Все люди – братья. А некоторые кузены и даже внуки.
В общем, как и следовало ожидать, Жорж вскоре оказался в лагере за проволокой. Цивилизованном, даже комфортным, насколько это возможно в жаре и пылище. «Англосаксы умеют отгораживаться от внешнего мира», - подумалось Жоржу, когда он в сопровождении солдата в блёклой пустынной форме шёл по территории натовского расположения, - «вот так везде, куда они приходят – в ЮАР отгородились от черного населения, проливом отгородили Англию от материковой Европы, шенгенским соглашением от России, языковым барьером - от нас, простых белорусов. Одно слово – островитяне!».
Жорж шёл и не понимал, что формулирует довольно интересную концепцию на стыке политологии, этнографии и лингвистики с примесью генетики, - в его мыслях простого сельчанина, как часто бывает, концентрация сермяжной правды свидетельствовала о мудрости суждений. А ведь действительно, особенность культурных «завоеваний» англосаксов требует обязательного наличия границ. Они никогда не пытались установить режим благоприятствия для всего мира. Скорее, они всегда рассматривали весь мир вокруг как колонию, как чужую землю, беспощадно уничтожая все вокруг ради наживы. А потом везли богатства к себе, строили вокруг своего благосостояния «забор». Но, впрочем, это не имеет никакого отношения к теме нашего повествования.
Жоржа представили какому-то среднему чину в чистом кабинете, расположенном в бело-сером здании, утыканном антеннами. «Штаб!» - подумал почему-то Жорж, когда вошёл. Наверное, часовой возле звездно-полосатого флага и множество снующих служивых с сытыми лицами в чистой одежде напомнили Жоржу его опыт службы в войске.
Сидя на стуле напротив своего собеседника, пока тот разговаривал по зазвонившему мелодично телефону, Жорж разглядывал обстановку в кабинете. Обычный набор янки, как себе и представлял Жорж – атрибуты государственности, военные штучки и немного артефактов, напоминающих о семье. В их числе рамка с фотографией, на которой группа людей весело и широко улыбалась в кадр. Жорж меланхолично стал рассматривать их лица и словил вдруг себя на мысли, что лица эти кажутся ему знакомы. Не то, чтобы он лично кого-то узнал , скорее – он чувствовал, что в как-то в общем черты этих незнакомых американским папаш, мамаш и детей в совокупности их деталей – лбы, носы, щеки – была Жоржу не чужой.
Столбунский перевел взгляд на табличку с именем офицера, стоящую на столе – там значилось John Smykowsky. Наш афганский турист был не силен в английском, очень не силен. Поэтому прочитал он фамилию как Смуковску. Что-то знакомое почудилось Жоржу в этой фамилии, но сообразить он сразу не мог, что перед ним сидит Джон Смыковски, и только потом, когда офицер резко бросил трубку на телефон, Столбунского осенило – Джон Смыковский! Его обожгло молнией. Он собрал весь свой словарный запас и показал на свою грудь пальцем: «Столбунский. Жорж Столбунский. Мазер – Гулевич, Фазер – Смыковский, грандфазер – Шкуропацкий». Впрочем, Джон не сильно заинтересовался этой эскападой - то ли не понял, что имел в виду Столбунский, то ли его, как и всех оторвавшихся от нашей родины соотечественников, уже во втором поколении полностью угасает интерес к роду, корням и истории. Плавильные котлы американской цивилизации до сих пор работают без сбоев – стирая все отличия и разницы в прибывающих в Северную Америку народах.
-What is your name – задал вопрос военный.
- Ich been Gorge Stolbunskiy, Herr Officer – почему-то на вдруг всплывшим откуда-то из глубин пятого класса школы в Рудне и попавшем на язык плохом немецком ответил Жорж.
- Your speaks German? - поднял бровь Джон
- Да, шпрехаю понемногу с ужасом от своего вранья стеснительно выдавил Жорж.
- What did you said? – не понял американец
- Ich been больной – обреченно ответил Жорж, полностью исчерпав интерлингву в своем ученом багаже и развел руками. А про себя подумал: «Ох, прав был директор школы нашей Ефим Исакович, когда говорил, что учить надо немецкий! Вот не прошло и 50 лет – как пригодилось бы!», а вслух добавил – «Донт андерстэнд», потом выдал свою фирменную обезоруживающую улыбку и посмотрел прямо в глаза Джону.
