Предыдущий отрывок - как же без него! - https://zen.yandex.ru/media/avmaltsev/gilotina-dlia-paukatriller-prodoljenie1-5ef656670c0e4d78e21961fe
Кто хочет сначала - https://zen.yandex.ru/media/avmaltsev/gilotina-dlia-pauka-triller-nachalo-5eece3baf8234b4d93dbe53d
Глава третья
Воспоминания похожи на тени. Легко скользя за тобой по жизни, они то и дело дают о себе знать. То мелькнувшим в толпе лицом, то знакомой до боли мелодией из открытого окна проехавшей иномарки, то терпким запахом, что принес с собою ветер.
Вот и сейчас: увидев свадебную церемонию возле Дворца культуры, как запрограммированный, я сбавил скорость. Втиснувшись между двумя «мерсами» - белым и черным - заглушил мотор и вышел из машины.
Казалось бы - ехал обедать, и вдруг… Словно гигантским невидимым магнитом притянуло.
С чего бы, доктор? Захотелось вдохнуть свадебного веселья, окунуться в суету букетов, шампанского, напутствий? Тебя сюда никто не приглашал, и без тебя хватает народа.
Приткнулся сбоку, закурил… Вдруг кто-то примет за дальнего родственника, но, скорей всего, просто не заметят.
Обычное дело: пермяк женится на пермячке, рождается семья.
Было ли все это в твоей жизни, Корнилов? Может, приснилось?
И выкуп невесты, и кольцо на безымянном пальце, и фотовспышки, и разукрашенная лентами старая родительская «волга» с озорным пупсом на капоте. И смеющаяся счастливая Элька у тебя на руках. Ее волосы заслоняли видимость, будто скрывая вас от посторонних. Из их плена не хотелось освобождаться. Только ты и она, вдвоем.
Ты готов был кружиться с ней до тех пор, пока руки сами не разогнутся. Знал, что держишь не только свою невесту, но и будущего ребенка. Точно знал! Это было непередаваемо!
Того самого ребенка, которого сегодня нет.
Сегодня ничего нет: ни семьи, ни детей… Все в прошлом.
Затушив окурок, я поспешил к своей машине. Хватит, Корнилов, хорошего помаленьку. Обеденный перерыв скоро закончится, а у тебя во рту кроме табачного дыма с утра ничего не было.
Федорчук, Синайская…
Когда я вышел на крыльцо кафешки, ощущая приятную тяжесть в желудке, фамилии крутились в моей голове, словно кассеты на старом магнитофоне. Нет, навскидку их, конечно, не вспомнить, но та естественность, обыденность, с которой первая из них слетела с губ Лекаря пару часов назад, подсказывала, что это не просто набор звуков.
Откуда взялась Федорчук? В голове маньяка сработала одна из ассоциаций. Скорее всего, та, что прочнее других. Он не мог в мгновение ока выудить фамилию с потолка или сконструировать из воздуха. Ее обладательница когда-то существовала в его жизни, кратковременно или на протяжении нескольких лет – сложно сказать.
Стоп! Разбили голову прикладом… Я застыл перед раскрытой дверцей своей «тойоты», словно не узнав машину изнутри.
Женщине молотком раскололи череп, случилось непоправимое, и это в памяти Бережкова зафиксировалось практически без изменений, под своим реальным названием, соответствующим действительности. Что это значит? Безобидно промелькнувший в его сумбурной речи нюанс, поначалу не обративший на себя внимания, на самом деле не укладывался у меня ни в одну из диагностических корзин. Если голову бедняжке расколотил он, то фраза про приклад ОМОНовца звучит, как нелепая попытка отвести от себя подозрение. Это попахивает стопроцентной адекватностью!
С другой стороны, что ему еще оставалось делать, если череп у бедняжки уже раздроблен. Не склеишь, не скроешь, по другому никак не назовешь. Не плита же рухнула ей на голову!
Да, доктор, следует признать, Лекарь оказался не такой уж пустышкой. С ним дальше необходимо работать и работать.
