Ерунда, да и только… .
А дальше все пошло наперекосяк. Но не сразу, правда. Следующая остановка была волнительной – предстояло очередное пересечение границы.
На сей раз – с Казахстаном. И если Россия, которая всегда была на расстоянии вытянутой руки от приграничной Рудни, была почти что родной и понятной, то само звучание – «Казахстан», в котором звучали нотки откровенного наследника истории Великой Степи, свист оперенных соколиными перьями стрел и топот копыт монголо-татарской конницы (бред, конечно же, изрядный, - где вообще были монголы – куда заходили и как далеко на запад, и кто такие татары – большой вопрос … но Жоржа так учили - мол, татаро-монголы, жгли, грабили, взимали дань!).
Действительность оказалась прозаичной. Границы не было. Никакого колорита не было. Вообще ничего не изменилось – те же запахи в воздухе,те же слова в общении, та же степь за окном, освещаемая случайными фарами, станционными огнями полустанков, окнами пролетаемых на скорости жилищ и фонарями придорожных гирлянд осветительных мачт, растущих вдоль дорог. Ночью все страны Евразии, видимо, на одно лицо – подумал Жорж.
В этот момент поезд стал подтормаживать, приближаясь к станции «Петропавловск», постукивая на сочленениях веток. «Странно, - подумал Жорж, – Петропавловск – но не камчатский! А какой же он?». Да Ишимский он, Жорж – ведь построили его на правом берегу Ишима, притока Иртыша.
Как и большинство сибирских городков и городков, ныне ставших региональными столицами областей, краёв и автономий, в своё время Петропавловск начинался с небольшой крепости, чьей задачей было даже не то, чтобы обороняться от злобных кочевников и агрессивных ханов восточных пределов не замирённой ещё тогда, в середине XVIII века, Сибири.
И вот дорос до 200 000 населения. Город скучный, как и большинство подобных внутренних городов без длинной истории, промышленный и аграрный, и очень русский, несмотря на свою принадлежность к территории Казахстана. Славянское большинство в городе осталось ещё со времён экстенсивного развития северо-казахских территорий как житницы СССР – помните историю целины?
Но Жорж был далёк от исторических экскурсов. Он внезапно почувствовал резкий укол голода. Не то, чтобы Жорж был зависим от еды. Нет, он скорее был неприхотливым и безразличным к еде. И даже чувство голода его как-то не беспокоило, он ориентировался скорее на время или на привычку, чем на него, когда принимался за обед или ужин. Но сейчас происходило что-то странное – желудок урчал и плакал, выпрашивая кусок побольше. Перед внутренним взором Столбунского развратно проплывала туша курицы гриль, обложенная по краю разорванной фольги крупными плодами помидорной лозы, разрезанными на четвертинки, да стопка лаваша, именно почему-то лаваша, а не хлеба – вот он – восточный колорит! И когда поезд остановился на вокзале, Столбунский прямиком ринулся в здание в поиске чего-то съестного. Из буфета, перемешиваясь с запахами хлорки и продуктами жизнедеятельности человеческих организмов, тянуло чем-то жаренным на прогорклом масле, под небрежно натянутым прогоном пищевой пленки виднелись остовы чебуреков и коричневые угловатые очертания кляра, под которым были погребены неустановленные источники животного белка сомнительного генезиса.
Жорж мазнул взглядом по этому кладбищу надежд и рванул транзитом на привокзальную площадь. Там, несмотря на поздний час, толпились бездельники, таксисты и лица неустановленных занятий, слетавшихся, как обычно, на движение в безотчетной надежде поживиться чем-то на халяву.
Жорж быстро сориентировался на местности и рванул к киоску с шаурмой и нарисованными на железном навесе куриными тушками. Там в железном шкафу важно вертелись напыщенные тушки небольших стандартных бройлеров. В окне скучала девица лет пятидесяти, с крупными веснушками и кольцами олимпийского размера во взрослых ушах.
Жорж было протянул палец к курочке, но вдруг отчетливо осознал, что он, иностранец, в кармане не имеет ни одного тенге – лишь белорусские зайчики, немного российских рублей и крепко спрятанные «где надо» страховой запас долларов в сотенных бумажках. Жорж посмотрел на наручные часы, на тушку гриль, потом приблизил, как мог, свое лицо к пышному бюсту продавщицы, выпячивающемся из форменной одежды в аккурат на уровне глаз Жоржа и предложил рассчитаться рублями за покупку. Продавщица с кислой миной согласилась и бросила – «двести рублей» в сторону. Глядя мимо Жоржа.