- Russian? – спросил тот с нейтральной полуулыбкой.
- Belorussian – уточнил Жорж. Но снова, как у моджахедов, лишь сгустил ситуацию.
- What did you said? – снова не понял американец – какая-то Белораша, понимаете ли …
- WeissRusland – удивляясь сам своей прыткости в иностранных языках ответил Жорж.
Уточнение не помогло. Американец озабоченно нахмурился и полез в какой-то справочник. Он водил пальцем по карте Восточной Европы, пока ноготь не уперся в Белоруссию.
- Мгм…. промурчал Джон понимающе – Russia!
- Да нехай, холера его бери, будет вам Раша, - чертыхнулся про себя Жорж и закивал головой, - тупые же вы, в самом деле, Лаос от Бирмы ни в жизнь не отличите.
Американец покрутил в руках авторучку, начав заполнять какой-то формуляр. Затем отложив в сторону. Подумал секунду и набрал короткий номер. Что-то отрывисто скомандовав, он откинулся на спинку кресла и вполне дружелюбно, но изучающе посмотрел на Жоржа. Вид у того был, надо сказать, достаточно авторитетно потасканный – все злоключения последних дней наложили на его одежду, щёки и шевелюру свой отпечаток. Столбунский медленно, но верно превращался в Индиану Джонса – худощавого путешественника с небрежно небритой челюстью, голубоглазого, с сединой – настоящего циничного искателя приключений. Правда, в отличие от Индианы, Жорж даже и не помышлял о приключениях. Он просто ехал в Серебрянку. Но вот не сложилось…
В дверь постучали. Come in – четко сказал Джон и поприветствовал здорового белобрысого парня в форме с нашивками латвийского флага. Они перекинулись парой фраз, смысл которых ускользнул от нашего полесского полиглота. Здоровяк сел рядом с офицером напротив Жоржа и сказал с небольшим прибалтийским акцентом, мол, он будет переводить вопросы офицера и советует Жоржу отвечать правдиво и четко, чтобы не тратить время впустую.
Сначала шли по формуляру – имя, фамилия, место рождения и все такое. Потом после серии вопросов о причине местонахождения у моджахедов и доверительного рассказа Жоржа лица у собеседников посерьёзнели и разговор пошёл «вне протокола». Столбунский чувствовал, что ему не верят. Да и сам он, расскажи кто ему такую историю, вряд ли поверил тоже. Но как убедить натовцев в правдивости его версии, Жорж положительно не понимал.
Он досказал свою историю до конца и замолк. «Американцы» о чем то переговаривались, перестав обращать внимания на Жоржа. В их речи мелькали слова, сплошь незнакомые Столбунскому. На мгновение ему. Правда, показалось, что он услышал Джеймс Бонд. Но, скорее всего, это действительно показалось. Жорж опечалился и погрузился в уныние. Вторую неделю он скитается по миру, попадая из одного переплёта в другой, но при этом дистанция до берегов Амура остаётся примерно одинаковой. Если бы Жорж читал гашековского «Швейка», он бы нисколько не удивился своим приключениям, вспоминая маршрут возвращения бравого солдата после лазарета к себе в часть, в Чешские Будейовице…. Но Столбунский не был так детально знаком с творчеством великого чешского сатирика. Он механически протянул руку к семейной фотографии Джона. И стал рассеянно рассматривать её.
Впрочем, вскоре его рассеянность, извините за тавтологию, рассеялась - присмотревшись как следует, Жорж не поверил своим глазам – справа внизу, почти на обрезе на него смотрел (бросаясь в глаза – ведь все улыбались, а он нет) дед Юзик, робко обнимающий за талию самого Джона, который выглядел в гражданке как-то чуточку иначе, чем при погонах. Тот самый брат отца Жоржа, который ездил в Флориду (почему-то это запомнилось Жоржу) к своей родне, странным образом нашедшейся спустя почти что 100 лет после того, как предки Столбунских, уехавшие в пору дореволюционных массовых эмиграций, начали поиски своих близких на исторической родине. То ли на пенсии кто-то из стариков заскучал, то ли делить было что-то надо – Жорж уже и не вспомнил причину того интереса с американской стороны. Но помнил, что списавшись, дед съездили в гости к американским Смыковским и долго потом рассказывал о своих впечатлениях от перелёта, от страны, от города, где жили родственники, от их быта и нравов.