Итак, факты, от которых следовало отталкиваться: кибер-мальчики в животе, тетка Тамара, у которой периодически гостил Бережков и пансионат для престарелых, где работали Костя и Макар Афанасьевич. Именно оттуда произрастает их странная дружба. Странная – это мягко сказано! Наконец, сердечно-сосудистый центр, расположенный в подвале, и его загадочный директор.
Что касается пленниц, оставшихся в живых…
Дай Бог, чтобы восстановилось не только их соматическое здоровье, но и психика не пострадала. Как только их состояние более-менее стабилизируется, надо обязательно их навестить, побеседовать. Я был уверен, что это многое прояснит в этом сумрачном деле.
– Ну, как, успокоил майора? – первым делом поинтересовался Либерман, когда вечером вернулся с кафедры.
- Я честно старался, но у меня, кажется, не очень получилось.
- Шизоидность у парня налицо, дальше разберешься… Дело в другом: мне уже звонили с телевидения и из прокуратуры. Наверняка будут и тебе звонить. Журналюги – народ дотошный…
- С телевидением понятно, - раздумчиво произнес Немченко, перекладывая истории болезни с одного места на другое. - А прокуратуре что понадобилось?
- Тут все не так просто, - Либерман поднялся с кресла, заложил руки за спину и начал привычно курсировать по ординаторской. - За сутки у них, грубо говоря, все перевернулось с ног на голову. Вчера они, ни много, ни мало, взяли маньяка. Думали, все, перекрыли кислород. Кстати, взяли совершенно случайно. Этот подвал не входил первоначально в их планы. Это о чем говорит?
- О том, что место для подвала было выбрано со знанием дела, - высказал догадку Немченко, - а подходы-подъезды к нему тщательно законспирированы. Не подкопаешься, короче.
- Верно, что, в конечном итоге, говорит о неслабом мозговом центре, который руководил всей этой жутковатой авантюрой. Так вот, уже вчера вечером у них закралось подозрение, что взяли они не совсем того. Он им мозги прополоскал неплохо. А ты сегодня, Илья Николаевич, еще водички на эту мельницу подлил. Примерно целое ведро выплеснул. Короче, все идет к тому, что работы еще непочатый край. Поэтому они и названивают…
- Вероятно, просят о содействии, - предположил я. - Так как Бережков – единственная ниточка к этому Макару Афанасьевичу. Так?
- В общем и целом, - одобрительно кивнул Либерман. – Только не о содействии, разумеется. Это было бы уж слишком. Формулировка звучала примерно так: если вдруг мы наткнемся на важную деталь в беседе с Бережковым, то обязаны ее довести до следователя.
- Как мы узнаем, - поинтересовался Артем, - что деталь важная?
- Поставим себя на место следователя, и узнаем, - мигом отреагировал Давид Соломонович. - Как известно, загрузив его нейролептиками, мы можем стереть из его памяти то ценное, что может помочь им – подчеркиваю, не нам! - в поиске и поимке настоящего маньяка.
- Почему мы должны решать их задачи? – раздраженно взмахнул рукой Немченко, словно это ему предстояло их решать.
- Задачи в данном случае у нас общие. Кстати, решаешь их не ты, Артем Федорович. Задача целиком ложится на отнюдь не хрупкие плечи Ильи Николаевича, - Либерман повернулся ко мне и похлопал меня по плечу. - Выудить из Бережкова необходимую информацию, не прибегая пока к нашей традиционной тяжелой терапии, примерно так она звучит. Инсулин и электросудорожная пока исключаются. Кстати, почему ты так уверен в том, что женщин похищал именно Макар, а не он?
- Во-первых, совсем не уверен, лишь предполагаю, - я поднял и развел в стороны руки, как во время матча судьи обычно сигнализируют о том, что нарушений не было, игра продолжается. - Так майору и сформулировал, кстати. Во-вторых, мне показалось, что мыслительные алгоритмы Лекаря таковы, что самостоятельно без Макара он…
- Прости старика, - Либерман, закашлявшись, схватил меня за руку. – Чьи алгоритмы? Лекаря?
- Да, я такую кличку приклеил Бережкову.
