Становится жарко.
Проснулся Жорж так же внезапно, как и провалился в сон. Контейнер стоял, судя по всему, на земле. Жорж не сразу осознал, где он и что с ним происходило последние часы. Но когда события недавнего времени заполнили его воспоминания, Столбунский затосковал. Что он делает здесь, в железном ящике, наполненном явно криминальной ерундой, в Средней Азии, один, в этой щели между мешками? Перед его внутренним взором встал любимый уголок сельчан на Беседи – извилина реки с расширяющимся руслом, с небольшой песчаной отмелью под ивами, склонившимися к поверхности воды своими гибкими зелёными нежными руками. Кто-то добрый и человечный поставил там на берегу импровизированную скамеечку, которая стала излюбленным местом для медитации Жоржа, способного часами глядеть на коричневые водовороты потока с торфяной примесью. Беседь несла свои воды в Припять. По поверхности реки проплывали листья деревьев, щепочки, пыльца. Иногда на бегущей воде рисовала круги рыбья мелочь. Вокруг в доминирующем зелёном, синем и белом, как в калейдоскопе, возникали и отражались в зеркале воды изменчивые облака, кусты и деревья, небесные краски. Жорж мог часами, покусывая травинку, глядеть в одну поверх воды. Приглушённая красота белорусской природы расслабляла Столбунского и давала ему ощущение домашнего уюта.
Мысли Жоржа вдруг прервал резкий стук – двери распахнулись навзничь. Резкий свет взорвал темноту. Столбунский на мгновение ослеп, а когда глаза привыкли, увидел сквозь щель между штабелями дюжину мужчин в свободной одежде, загорелых, с бородатыми лицами, автоматами Калашникова за спиной. Они, негромко перекликаясь, начали разгрузку мешков и ящиков. Поднялась белая пыль, засверкавшая в лучах ослепительного дневного солнца. Жорж внезапно для себя чихнул. Грузчики мгновенно синхронно сдёрнули с плеча автоматы и щёлкнули затворами – с пяток омерзительно чёрных дыр стволов, ощерившись своими жерлами смерти, смотрели на Столбунского. Подняв кверху руки как можно выше и убедительнее, Жорж выполз из своего логова. Он смотрел голубыми глазами на моджахедов (почему-то он сразу определил их так) и вдруг, совсем неожиданно из его горла вырвалось «Салам алейкум!».
Мужчины переглянулись друг с другом, главный, видимо, чуть заметно кивнул головой и ближайший к Столбунскому Моджахед взял его за плечо и вытолкнул из контейнера наружу. Взору пленника предстала довольно унылая картина – грязно-серые стены кишлака, горы вокруг, высокие и чёрные, вытоптанная земля, мусор – пластиковые бутылки, пакеты, клочья бумаги. Жорж смотрел прямо перед собой и отчётливо понимал, что он попал в историю. Вдруг откуда-то пришла мысль – «А ведь уже неважно, что у меня паспорта с собой нет». Эта мысль показалась нашему путешественнику довольно весёлой. Жор, не в силах совладать с собой, сначала захихикал, а потом, не в силах сдерживаться, засмеялся во весь голос. Он хохотал, и эхо его голоса множилось и дробилось эхом гор. Из глаз сыпались слёзы, тело сгибалось в судорогах приступов смеха. Так выходил стресс из натерпевшегося Жоржа-путешественника.
Глядя на русоголового нежданного гостя, моджахеды как-то вдруг расслабились, отвели в сторону стволы оружия и тоже заулыбались – видимо, каким-то инетранционалным образом почувствовали, что ситуация сложилась скорее комичная, чем угрожающая. И в самом деле – какой из Жоржа боевик или, тем паче, шпион. Стоило внимательно присмотреться к нашему колумнисту-блогеру из Полесья, чтобы определённо и убеждённо понять – Жорж – лопух!
Впрочем, в данной ситуации Жорж был согласен на лопуха. Лишь бы не стреляли! Командир отряда ткнул Жоржу в грудь, где из-под воротника рубашки виднелся крестик и спросил – «Шурави?». «Да, - согласился Жорж с готовностью и почему-то ляпнул – Белошурави!». Моджахед удивленно приподнял брови. «Ну это ж… засуетился Жорж – зе Минск из кэпитал оф зе Вайт Раша – Беларус!». У собеседника Столбунского бровь поползла вверх – информация была явно избыточной для него. Идентичность Столбунского начинала расползаться. Одно дело – понятная Россия, но когда появляется некая приставка «Бело», она же «вайт» и какой-то Минск, становится несколько неуютно – так и до Польши недалеко. А Польша что? – правильно, НАТО. Столбунский смекнул, что болтнул лишнего. Он проклянул свой болтливый язык, чертыхнувшись про себя и замахал руками – «Руси, руси – шурави!». И рывком достал нательный крестик, показывая надпись на его обратной стороне. Люди с оружием несколько успокоились, но в них поселилась едва заметная подозрительность.