Юзик много чего говорил, но что там была правда, что вымысел – кто теперь разберёт! Он с восхищением описывал, что у кузена есть своя яхта, что его особенно восхитило – красного цвета. Говорил о том, что у них живут аж три собаки, и все здоровые как теленок и рыжие. Кормят их сухим кормом, а когда Юзик предложил псам втихаря кусок мяса, так те зафыркали и отвернулись от него, как будто оскорбившись. Понравилась Юзику и машина у главы семьи – то ли грузовик то ли джип – размером с два трактора «Беларусь», с кузовом после салона, в который влезает полностью квадроцикл. И про то, что водку там никто не пьет. И про драники слыхом не слыхивали – тоже болтал. И даже хвастался, что когда он им драники нажарил (сало, говорил, правда, искали целый день, пока в польской лавчонке не купили на окраине городка), то уплетали американцы их в обе щеки, хрюкая от удовольствия и облизывая вилки.
Рассказывал Юзик и про своего внука, Джона (уж не того ли Джона – вдруг толкнуло что-то изнутри Столбунского, который передо мной сидит?) – мол, рыбалку любит сильно и даже из-за этого хотел пойти на флот, но по здоровью что-то не вышло, и служит в пехоте. А рыбачит ловко, таких красавцев вытаскивал на здоровущий спиннинг, крепящийся с метровой катушкой прямо к борту яхты. Дал и Юзику парочку вывести красавцев. Дед врал про то, что это был якобы тунец по 30-40 килограммов. Приукрашивал, конечно же, сто процентов, - не верил своему односельчанину наш путешественник.
У Жоржа появилась ниточка надежды. «Сэр, извините!» - обратился он к офицеру, глядя на переводчика. «Переводи, красный стрелок!» - как бы пошутил Столбунский. И, показывая на фото, стал рассказывать про Юзика, про яхту красную, про здоровую машину с квадроциклом в кузове. Про собак, рыбалку. Про всё, что мог припомнить из Юзиковских баек, опустив некоторые подробности, которые к делу не относились (как Юзик напился и задирал полицейского – а дед известный скандалист на селе, ничего удивительного, как «ходил» к негритянке какой-то вида страшного, но с жоп… размером с копну сена и т.д. и т.п.).
По мере того, как Столбунский выдавал информацию, лицо у Жоржа вытягивалось. Казалось, он чувствовал себя дураком – вроде должен верить, а не может. Но в конце концов в голове у американца что-то щелкнуло и он, присмотревшись критично к Жоржу, то ли уловил какие-т родственные черточки, то ли просто поверил – а не поверить было сложно – уж очень много деталей верных Жорж рассказал про его семью и этого русского забавного деда, который приезжал к ним тогда домой…. В общем, подозрения с Жоржа сняли. И не только реабилитировали, но погрузили в среду родственной опеки. Жоржу выделили чистую отдельную комнату, кормили на убой, показывали разные американские штучки про вооружение и про то, как они воюют. И это Жоржа действительно впечатлило – такой хай-тек он не мог даже себе представить – чтобы воевали не люди, а машины, а человек только управлял ими издалека. «Какая-то фантастика!», - про себя думал Жорж, глядя как оператор джойстиком управляется с немаленьким по размеру беспилотником, глядя на мир объективами его камер, корректируя полет по спутнику. – «как с ними сапёрными лопатками-то биться в рукопашной, когда они к себе и не подпустят?!» - и внутри у Жоржа печально булькало и возмущенно крякало.