По всему было видно – рудненский путешественник не относится к её излюбленному типажу мужчин. Это понял и Жорж и решил не торговаться. Он кивнул, получил завёрнутую в тонкий лаваш и фольгу, как, собственно, и мечталось, курицу в тщедушном невесомом пакете, сунул в руку продавщицы две купюры и рысью бросился обратно к поезду – до отправления оставалось пять минут, не больше. Но не тут-то было. Не успел Жорж ступить и пяти шагов, как его пригвоздил к месту крик продавщицы жаренной птицы – «Держи мошенника! Он мне фантики подсунул вместо денег!». Жорж застыл, ничего не понимая, но в следующую секунду уже, с одной стороны сжигаемый стыдом за несовершенный грех, а с другой – ужасом перспективы отстать от поезда в верхнем углу страны, название которой заканчивается на «…стан», задал такого стрекоча, что только подножка заспанного милиционера, не вовремя появившегося из здания вокзала, смогла немного замедлить его спурт.
Жорж на ходу споткнулся, но курицу не уронил, лишь, как бегун с барьерами, сбившийся от касания деревяшки падающего препятствия, переменил темп и бросился к поезду. Когда он вскочил на подножку, дистанция между ним и служителем порядка была не более десяти шагов. В помощь ему, под свист заинтересованных спектаклем зевак, из другого угла станционной постройки набегал ещё один милиционер, с подпрыгивающим при каждом шаге внушительным пузом.
Жоржа брали в кольцо. И даже то, что его поезд тронулся, не увеличило его шансы нисколько.
Внутри Столбунского загремел оркестр. Голоса детей Хатыни, вой падающего на окопы пикирующего бомбардировщика, набат горящего местечка – все эти звуки ужасов переполнили небольшую красивую душу Жоржа и заставили его совершить поступок, о котором он жалел впоследствии долго и пристыжено, вспоминая с ужасом свои последующие поступки, которые в сухих строках милицейского протокола звучали так:
« Оказал сопротивление служителями закона, попытавшись скрыться от преследования в купе проводников где выломал окно вместе с рамой путем разбивания снятой с петель верхней полкой, повредил контактный провод казенным одеялом со штампом «РЖД», применив силу к начальнику поезда в виде удара курицей по голове и другим частям тела неоднократно. Был окружен при задержании на крыше пассажирского вагона №6, с которой поскользнулся и упал, увлекая ст. сержанта Терещенко и сержанта Полевого на откос, используя нецензурные слова и явно оскорбляющие выражения на неизвестном языке (предположительно белорусском). При попытке надеть наручники задержанный стал на колени и просил оставить у него в руках пакет с курицей - гриль, мотивируя свою просьбу крайним голодом и обморочным состоянием, наступающим вследствие упомянутого… .»
В общем, лет на пять наелся Жорж в Петропавловске Ишимском. Вот те и романтика степей. Воровство, попытка оказать сопротивление задержанию и оскорбление действием должностного лица при исполнении. И, что характерно, ни документов, ни денег, ни вразумительных объяснений мотивов своих поступков!
Жорж сидел в грязной камере со ржавой решетчатой стенкой, обращенной к дежурному, в веселой компании – спящего дедушки с запахом мёда, двух бомжеватых алкоголиков неопределенного пола и возраста и нервного гражданина с подбитым глазом. Жорж сидел, а поезд его стучал по стыкам где-то вдалеке, приближаешь к границе России и к городу Омску, в котором Столбунский мечтал побывать с детства (кстати – спроси почему? – он не ответит, блажь какая-то, видимо, на уровне подсознания).
Вся разношерстная компания радостно встретила Жоржа – хоть какое-то приключение или разнообразие в вязком потоке времени. Только дедушка-медовик не проснулся. Он спал уже вторые сутки, как выяснилось. Только иногда над ним кружилась пчела, залетающая из зарешеченного окошка под потолком, и улетала восвояси, что-то чихвостя на своем жужжащем языке…
Жорж быстро наладил контакт с посидельниками. Все они "оказались здесь случайно", естественно. Один пьяный лежал в привокзальном сквере, когда его нашли милиционеры, парочка бомжей не смогла ответить, откуда у них новая женская сумочка с документами на имя Степановой Марины Николаевны, 1959 года рождения, косметичкой и кошельком, содержащими честные 352 тенге банкнотами и мелочью. Дедушка – самый загадочный персонаж – спал все время, момента как его принесли и до сих пор. А нервный гражданин не был расположен общаться, просто буркнул, что он жертва чужих разборок и пострадал за свою гражданскую позицию в пьяной драке на национально-бытовой почве.
