Футбольный матч в Тебризе, на который Павло Морковкин пошёл со своим каучсёрфером Махди, закончился пугающим знакомством с местными полицейскими, арестом и конфискацией документов.
Каучсерфинг (couchsurfing) — это международная система гостеприимства. Вы регистрируетесь на сайте, и потом можете принимать у себя гостей или сами ездить в гости к другим участникам, и это все бесплатно .
Павло Морковкин
Путешественник и журналист
На стадионе Ядегар-э Эмам в городе Тебризе людей было немного, хотя погода для 31 декабря стояла удивительно тёплая и солнечная. Местный клуб с пролетарским названием «Трактор» играл против команды «Пайкан» из Тегерана. Первые были одним из лидеров чемпионата, а вторые паслись где-то внизу турнирной таблицы. Видимо, поэтому стадион едва ли заполнился на треть, если, конечно, не считать, что это была середина рабочего дня.
У иранцев есть собственный календарь и свой Новый год — его с размахом празднуют во время весеннего равноденствия. Западное 31 декабря — здесь абсолютно обычный день, не предполагающий никаких культурных событий. Поэтому я и мой местный каучсёрфер Махди решили, что футбольный матч — отличный способ провести время, а для меня ещё и интересный этнографический опыт. Хотя в Иране на тот момент я не провёл и двух суток, поэтому интересным опытом для меня являлось буквально всё.
Если сравнивать здешние матчи с футболом в Восточной Европе, то во-первых, очевидно, что тут на стадионах нет алкоголя, и, соответственно, пьяных тоже нет. Во-вторых, здесь нет женщин. На дворе заканчивается 2012 год, а им разрешат посещать игры лишь в 2019. Это случится после давления FIFA, длительных протестов и даже одного самоубийства, когда иранская болельщица сожжёт себя в знак протеста перед зданием суда. Трибуны неуютного массивного стадиона украшают портреты двух Высших руководителей Ирана. Эмблемы команд на табло располагаются, как и персидская письменность, слева направо.
Мы с Махди уселись на центральной трибуне прямо за грядкой фанатов. Сидеть нам быстро надоело, и по мере возможностей мы начали шизить за местный клуб. Текстов песен мы, конечно же, не знали, зато могли поддержать простейший заряд «Азербайджан» — именно так называется этот регион на северо-западе Ирана, в котором мы находились. Большая часть жителей здесь — азербайджанцы. Среди них есть те, кто не очень жалует тегеранскую власть и чувствует больше родства с соседними Турцией и Азербайджаном, чем с другими этносами многонационального Ирана. Поэтому и фанаты «Трактора» периодически фигурируют в политических скандалах: то оскорбляют курдов или персов, то вывешивают флаги тюркских соседей на трибунах. Всё это, безусловно, вызывает беспокойство у властей Ирана.
С Махди мы общались по-английски и потому очень скоро стали объектом внимания на секторе. Люди подходили к нам, знакомились, фотографировались. Один парень даже пригласил в гости, объяснив, что его отец говорит по-русски и был бы очень рад со мной пообщаться. В общем, в масштабах сектора стадиона я стал звездой, что было неудивительно, учитывая интерес иранцев к иностранным гостям.
Пока я наслаждался свалившейся популярностью, мне по плечу постучал стоящий за спиной парень.
— Эти двое мужчин хотят с тобой познакомиться, — он указал на двух бородатых мужичков, стоящих несколькими рядами выше.
Выглядели эти двое, как персонажи картины Васи Ложкина «Не время улыбаться», только более смуглые и бородатые. Желания подняться к ним у меня не возникло. К тому же все, кто хотел со мной познакомиться, подходили сами, а не заставляли лезть к себе через несколько рядов.
— Скажи им, что потом как-нибудь, — передал я парню и отвернулся в сторону футбольного поля.
Через пять минут меня снова тронули за плечо:
— Они говорят, что знают, что у вас сегодня праздник, — сказал он, опять кивнув на тех двоих. — И они приглашают тебя отпраздновать вместе с ними.
— Передай им, пожалуйста, мою благодарность за приглашение, но мне есть с кем праздновать, — ответил я парню и для пущей убедительности показал жестами бородачам, что нет, мол, спасибо не стоит.
Команды удалились в раздевалки на перерыв, а мы с Махди поднялись с сектора, чтобы перекусить. Вдруг я почувствовал, как кто-то схватил меня за запястье. Я обернулся, увидел одного из этих двух бородачей и резко выдернул руку. В этот момент Махди закричал мне: «Веди себя спокойно! Это полиция!», и через секунду мы с ним вдвоём оказались в кольце из десятка полицейских и нескольких неприятных типов в штатском.
— Паспорт! — рявкнул бородач и протянул в мою сторону руку.
