Мне было очень тяжело видеть, как мои дети плачут. Когда мой старший сын расстраивался или злился, я старалась утолить его страдания, и чтобы ему поскорее стало лучше. При этом у меня внутри в этот момент творился какой-то пиздец. Мне казалось, что мой ребёнок так сильно страдает, что без меня просто не переживёт этого.
Я берегла его от этих страданий. Когда на сына наезжал муж или бабушки, то я бросалась его защищать, чтобы его не задели. Опять же я очень переживала, что он расстроится и будет страдать. Постепенно я начала строить свою жизнь так, чтобы «не травмировать» ребёнка. Если он плачет и не хочет идти в гости, то я оставалась с ним дома, если ему одиноко спать в своей кровати, то я беру его к себе, если ему кто-то что-то сказал, и он расстроился, то я ограждаю его от этого человека. Я совершенно не задумывалась о себе: хочу ли я в эти гости (ведь там у меня близкая подруга) и удобно ли мне спать с дитём (а я ненавижу, когда меня во сне трогают). Центром моей жизни становились страдания ребёнка, точнее, чтобы их не было.
Я совершенно не замечала насколько ребёнку нужна моя поддержка в этот момент, у меня внутри жило ощущение, что ему нестерпимо больно. По сути, я стремилась утолить собственную боль, которая возникала, когда я видела детские слёзы. При этом я свято верила, что это благо: ведь я поддерживающая, понимающая и очень внимательная мать (и это правда!)
Но порочность подобного подхода заключается сразу в нескольких аспектах:
- У моего сына не было шанса попробовать справиться со своими чувствами самостоятельно, он не получал опыт опоры на себя. Со временем он действительно уверился, что его страдания для него невыносимы.
- нём постепенно зрело убеждение, что страдать это неправильно и плохо. Он видел, как болезненно рассыпается мать, видя его слёзы, как меняется её поведение, как суетливо она пытается хоть что-то сделать, чтобы он перестал плакать. Значит, решил он, он делает что-то плохое. Плакать, страдать, обижаться – это что-то ужасное.
И при этом у него не было совершенно никаких инструментов, чтобы смочь справиться со своими страданиями, ведь я всегда включалась, не давая ему даже попробовать это сделать.
Этот жуткий раздрай в детской душе привёл к тому, что мой сын считал себя очень плохим и ничего не мог с этим сделать. Даже поделиться со мной не мог, потому что я резонировала собственной болью и тут же кидалась его утешать.
Ситуация начала разрешаться тогда, когда я стала себя притормаживать, чтобы не бежать к нему на помощь. Я начала работать с собственными чувствами, поддерживать СЕБЯ выдерживать детские страдания. Ведь страдать, плакать, обижаться, это очень нормально, эти чувства важно жить (плакать, кричать, злиться, бояться), и мой сын имеет на это полное право! Я постепенно научилась оставлять его с этими чувствами, чтобы он страдал. При этом я была рядом, и он мог обратиться ко мне за утешением в любой момент, но он должен был сделать это САМ.
Мы так панически боимся травмировать детей неловким словом, что иногда не даём им шанса познакомиться со своими чувствами. Детям важно плакать, обижаться, печалиться и грустить также, как и радоваться! Не нужно их беречь от этих чувств. Им полезно сталкиваться с несправедливостью, с разными людьми и ситуациями, и страдать от этого. Важно, чтобы рядом был поддерживающий взрослый, который назовёт эти чувства и ВЫДЕРЖИТ их.
Сейчас я спокойно мою посуду, когда слышу, что сын плачет от несправедливости мира. Да, это полезно, разочароваться в своём всемогуществе в 11 лет. Потом он придёт ко мне, и я обниму его, пожалею, налью чашку чая и отвечу на все его вопросы.