У Жоржа при себе оказалась газета с кроссвордами, сложенная в четверо, забывая в заднем кармане штанов. На нее и навалилась вся компания.
Некоторые слова оказались настоящими загадками для «невинно задержанных». В особенности сложно шли музыкальные темы. У собравшихся явно отсутствовал серьезный пласт знаний, связанный с классической музыкой. Впрочем, затруднения возникали и в случае заходов подлого составителя в научную область. А, на беду собравшихся, автор кроссворда, некто Б. Лившиц, оказался человеком подлым в высшей степени – почти половина всех загадок имели отношение или к квантовой релятивистской теории либо к творчеству раннего Шопена и трудам Чайковского.
Поэтому занятие быстро наскучило смешанному коллективу. Стали просто болтать, рассказывая свои «Железнодорожные» истории – такие, знаете – откровенные – потому что первый и последний раз видишь попутчика, но жалостливые – потому что и судьба – злодейка и планида – не та, и фарт не фартовый.
Через некоторое время Жоржа окружали уже не аморальные личности, вступившие на подозрительно наклонную тропу правонарушений, а сплошь высокодуховные люди с тонкой душевной организацией, сложный жизненный путь которых зачастую ставил их перед подлыми препятствиями, непреодолимость которых поневоле вызывала необходимость корректировки жизненных планов наших ярких, хотя немного впечатлительных, личностей.
Жорж переполнился любви и признательности к судьбе, подарившей ему такое рафинированное редкое общество, но его возвышенные мысли, недодуманные, недовыстраданные, красивые, как пасхальные яйца на витрине сувенирной лавки, медленно перетекли в неудобную дрёму с затекающей шеей, руками и ногами, мерзнувшими от стылого пола.
Утро встретило коллектив задержанных ярким светом, который безжалостно выявил все те нюансы, которые ускользали от обнаружения в интимной вечерней обстановке слабой освещённости: тотальное отсутствие зубов почти у всех коллег по несчастью, крайнюю неряшливость и неопрятность одежды и странного вида одутловатости на нижних веках. Да и запахи, исходящие от подозрительно долго немытых тел, не внушали надежды на позитивное восприятие собеседников в возвышенном духе, свойственном вечернему душевному подъёму.
Жоржа окружали алкоголики, тунеядцы и прочие опустившиеся элементы. И только дедушка спал. Среди его седых волос, выбивавшихся из-под соломенной шляпы, попадались соломинки и засохшие стебельки одуванчиков. В усах играла едва заметная улыбка, а на подошве левого ботинка ярко горела наклейка-ценник, скромно сообщавшая: «900».
У Столбунского затекло тело, ныло сердце и на душе скребли мелкие казахские кошки. Пока он тут наслаждался сомнительным обществом петропавловских непотребных людишек, его сотовый телефон, паспорт, вещи, милая подруга с тёплыми ляжками и домашним уютных запахом подмышек, мирно ехали от Омска к Красноярску. Но, самое главное – его жареная курица была где-то поодаль, так же недоступная, как и вчерашним вечером… .
Резиновое время, кружащиеся в наклонных срезах солнечного луча пылинки, нытье соседей и журчание под ложечкой прервались завтраком – в камеру принесли неопределенного вида суспензию с претензией на кашу. К ней прилагался белый хлеб ноздреватой сущности и сладкие помои на тему чая. Да, ни в коей мере не похожая на вчерашнюю Жоржеву мечту – но ведь еда! Настоящая! Столбунский не привередничал – старая привычка опытного человека не позволяла ему пропускать акты кормления. Тем более бесплатного. Да, кстати, мало того – ещё и заграничного!
Казахский хлеб Жорж одобрил – ноздреватый, но сытный и вкусный. Каша не понравилась – по утрам наш герой предпочитал варёную «бульбу», с соленым огурцом из бочки, в ошмётках укропа, да с жаренным на сале лучком. Но где уж тут выбирать – и за то спасибо!
Но мы уже, впрочем, незаметно перескочили на день 7-й.