Акт первый
Бухгалтер предприятия по переработке отходов Любовь Ивановна Коньбаба сидела в душном маленьком кабинете на цокольном этаже и сводила годовой отчет. Линейки и столбцы зеленой таблицы плавились и горели на экране от сковавшего воздух летнего зноя. Вентилятор белыми лопатками пропеллера гонял горячий воздух по кабинету с внутреннего двора предприятия, пахло переработкой. Любовь Коньбаба сидела на черном стуле с отломанной спинкой и хотела замуж. Хотела самозабвенно, люто, порой теряя чувство меры в своем хотении. Все её подруги по техникуму - да что там техникум! - по школьной парте и даже детсадовскому горшку уже были за мужем, а она оставалась так и не тронутой, древнегреческим богом Гименеем.
- Жениться тебе надо, - говорила семья за обедом.
- А что же, деток еще нет? – спрашивало общество на улицах.
- Нет, - печально отвечала Коньбаба, стыдливо опуская глаза в пол.
- Ай-яй-яй, - качало головой общество, всплёскивая руками.
Стоило ей посетить какое-то более или менее приличное общество, будь то кафе, столовую или овощной ряд на местном рынке, к ней сразу же приставали с одним и тем же вопросом: торговки, официантки, розовощекие поварихи в облитых гороховым супом передниках. Лишь завидя ее, чуть потную, в белых сандалиях, покупающую порцию жареных котлет с лоснящимся жирком или выбирающую пару килограмм картошки, махали руками и требовали общения.
- Привет, Любана, как жизнь? – спрашивали они.
- Хорошо, - отвечала Коньбаба, зная наперед содержание второго вопроса.
- Замуж вышла?
- Нет еще, - быстро проговаривала она заученный ответ.
- Да как же так? – охали и ахали кругом, выражая такой неподдельный ужаса и недоумение, как если бы репродукторы на серых городских столбах объявили, что Наполеон вернулся в Москву.
- Да вот так, - чувствуя, как стыд красной краской закрашивает ее лицо, отвечала она.
- Ты с этим не тяни, - говорили они. - Тебе уже 23 года, потом родить не «смОгешь» и помрешь как препарированная лягушка на хирургическом столе.
- А если нет кандидата? – обиженно спрашивала она у них.
- Ишь ты, какая фифа, кандидата ищет, - отвечали они. - Ты вот послушай нас, - не унимались они, - мы «жисть» прожили, - настаивали они. - Ты давай дурью не майся, кандидатов пусть Госдума ищет, а тебе мужика надобно.
- А где ж его взять, ежели его нет в наличии? – удивлялась Коньбаба.
- Почему же нет, - удивлялись они в третий раз. - От любого рожай, - указывали они пальцем на грузчика Егора Бухалова.
- Нет, - пятилась назад Коньбаба, - лучше не рожать и вовсе, чем от Бухалова.
- Ну, как знаешь, - расстраивались таким ответом торговки, официантки и розовощекие поварихи в облитых гороховым супом передниках.
Каждый день, отмеренный отцом небесным на жизнь и человеческое существование, Коньбаба, уворачивалась от неприятных разговоров, которые загоняли ее на самое дно человеческого уныния.
Акт второй
Сборщик гипсокартонных перекрытий фирмы «Семь раз отрежь» Иван Ивушкин сверлил тысячное, юбилейное, отверстие в податливом материале. Мастерски орудуя шуруповёртом, вкручивал сверкающие головки саморезов в тело упругого гипсокартонна. Ивушкин сверлил гипсокартон и желал исполнения трех вещей в своей молодой и неокрепшей жизни, часто придавался сиюминутным мечтаниям, отчего шляпки саморезов уходили глубоко в материал, проминая его у самого основания. Ивушкин мечтал об Анджелине Джоли, красном спорт-каре с откидывающимися дверьми и бутылке «Жигулевского нефильтрованного». Если первая мечта была практически неосуществима в силу сожительства Джоли с каким-то сомнительным гражданином Соединённых Штатов Америки Питтом, вторая - кусалась дороговизной, с ценником, похожим на семизначный номер телефона с кодом города и восьмеркой впереди, то третья была досягаема и находилась в двадцати метрах от Ивушкина.
Выйдя из душного помещения, он направился в местный магазин «Шестерочка», попутно закурив сигарету с фильтром. Пробираясь через заставленные ряды различного рода продукции и теряя на ходу резиновые тапки, одетые на босые ноги, на скользком полу он схватил ледяную бутылку и отправился на кассу.
- Привет, Иван, - обрадовалась кассирша Светлан Утюгова, знавшая его еще по ПТУ № 13.
- Привет, - ответил он ей, промокнув потный лоб грязной рукой, отчего лоб стал таким же грязным.
- Не женился еще? – кокетливо спросила она, стрельнув левым глазом из-под приклеенной ресницы, пробивая «Жигулевское».
- Нет еще, - улыбнулся Ивушкин.
- Ай-яй-яй, - закачала головой Утюгова. - Как же так? Ты такой видный парень, - начала она, - картон прикручиваешь, что тебя характеризует как человека ответственного и состоявшегося в этой жизни. Неужто бы такое дело доверили дураку? – спросила она у Ивушкина.
- Думаю, не доверили бы, - уверенно ответил он ей, не поняв сути вопроса.
- Сорок пять рублей, - произнесла она.
Ивушкин высыпал мокрую мелочь из потного кулака в блюдце.
- Деток тебе пора, - заявила Утюгова. - Детки — это очень хорошо, сначала - мальчика, а потом, через три года, - девочку.
- А если младенчик сначала девочкой явится? – уточнил Ивушкин.
- Если сначала девочкой? – переспросила кассирша.
- Да, - ответил он.
- Тогда все наоборот, - ответила она. - Но разницу в три года не нарушать, - со всей серьезностью добавила она.
- А если и второй младенчик, предположим, девочкой выйдет? – не унимался он.
- Так мясо есть нужно, чтобы мальчик был, это ж все знают, - удивляясь неосведомленности в таких тонких вопросах, отвечала кассирша. - И вообще, детки очень нужны, и неважно кто родится, у всех есть, значит и у тебя должны быть, а то без деток мало ли чего люди подумают.
- Чего подумают? – выпучил глаза Ивушкин.
- Что ты из «этих», – шепотом произнесла кассирша Утюгова.
- Из каких, «этих»? – так же шепотом переспросил Ивушкин.
Из геев, - произнесла Утюгова сжатыми губами и оглянулась, поправляя розовую майку с большими золотыми выпуклыми буквами «D&G». Продолжение следует..