Столбунский вдруг осознал, что как в дурном сне он стал не простым мужиком из глухой деревни Ветковского района Гомельской области, а дурной пародией на Джеймса Бонда. Жорж уже понял, что он находится в Афганистане и отчётливо осознал, что кроме как на себя и Всевышнего, ему надеяться в этой ситуации не на кого. Причем вторая кандидатура ему виделась гораздо более привлекательной в части возможного спасения.
Афганцы повели Жоржа по кишлаку. Женщины, закутанные в материю, чумазые белозубые дети и старики с крючковатыми носами – все смотрели на него пристально, но без эмоций. Процессия шла по направлению к горам. «Копец – пронеслось в голове у Столбунского – сейчас пуля в голову и – в пропасть». Но, видимо, у его спутников были другие планы. Жоржа отвели в хижину и толкнули внутрь. Внутри горел очаг и возле него возилась с мукой сгорбленная старуха – видимо, стряпала. Она никак не отреагировала на появление гостя. Жорж сел в уголочке на циновку и привалился спиной к стене сакли. Его сопровождающие ушли что-то напоследок сказав женщине. «Ни охраны, ни часового, - пронеслось в голове у Жоржа. – С другой стороны, куда здесь бежать?». Столбунский огляделся. Внутри голых стен на полу были циновки и ковры, на стене висело несколько полотнищ с арабской вязью. От очага, в котором уютно потрескивал огонь, распространялось тепло. Пахло чем-то вкусным. Жорж вдруг понял, что, пожалуй, сутки ничего не ел. Как будто ощутив урчание его живота, старуха повернулась к Столбунскому и протянула ему миску с лепешками и домашним сыром. От лепёшок, в родинках чёрных прогорелых пузырьков, шёл жар и нестерпимый аромат свежей выпечки. У Жоржа от голода тряслись руки, когда он принимал блюдо. Лихорадочно он набросился на еду, благодарно кивнув старухе. «Простая пища, казалось бы,- думал Жорж, - а как вкусно!». Насытившись, он кивнул хозяйке и отвалился к шероховатой стене. Настроение улучшилось. Значительно улучшилось. Жорж впал в сытую дрёму и прикрыл веки, не в силах бороться с оцепенением.
Проснулся он от того, что его будил моджахед. Достаточно небрежно, к слову – тыкая в Жоржа автоматом. Знаками показав – выходи – афганец повёл Жоржа куда-то за село. «Не должны убить сразу – рассуждал сам с собой Столбунский, шагая по тропинке, уходившей в горы. – иначе бы не кормили. Так он себя успокаивал и убеждал, пока тропа, ветвясь и виляя, забирала всё выше. Скоро Жоржа со всех сторон окружили горы. Величественные, надменные и отстранённые. Вверху наливалось ультрамарином небо, белели вершины, внизу дымка скрывала все детали следов деятельности человека. Жорж стал дышать чаще – подъём давался ему нелегко. Через некоторое время впереди показалось хорошо укрытое от взгляда гнездо террористов (так про себя иногда называл Столбунский своих захватчиков). Их уже ждали. Жоржа без лишних разговоров привели в комнату для допроса и усадили на стул, прижав для верности сверху ладонями – мол, сиди, спокойно. Сзади у него – он чувствовал- стояла пару бойцов. Впереди за столом – напротив нашего путешественника – крупный мужчина с мясистым носом и головой в шапке военного кроя. Его борода была более густой, чем у окружающих, и более длинной. «Вон оно как у них, – подумалось Жоржу – чем гуще борода, тем выше чин!». К великому удивлению Столбунского собеседник сказал ему на вполне приличном русском – «Ну, привет!». «Привет!» - ответил Жорж – «Спасибо за приём!» - и с удивлением почувствовал, что он нисколько не удивляется происходящему – видимо, начал вырабатываться иммунитет на сюрпризы судьбы.
Собеседник внимательно рассматривал Жоржа и расспрашивал – кто он, откуда. Как попал в контейнер, что делал в поле возле него, что (или кто) привел его туда.
Жорж незатейливо и, стараясь не вдаваться в детали, поведал бородатому свою повесть. Тот слушал спокойно и лишь кивал головой, изредка задавая уточняющие вопросы. Когда Жорж закончил, собеседник закурил и молча долго в упор рассматривал Столбунского, после чего сказал: «И ты думаешь я поверю в этот наивный детский бред, который ты несёшь?». И продолжил – «ты выказываешь неуважение всем нам, наивно полагая, что мы поверим в эту байку!». Жорж понял, что действительно выглядит глупо, его рассказ фантастичен и неубедителен, и, если не произойдёт чудо – скоро душа Столбунского воссоединится в невидимых сферах с заждавшимися его Стобунскими, Смыковскими, Громыками и Гулевичами.