- А что, интересно, - шеф почесал в затылке. – Будем отныне его так звать, значит. Посмотрим, приживется ли.
- Так вот, - продолжил я. – Этот Лекарь многоходовую комбинацию похищения, я считаю, не осилит. Чтобы при этом не попасться. Подчеркиваю, это предположение, не более!
Немченко поднялся с дивана, на котором сидел, и, теребя бороду, направился к выходу. У самой двери задержался.
- Я, конечно, не присутствовал при допросе… Но, прослушав диктофонную запись, полностью поддерживаю версию Корнилова. Похищал, по-моему, кто-то другой. Скорее всего, этот Макар и похищал.
Сказав это, Артем вышел из ординаторской.
Глава четвертая
- Скажи, Костя, ты любишь глядеть на огонь? Какие мысли у тебя при этом возникают? Может, какие-то ощущения появляются?
- В детстве когда-то … мне больше всего на свете хотелось, чтобы меня приняли в компанию наших дворовых ребят. Родители тогда делали свой бизнес, мной не занимались совсем. Я жил у тетки, но фактически был предоставлен, как сейчас говорят, улице, то есть, самому себе. Пацаны эти всегда… ходили вместе, летом загорали на крыше пансионата, а зимой делали зацепы. Так вот… мне хотелось все это делать с ними.
Сегодня Бережков казался медлительным, заторможенным. Во всяком случае, в начале разговора. Я даже подумал, не переборщили ли мы с транквилизаторами, перелистал назначения. Но потом он разговорился.
- Что этому мешало?
Я задал вопрос, зная ответ наперед. Как правило, в детстве и отрочестве будущих шизофреников можно отличить от сверстников либо по замкнутости, отчужденности, медлительности, либо по импульсивности и взбалмошности. И то, и другое в компаниях не приветствуется. Таких сторонятся или побаиваются. Из этого, конечно, не следует, что все подростки, обладающие этими качествами, становятся в будущем шизофрениками. Окончательный диагноз, как поется в одной известной песне, ставит жизнь, и к другому врачу не пойдешь. Но это так, сноска.
- Чтобы меня приняли… за своего и взяли с собой, - начал вяло объяснять он, - мне предстояло пройти гремучий экзамен – пока горит спичка, удержать в зажатом кулаке уголек из костра. Я всякий раз кричал, не выдерживал, уголек выпадал из руки. А они методично считали, потом ржали хором над моими страданиями. Мне было очень больно, а они смеялись. Как я их всех ненавидел! Как я мечтал всем отомстить! Правда, не знал, как это сделать.
- Ты хотел одновременно и в компанию попасть, и отомстить своим обидчикам? Но, чтобы отомстить, надо было попасть к ним, верно?
- Вот именно! Я не представлял другого пути, кроме как экзамен этот идиотский выдержать. Во что бы то ни стало. Это уже потом я сообразил, что пацаны просто не хотели меня брать к себе. Я даже знал – кто больше всех не хотел. Лидер ихний, Чалый. То ли это фамилия, то ли кликуха такая была у него, не суть… Я так и не смог этот уголь удержать. И с тех пор каждый раз, как я вижу костер, мне кажется, что я выгребаю из самой его сердцевины горячий уголек и, сжав зубы, хватаю его ладошкой. Поэтому я не люблю костры. Хоть большие, хоть маленькие. И огонь вообще.
- Но с компанией этих ребят, - предположил я, - просто так дело не кончилось?
- Нет, не кончилось, - буркнул Лекарь, глядя в одну точку на полу. – Не могло просто так кончиться. Сейчас не помню подробности, но как-то они взяли меня с собой делать зацепы. Это когда из закаленной проволоки делается такая штука метра полтора длиной, на одном конце петля, чтобы держаться, а на другом крюк. Зимой, когда гололед, неповторимый кайф – зацепиться этим крюком за бампер какой-нибудь машины, газели, автобуса и мчаться, скользить, пока водила не заметит.
- Но это ведь опасно!