— Ваше удостоверение покажите, пожалуйста, сначала! — сказал я ему по-английски, но, как выяснится позже, бородатый по-английски не говорил совсем, поэтому моя просьба была бессмысленной.
— Это полиция. Всё нормально. Дай им паспорт: они просто проверят, — отозвался Махди, которого кольцо полицейских к тому моменту плотно прижало ко мне.
Я достал документы из кармана и отдал бородатому. Он пролистал его, проверил наличие визы и сверил моё лицо с фотографией:
— В каком отеле он остановился?
— Он живёт у меня, — ответил Махди.
Бородатый нахмурился и спрятал наши документы в карман. Нас отвели в подсобку стадиона и легко обыскали, забрав фотоаппараты и телефоны.
Минут двадцать не происходило ровным счётом ничего. Мы стояли в той же самой комнатушке, бородач ничего не объяснял, зато полицейские угощали нас чаем. Потом нас вывели на улицу и усадили в легковую машину между двумя ребятами в штатском — вчетвером на заднем сиденье. Место, куда нас привезли, представляло собой двор, ограждённый трёхметровым забором. Над воротами висел логотип с рукой, держащей автомат, — эмблема Корпуса Стражей Исламской революции.
О работе иранских силовых ведомств я знал немного. По большей части мои впечатления были основаны на новостях о публичных казнях в этой стране и роликах на ютьюбе, где местная полиция разгоняет протесты оппозиции. Но глупо было ожидать, что в авторитарном теократическом государстве панькаются с задержанными.
Я пытался убедить себя, что это какое-то недоразумение. Во-первых, за два дня в Иране я вряд ли успел натворить что-то противозаконное. Во-вторых, Махди не уставал повторять мне, что всё хорошо и это просто проверка документов. В-третьих, у меня в кармане был ещё один телефон, который иранцы не нашли, и я собирался отправить с него эсэмэску домой. С другой стороны, я забыл выложить из куртки свой второй паспорт, и сейчас он тоже был у КСИРовцев, а там стояли израильские печати, которые могли добавить десяток очков к подозрительности.
В кабинете, куда нас завели, за столом сидело несколько иранцев в штатском. Один из них листал снимки на моём фотоаппарате. Вряд ли там можно было найти что-то подозрительное. Хотя я знал несколько историй о том, как в подобных странах иностранцев задерживали за съёмку какого-то на первый взгляд ничем не примечательного объекта. В каких-то ситуациях действительно оказывалось, что заурядный сарай был военным объектом, который фотографировать нельзя. Но в большинстве случаев всё объяснялось исключительно атмосферой всеобщей паранойи и исполнительностью силовиков в сочетании с их зашоренностью и невысоким интеллектом.
— Кто это с тобой? — иранец показал мне экран моей камеры. На фото я сидел в обнимку со своей иранской знакомой.
— Не знаю, — ответил я. — Я спросил у девушки на улице дорогу, она мне понравилась, и я попросил сфотографироваться.
— У нас в Иране так нельзя.
— Мне очень жаль. Я не знал.
Я отпросился в туалет. Меня отвели в пристройку во дворе, где я смог отправить смс домой и перепрятать уцелевший телефон. Нас с Махди начали расспрашивать о том, как и где мы познакомились, зачем я приехал и почему живу не в отеле. Махди попросил меня не говорить про каучсёрфинг, и мы утверждали, что знакомы уже давно и общаемся по интернету. Как сказали КСИРовцы, то, что я остановился у местного, было главной причиной задержания. Сейчас с этим проблем нет, а тогда иранцам было запрещено принимать у себя иностранцев. Причём многие каучсёрферы этого или не знали, или сознательно забивали болт.
В следующий раз я оказался в Иране в 2016 году, и среди десятка моих хостов нашёлся всего один, который сказал, что нам надо зарегистрировать мой ночлег в полиции. С ним мы поехали в отделение, но дежурный полицейский сказал, что ответственных сотрудников нет на месте, и посоветовал нам забить на это дело.
Больше нам ничего не объясняли, а на все вопросы отвечали, что никаких проблем нет, но отпустить мы вас не можем — сидите ждите. Когда опрос закончился, нам дали подписать наши показания на фарси. «Я не знаю персидского и не понимаю ни слова из написанного тут», — написал я внизу листа и поставил подпись. После этого Махди увели, а я остался в кабинете с двумя иранцами. Поскольку Махди был там единственным человеком, говорившим по-английски, то все коммуникации теперь ограничивались жестами и несколькими известными мне персидскими словами. Мне принесли поесть и даже разрешили курить. Хотя судя по тому, что они открывали окно после каждой моей сигареты, делать это в том помещении было запрещено. Через пару часов, когда уже совсем стемнело, мне велели выйти наружу. Там стоял ссутулившийся и поникший Махди в окружении нескольких КСИРовцев.