Жоржа бросили в комнатушку без окон, без особых церемоний, после первого допроса. Сигарет не дали, но и морду не били. Потянулись уныло бесконечные минуты заключения. Вечером попозже его еще раз вызвали к бородатому. Тот побеседовал с Жоржем на нейтральные темы, рассказал как в свое время учился в Академии Генштаба, где и познакомился досконально с русским языком. Поспрашивал про Минск, про Беларусь, про Барановичи почему-то. И в конце разговора спросил напрямую у Столбунского, готов ли тот рассказать правду о причине и способе своего появления здесь, в горах. Поскольку Жорж честно признался, что добавить ему к повести последних дней нечего, разговор зашел в тупик, из которого, как понимали обе стороны – в сложившейся ситуации – выхода только два – расстрел или повешение. Лишние глаза афганцу были не нужны. Даже если Столбунский (как бы это не было невероятно) говорил правду.
Столбунский бы выбрал первое, если у него вдруг спросили, но моджахед про себя склонялся ко второму. Жорж понял, что ему осталось недолго – его не кормили и не поили. Совсем. А когда стемнело – видимо пробил некий условный час – Столбунскому связали руки, накинули на голову какой-то непроницаемый колпак и толчками стволов повели только одним им, афганцам, знакомыми тропинками.
Жорж шёл, слушая, как срываются в пропасть шуршавшие под подошвами камешки, и вспоминал час за часом события последних дней. «Где я оступился? – размышлял он. – Когда украл курицу (холера, чтоб ты сдохла) или когда вообще первый раз сошёл с поезда? Когда решился ехать через всю страну к родственникам или когда купил себе модем и ноутбук за вырученные от продажи мяса кабанчика деньги». Мысли были печальными, на душе было грустно. Жорж шёл, прекрасно понимая. Что каждый шаг может быть последним.
Наконец они пришли и остановились. Конвоир сдёрнул колпак с головы Жоржа и тот в смеркающемся небе увидел подавляющую и какую-то отстранённую красоту афганских гор, в отрогах которых почти истлевают последние лучи заходящего солнца. Столбунский оглянулся – позади была пропасть. Перед ним - молодой афганец, без эмоций снимавший с плеча АКМ. Жорж знаком опросил не торопиться – единственный раз в жизни он захотел помолиться Всевышнему. Моджахед с пониманием , не спуская пальца с крючка, впрочем, смотрел на то, как Жорж складывает ладони и, как пересохшие губы приговорённого шепчут незнакомые слова молитвы. К слову, это была первая в жизни Столбунского молитва. Жорж попрощался с миром, поднял голову к небу и увидел как там светлую точку, которая приближалась к нему стремительно, увеличиваясь в размерах. «Ангел!» – подумал Столбунский. «Заложник!» - подумал пилот-наводчик, сидящий где-то в офисе Пентагона на среднем западе, откуда дистанционно управляют дронами, и произвел прицельный выстрел. Жоржа отбросило взрывной волной – но он не пострадал, лишь наглотался пыли. А вот его карателю повезло меньше – тело афганца, обмякшее и переломанное, валялось окровавленным мешком. Беспилотник покружил над местом событий – Жорж помахал ему автоматически рукой – и исчез в отрогах.
Столбунский оглядел место внезапной схватки и уже, устав удивляться, спокойно подумал – «Спасён!». Но почему-то не было волн захлестнувшей радости, не было эйфории. Было спокойно, и как-то отстраненно хорошо. Но и всего-то.
Быстро темнело, наступала ночь. Жорж решил найти себе местечко, где можно переждать холод до утра и стал исследовать окружающую местность. Из этого состояния его вывел шум винтов. Вертолет, снова появившийся в сюжете авантюр Столбунского за последние дни, второй раз выходил на сцену. Правда, на сей раз это был вертолёт натовской группировки. Прилетев, видимо, по наводке беспилотника, борт спустился и завис над Жоржем, сбросив крюк с крепежным поясом, спущенный на лебёдке вниз. В проёме двери показался человек, который жестами энергично показал Жоржу – живее, живее! Торопиться, видимо, следовало, поскольку человек нервничал, в то время как второй активно крутил турелью с пулемётом в разные стороны, что-то напряжённо высматривая внизу. Столбунский не стал заставлять просить себя дважды – он мигом пристегнулся и вскоре оказался на борту, где ему всунули бутылку воды, галеты и шоколад, похлопав по плечу. Вид Жоржа не оставлял подозрений в его возможном афганском происхождении – с Жоржем общались как с союзником. Правда, он не улавливал ни слова из обращенной к нему речи – и жестами показал, что не понимает, повторив для убедительности, старательно выговаривая звуки – «Ай донт андерстенд!» и добавил «Экскьюз ми!» - на этом его словарный запас английского истощился практически окончательно.
Его оставили в покое, похлопав дружески по плечу и протянули верблюжье одеяло. Под мерный гул двигателя Жорж задремал, провалившись в тревожный сон мученика. Пленника и расстрельника. Впрочем, спасенного.
Что-то не везло Жоржу в последнее время. Или везло – это как повернуть. Жив – это хорошо. Но документов нет – это плохо. Вроде от моджахедов ушел, но оказался в лагере вероятного противника. Вот и думай – хорошо это или плохо. Но пока мы рассуждаем, наш уставший и утомленный невероятной чередой испытаний путешественник спит, а вертолёт несёт его на базу возле Кабула. По странной прихоти судьбы сокращая путь до цели путешествия Жоржа…