- А кому тогда, в девяностые, было легко? – неожиданно отреагировал Лекарь. - Меня ведь что распирало: многие и за машиной боялись мчаться, и тест с горячим углем не проходили, и вроде как были своими, приближенными к Чалому. А я зацепы делал ювелирно, не боялся нисколько, но пройти тест с углем не мог… Да мне равных в зацепах не было! И это казалось жуткой несправедливостью, я горел желанием доказать, прижать всех недовольных. И прежде всего этого Чалого, конечно. Машину могло занести, она могла затормозить – ты каждую секунду должен быть начеку. Чудовищный риск! Очень опасное дело, эти зацепы.
- Я правильно тебя понял: с одной стороны, ты их ненавидел всех, и прежде всего – Чалого. С другой – для тебя не было большей награды, чем влиться в их команду? Чтобы они, как ты выражаешься, приняли тебя за своего?
- Ну да, примерно так, - кивнул он, виновато улыбнувшись, - такое вот невозможное сочетание.
- И вот, - напомнил я ему, - как-то тебя взяли на это дело…
- Я тот зимний вечер в деталях помню, как сейчас. Как мы уцепились за последний грузовик, правда, не помню, но нас оказалось двое… Тех, кто смог, глотая выхлопы, удержаться. Я и Чалый. Мы неслись на приличной скорости. Орали, как поросята недорезанные. Такого кайфа я не испытывал ни до, ни после.
- Вы орали, - удивился я. - А водитель не слышал?
- Раз не остановился, - махнул он рукой, дескать, незачем по пустякам прерывать такой захватывающий рассказ. - Значит, не слышал. Может, у него музыка гремела в кабине, мы ведь не знаем! Потом я понял, что победитель должен остаться один. Двое – это слишком много. Мы не должны были финишировать вдвоем! На одном из поворотов я изловчился и выбил ногой крюк Чалого из буксировочного паза. Тот кубарем укатился под колеса сзади ехавшего самосвала и погиб. А я уехал.
- Так спокойно и уехал? И водитель не остановился?
- Ну да… Мне… кажется, - протянул он, прикрыв на мгновение глаза, - я даже слышал, как хрустели его ребра. Я не думал, что получится, но получилось. Как ни странно, мне ничего не было – никто ведь не узнал, что Чалый отцепился не просто так. Мне все сошло с рук. Чики-пуки. Были допросы в милиции, тетка вся исходила желчью, мол, говорила я тебе, предупреждала… А что толку!
- И тебя не мучила совесть, ты потом не раскаялся? У него могли родиться дети… Он мог кем-то стать в этой жизни…
- Еще как мог! Я ни на йоту не сомневаюсь в этом. Только не старайтесь, я вас понял с первого раза, - усмехнулся Лекарь. – Я даже знаю, что отсутствие раскаяния – это один из признаков психопатии по американской классификации Хэра. Но не буду себе приписывать то, чего не было.
Я откинулся на спинку кресла. Он знает «Перечень психопатических черт» Роберта Д. Хэра – или сокращенно ППЧ. Мне не послышалось? Что это – сюрприз? Заготовка?
- Ты знаешь этот перечень?
- Макар Афанасьевич как-то дал почитать методичку, - пояснил он, словно это был модный детектив или боевик. - Я и заинтересовался…
Вот это кульбит! Он не мог предполагать, что разговор «вынесет» нас к этой методичке. Выходит, Макар Афанасьевич существует. Жаль, не хотелось бы. Но это так, сноска.
- Итак, мы говорили о раскаянии! – продолжил я.
- Так вот, не было его. Стопудово! Умом я все понимаю, но тогда не раскаивался нисколько, уж очень был зол на Чалого и на всю компанию. Они, по сути, хором издевались надо мной, в каком-то смысле насиловали меня. Хладнокровно глазели, как я терпел адскую боль и умирали со смеху, когда я не удерживал этот самый уголек в своей ладони. Они выжгли мои линии Жизни, Любви, Сердца…
Он раскрыл ладонь, на которой я ничего особенного не увидел, но сочувственно кивнул, дескать, понимаю…
- Сожалею, Константин, - покачал я головой, - но в юности мы все максималисты, ты мог отказаться от этой затеи, никто тебя на аркане в компанию тех подростков не тянул. А то, что ты сделал, пусть не преднамеренное, но убийство.