— Я всё им рассказал, — сказал он. — Про каучсёрфинг и вообще всё.
Оказалось, что в другой комнате ему на голову надевали пакет и били, спрашивая, почему он общается с иностранцами. Ему пришлось сказать пароли от соцсетей и почты, чтобы те могли почитать переписку.
Нас посадили в машину и повезли к Махди домой. По дороге один из сопровождавших начал расспрашивать меня о том, как мне нравится их страна. На тот момент я уже понял, что ночевать нам предстоит дома, а не в камере, и окончательно осмелел. Одолевал меня уже не страх, а чувство раздражения от того, что я провёл полдня в компании очень неприятных людей.
— Мне очень нравится Иран. Здесь прекрасные гостеприимные люди. Но мне очень не нравятся методы работы вашей полиции! Почему ваши сотрудники не представляются, а сразу хватают людей на улице? У меня в стране полицейский обязан подойти и показать документы.
— Это потому, что в Иране люди доверяют полиции, — ответил мне иранец.
— А если бы я принял полицейского за преступника и ударил его?
— Так! Хватит! — прервал мою правозащитную речь Махди. — Я не буду это переводить!
Дело шло к ночи. Нас передали в заботливые руки родителей Махди, объяснили ситуацию и велели никуда не уезжать, а за паспортами заехать завтра.
Далее мне предстояла идеологическая схватка с хозяевами дома. Мой рюкзак находился у другого местного каучсёрфера. В отобранном у меня телефоне его номер был подписан именем с пометкой «Тебриз», и я меньше всего хотел, чтобы ещё один местный парень заработал геморрой из-за того, что пустил меня на ночлег. Да и свои вещи тоже неплохо было бы забрать. Но деньги на моём иранском телефоне закончились, а ни Махди, ни его родственники не разрешали мне звонить с их номеров.
— Нельзя звонить по телефону. Он прослушивается, — убеждал меня Махди.
— Я не буду говорить ничего подозрительного. Просто скажу, что заеду и заберу вещи.
— Нет. Нельзя! Полиция следит.
— Хорошо. Тогда дай мне телефон, чтобы я позвонил своему консулу.
— Нет. Не надо звонить консулу. Телефон прослушивается. Полицейские очень разозлятся.
— Да даже если они услышат меня, запишут и переведут на фарси, что в этом плохого?! Полиция будет знать, что другие люди в курсе нашей ситуации, и не сможет причинить нам вреда!
Махди определённо параноил. Это состояние ещё более усугубилось, когда он залез в инет и увидел, что полиция поменяла пароли на все его учётки. После каждого обрыва связи он начинал психовать и сетовать, что менты обрубили интернет и мы все под колпаком. Я в тот момент не то чтобы сохранял нордическое спокойствие, но всё-таки верил в хэппи-энд. Хотя положение у меня и моего приятеля было достаточно разное.
После долгих уговоров мне всё-таки дали пополнить счёт, а брат Махди привёз мои вещи. Утром я позвонил консулу и описал ситуацию. Консул сказал не переживать, дал пару дельных советов и обещал в случае чего помочь.
— Ты звонил в консульство? — спросил меня Махди после моего разговора.
— Да.
— Это может навредить. Они могут прослушать и разозлиться… — лицо Махди было таким, будто человек, которому он доверял больше всего на свете, только что подставил его самым гнусным образом.
— Прости, но я должен был. Если за рубежом кто-то отбирает у меня паспорт или ограничивает свободу передвижения, я обязан как можно скорее сообщить консулу, — в качестве доказательства я ткнул пальцем в сайт МИДа, открытый в браузере, хотя в написанном там тексте на украинском Махди, конечно же, не разобрал бы ни слова.
Вечером следующего дня нам позвонили и велели приезжать за документами. Нас немного смутило такое позднее время, но когда мы приехали в указанное место, КСИРовец объяснил, что не хотел ждать до завтра и спешил поскорее отдать мне документы, чтобы я смог продолжить своё путешествие. Мне вернули все вещи, пожелали счастливого пути и сказали, что в Иране нельзя ночевать у местных жителей. Махди велели завязывать с каучсёрфингом.
На следующий день Махди проводил меня на автобус до Тегерана.
— Ну что, ты будешь ещё вписывать у себя каучсёрферов? — спросил я напоследок.
— Буду, наверное, – улыбнулся он. — Только сделаю перерыв в полгода.
Следующий гость появился в его доме через три месяца, а чуть позже он стал одним из самых активных каучсёрферов в своем городе. К счастью, других проблем из-за этого у него не возникало.