Смыковский тем временем испросил белорусского консула, приодел Жоржа в почти новый комплект натовской формы и смеха ради заказал и исполнил ему нашивку с белорусским флагом. Так Столбунский стал выглядеть как первый белорус в войсках НАТО. Правда, скорее ветеран, чем солдат. Жорж втянулся в быт американской военщины, пока консул ехал к нему из какого-то неимоверного далёка (понятно, что в Афганистане белорусских мидовских служб не было, вызывали откуда-то из Таджикистана, скорее всего), делал утреннюю зарядку, захаживал раз пять на день в столовку – а кормили там знатно!
Жорж от скуки играл в настольный теннис и даже научился бросать "ихний" шнурованный мяч-веретено. Приладился к фрисби и поразил всех америкосов тем, что за три дня умудрился с помощью нехитрых приспособлений из сахара выгнать за несколько дней несколько литров отличной бражки. Жорж незаметно вписался в быт натовской части, стал своим в курилке и пищеблоке. Но старался не просто паразитировать, а быть чем-то полезным – предлагал свою помощь щедро – потаскать что-нибудь, на кухне посуду перемыть, у техников ключ подержать – за это его полюбили и приняли как своего. За две недели, пока добирался консул, Жорж выучил пару сотен английских слов и стал понимать более-менее язык. Сам говорить побаивался, но переводчик ему уже был точно не нужен. Жоржу нравилось жить в большом армейском коллективе. Он чувствовал себя своим, и почти что сроднился-свыкся с такой жизнью, как вдруг приехал чиновник с родины.
Его привезли на броневике, уставшего, лысоватого, толстоватого, староватого, седоватого. В общем, типичного белорусского чиновника, с неубиваемым фрикативным «г» даже в английском произношении. Они потолковали за закрытыми дверьми cо Смыковским и потом позвали Жоржа, чтобы тот расписался в каком-то документе – мол, сдал-принял.
Консульский вручил Жоржу взамен нового паспорта (оказывается, Американцы им рассказали всю историю про Жоржа, а наши проверили её и успели выправить документ Жоржу) какую-то авторитетную справку с фотографией Столбунского. И попросил собрать вещи – мол, пора и честь знать.
Жоржа провожала вся часть, все, кто не был на дежурстве, насовали целый баул подарков – от бейсбольных бит до упаковок пива – а Джон подарил на прощание какие-то мудреные наручные часы, копию с фотографии семейной, наказал обязательно заезжать к ним в Америку и сам обещался быть при случае в Рудне. Прощались Жорж с Джоном как настоящие родственники – обнявшись, поцеловавшись и со слезой в голубых глазах.
Броневик отвёз белорусов к русскому вертолёту Ми-8, который взял курс на север, опасливо минуя особо опасные участки в горах. От гула двигателей Столбунский задремал. Но проснуться его заставил какой-то грохот и шум. Ещё не открывая глаза, Жорж с тоской подумал – « Неужто сбили! Да что ж за жизнь такая!». Но, к счастью, на сей раз обошлось без приключений. Шумел взлетающий военный транспортник, звук от которого проникал в отворенную дверь салона. Консульский и Жорж приехали в мидовское заведение – Жорж так и не понял, русское или белорусское, где Жорж попал в руки, наверное, «особиста» – тот его допрашивал, хотя и мягко и вежливо, но с той особой хваткой, в которой узнается специальная школа.
Удовлетворившись трехчасовой беседой, особист сообщил Столбунскому, что до Минска его отправят завтра с пересадкой через Москву, что Жоржу неслыханно повезло и потому, что он выжил, и потому, что ему поверили американцы. Да и вообще – непонятно почему. Как будто хранит его кто-то там. Наверху. Жорж не понял, что имеет в виду его собеседник – ангела или высшее командование, но догадался, что в любом случае речь идёт о действительно высоком уровне субординации.
В общем, до отбытия оставалось чуть меньше суток и Жорж попросился погулять – посмотреть, пользуясь оказией, славный город Душанбе. Деньги у него с собой были – Джон при прощании всунул втихаря в карман пару сотен баксов, аусвайс при себе был, город дышал, судя по видам из окон, спокойствием и безмятежностью – опасаться было нечего. Мир и запахи плова наполняли ландшафт таджикской столицы. Столбунского отпустили легко на удивление, написав на бумажке на таджикском адрес местопребывания и показав, где «самый центр», как просил Жорж, наказав прибыть не позднее 22-00 по местному времени.