- Ну да, ну да… Сейчас вы начнете меня воспитывать… Короче, вы спросили, люблю ли я смотреть на огонь. Отвечаю: нет, поскольку в памяти сразу всплывают эти подробности, гогот толпы, а ладонь начинает зудеть, как будто ее чем-то стягивает. Не люблю!
- Тебе повезло, но на этом твои везения не кончились, так?
- По-разному случалось, фортуна – бабка капризная, то передом повернется, то задом. Но в одном вы правы, какое-то время после того случая мне действительно везло. Пацаны даже шутили, мол, Бережок, крутой больно, с него вода, как с гуся, скатывается.
- Как тебя звали пацаны? – поинтересовался я. - В этом возрасте обычно всем дают клички, разве нет? У тебя разве ее не было?
- Была. Бережок, Фуфырик… Насчет Фуфырика – почему, не знаю. Дело не в этом, Илья Николаевич, - мой собеседник встрепенулся, искоса взглянул на меня и угрожающе произнес: - Вы мне тут зубы-то не заговаривайте!
- Что ты имеешь в виду?
- Как бы то ни было, но я двое суток отсутствую на работе не по своей воле, вы согласны?
- Конечно, не по своей, - кивнул я, предвидя, куда он клонит.
- Сегодня вы просите меня рассказать про огонь, завтра – про воду, не страдаю ли я гидрофобией. Потом на очереди клаустрофобия, затем – страх высоты…
- Не исключено, а что в этом предосудительного?
- Предосудительного – ничего, но что я скажу Макару Афанасьевичу, когда предстану перед его светлыми очами, вернувшись из вашего… э-э-э… сомнительного заведения? Я не намерен говорить, что меня держали в психушке, это повлияет не только на мою репутацию, но и на репутацию всего Центра. Вы мне какую-то справку дадите? Не больничный, не выписку, не эпикриз, подчеркиваю, а именно солидную справку, чтобы у шефа даже подозрения, даже малейшего сомнения в ней не возникло.
- Послушай, Костя, а ты ведь можешь запросто позвонить Макару Афанасьевичу, познакомить меня с ним, и я объясню ему причину твоего отсутствия.
- Ага, как же я позвоню, - посмеиваясь, Лекарь покрутил пальцем у виска. – Я ж не лох, у меня сотовый забрали, а по памяти я его телефон не помню. Конечно, позвонить можно, я думал об этом. Это неплохой выход…
- Так, может, я сейчас позову санитаров, они принесут твой телефон, - произнося это, я внимательно следил за его мимикой. – И ты позвонишь. Согласен?
- Можно, - неуверенно кивнул он. – Валяйте, зовите санитаров.
Я не мог уличить его во лжи, хотя он говорил неправду. Я помнил, что сотовых при задержании не было обнаружено ни у кого: ни у Лекаря, ни у жертв. Но лгать мог лишь психически нормальный человек, сознательно извращая факты. Бережков верил в то, что санитар может принести ему телефон, поэтому мне ничего не оставалось делать, как спонтанно разрулить ситуацию.
Я взглянул на часы, сделал озабоченное лицо и цокнул языком:
- Как жаль, у меня сейчас прием в поликлинике начинается. Давай так, я как-нибудь приду на беседу с твоим сотовым, и ты позвонишь своему шефу. Договорились?
- Как скажете! Просто я Макара Афанасьевича очень хорошо знаю, - перевел он дыхание, что не укрылось от меня, - он к тунеядцам и прогульщикам относится как к своим личным врагам.
«Интересно, - подумал я. – Почему он тогда тунеядцев и прогульщиков не тащит в подвал?»
Жуткое продолжение следует https://zen.yandex.ru/media/avmaltsev/gilotina-dlia-pauka-5eff590fc7ed49423942a1be
Понравилось? Ставьте лайк, делитесь с друзьями в соцсетях, подписывайтесь на канал.