до сих пор не могу понять - почему во множественном-то числе?). Мои перекособоченные весы даже не шелохнулись.
Ответить честно «нет» я никогда не могла по слабости характера, поэтому долго ещё темнила, путала следы и совсем сбила претендента с толку. Генрих прилетел в последний раз, зря теряя время и деньги. Я боролась с собой и его природной настырностью и в конце концов решительно отказала. Надо сказать ещё долго гордилась, что смогла так холодно и расчетливо, "по-взрослому", сделать свой выбор. Уж, конечно, верный.
Меня ждал сюрприз, который судьба, не лишенная чувства юмора, готовила мне года три. Мы встретились с его тёткой случайно, на тернопольской барахолке, и я узнала в подробностях, как живёт бывший жених. По всем пунктам моих бухгалтерских расчетов было восхитительное «итого»:
1. Мечта о Севере не сбылась
2. Генрих – в Генштабе и не летает
3. Прописан в Москве и жильём обеспечен
4. Почти готова диссертация.
О том, на ком женат Генрих и сколько у него детей, я уже не слышала: хохотала как припадочная, до икоты и слёз.
По правде говоря, с облегчением, Да, я рассчитала всё точно, по уму. Но, слава Богу, в первый раз. И, слава Богу, - в последний!
Нет, не перешибить умным людям мое твердое убеждение: планы чертят не на листике в клетку, а где-то очень высоко, на небесах.