- Пойдём со мной, - командует мне свекровь и хватает полведра воды.
- Куда? – мне немножко лень, но интересно.
- Курицу купать! Поможешь мне.
Свекровь смотрит на меня так, что я чувствую себя неловко: действительно, ведь купание куриц – обычное дело, все это знают! Но я всё-таки пытаюсь сделать скидку на то, что я «городская», у меня свои – дурацкие, ясное дело – представления о курах.
- А зачем её купать? – осторожно настаиваю я. И делаю предположение, - потому что жарко?
- Нет! Чтобы она на яйца не садилась!
И тут я слегка подвисла. Ибо не далее, как месяц назад свекровь и бабуля бились именно за то, чтобы убедить одну из куриц кого-то там высидеть. В ход шли и уговоры, и убеждения, и даже угрозы. Один раз одну из двух подходящих кур – кажется, Софью, но я не уверена – заперли на ночь в сарае для инструментов наедине с гнездом и десятком яиц. Этот метод подсказала бабулина деревенская память, мол, в её детстве (довоенном ещё, конечно) её собственная бабушка так убеждала кур сесть на яйца. И вроде бы это работало. Подозреваю, что у довоенных кур была хрупкая нервная система, и чтобы не сдохнуть от скуки в тёмном сарае, курица выбирала материнство.
Однако современные бабулины куры, нахватавшись прогрессивных идей, чётко выбрали путь чайлдфри и категорически отказываются становиться домашними наседками. В прямом и переносном смысле. Поэтому Софья (а может, Сабрина, я этих кур очень плохо различаю), проведя ночь в сарае, наутро чуть не выбила крошечное окошко под потолком, буквально вынося его собственной куриной грудью. Требовала свободы. И общества.
Были опробованы ещё несколько различных способов убеждения, которые тоже не сработали. Однако от процесса была и несомненная польза: свёкор мне по секрету рассказал, что пока обе его любимые женщины были заняты исключительно куриным воспроизводством, он спокойно и без нервотрёпки за несколько дней отремонтировал машину.
- А осенью я куплю полтора десятка подрощенных цыплят! – довольно сказал он. – Нормальных!
И его можно понять. Ведь участь хоронить цыплячьи трупики (а это случается среди новорождённых цыплят) выпадает именно ему. И мало того – потом ещё нужно долго успокаивать рыдающую супругу. И это, конечно, – самое трудное.
И вот, посреди лета, в одной из кур – вероятно, всё-таки, это Софья или Клавдия – проснулся пресловутый материнский инстинкт. И теперь она упорно сидит в гнезде, глядя стеклянным взором в перегородку. Я наблюдала за ней минут пятнадцать – она за это время не моргнула ни разу. И не пошевелилась. И, кажется, не дышала. На шестнадцатой минуте у меня мелькнула мысль, что она давно сдохла и мумифицировалась.
Я потыкала пальцем в куриный бок. Не меняя выражения лица и всё так же не моргая, кура слегка матюкнулась и снова замерла.
Зато её товарка у меня за спиной завелась, как мотороллер, и на одной ноте выдавала целую серию резких звуков:
- Кык. Кык. Кык. Кык. Кык. Кык. Кык.
Всё на выдохе. Когда она умудрялась вдыхать – загадка. Кыкая, курица с ненавистью сверлила меня поочерёдно то правым, то левым глазом и ходила вокруг меня кругами. Я мотнула ногой в сторону пернатой защитницы, и та мгновенно перешла на тон выше и увеличила скорость:
- Кык-кык-кык-кык-кык-кык-кык-кык…
Я догадалась, что в курятнике мне не рады.
И вот эту сиделицу моя свекровь и решила искупать.
- А зачем? Вы ж сами хотели, чтоб она на яйца села! Вот она и села.
- Поздно! – трагически сказала свекровь. – Цыплята не выживут зимой!
Почему июньские цыплята бы выжили зимой, а июльские – нет, я не знаю. Наверное, есть в этом какая-то куриная тайна.
Просто в очередной раз убедилась, что всё вот это сельское хозяйство – точно не для меня.