К Великому Празднику 9 мая и в честь моих родных....
Летом 1977 года мне исполнилось 14 лет, и родители отправили меня впервые в гости, к дяде Коле – старшему брату моей матери. Дядя Коля со своей супругой тетей Леной проживали на Урале в городе Березовский, что под Свердловском. Они были бездетны. Мы же с родителями обретались в Ленинграде, и наши семьи общались редко. Обычно меня отправляли на самолете летом в Ташкент к бабушке Лукерье Ильиничне, которая и была родительницей для Николая Петровича и моей мамы. Так вот раскидала семью поволжских крестьян жизнь и война. Дед, Петр Григорьевич погиб в начале войны, еще один сын бабушки – младший Борис, умер от осколочной раны в живот в Польше в 1944. Помыкавшись после войны, бабушка с моей маленькой мамой переехала к старшей дочери – медсестре в хлебосольный Узбекистан. Да, в общем, обычная послевоенная история. И я, если честно, почти совсем не интересовался прошлым своей семьи и своих родственников. Ветеранов тогда было еще много, и удивить кого-либо родственниками, прошедшими войну, можно едва ль. Мама единственная в семье получила высшее образование и, выйдя замуж за отца, переехала жить в Ленинград, что считалась очень удачным стечением жизненных обстоятельств. Поэтому в семье бабушки она была любимицей и смотрела на старшего брата и сестру немного свысока. Как случилось, что я должен был поехать один на поезде в Свердловск к незнакомым родственникам, которые к нам сами никогда не наведывались, тоже – не помню.
Договорились, что тетя с дядей будут встречать меня на вокзальной площади, а не у поезда – дядя был инвалид войны, да и я уже здоровый лоб – не пропал бы…. Я увидел его почти сразу – дядя Коля стоял, опираясь на костыль, у рыжего «ушастого» Запорожца и, улыбаясь, смотрел в мою сторону. Он был щупл и тих, маленького роста, с полностью бритым лицом, головой с большими залысинами, смеющимися глазами в лучистых морщинках. Совсем неприметным оказался мой единственный родной дядя. Тогда ему не исполнилось и 60 лет, но казался он уже сильно-сильно пожилым. Мы обнялись – обычные вопросы-ответы - как ехал-доехал, погода и прочее. Тетя Лена не встречала - ждала дома – готовить на стол для «дорогого» гостя. Дядя, заковылял вокруг машины – его правая нога была гораздо короче левой и как то неестественно вывернута колесом наружу. Он довольно ловко угнездился за рулем яркого агрегата с единственной педалью сцепления в полу, большим «Г» образным рычагом тормоза и лепестками газа на руле. Но и такая машина для советского мальчика считалась пределом мечты. Мы довольно быстро добрались до утопающего в густой зелени райончика застроенного кирпичными пятиэтажками, где на втором этаже одной из них была небольшая (но отдельная) квартира родственников. Тетя Лена встретила меня приветливо. Она оказалась полной противоположностью своему миниатюрному мужу – дородная, громогласная, вечно чем-то недовольная. У дяди Коли была еще и жуткая астма, что заставляло его постоянно вдыхать из какого-то баллончика лекарство, подавляющее приступы надсадного кашля.
Я пробыл в Березовском неделю. Каких-либо примечательных деталей в памяти не отложилось, но точно, что дядя не отходил от меня, развлекая дорогого племянника. Своих детей у него не было никогда. Мы ездили куда-то в лес на пикник, и дядя учил меня водить машину с ручным управлением, что было совсем непросто. Помню, что перестаравшись с обучением, я спалил ему клапан одного из цилиндров двигателя, и мы потом целый день занимались его ремонтом. Николай Петрович ни слова укоризны не выказал, так что я даже чувства вины не почувствовал, но ощущение неловкости пронес до сих пор. Еще запомнил, что продукты дядя получал в каком-то местном магазине-распределителе для ветеранов, но он так этого стеснялся, что даже не скрывал своего недовольства тем, что приходится так вот отличаться от других людей, которые принуждены были стоять в очередях за скудными прилавками советских магазинов.
Никогда и ничего про войну он мне не рассказывал, да я и не спрашивал. Поговаривали в семье, что дядя Коля воевал много, долго и славно, даже был представлен к званию Героя Советского Союза, но, глядя на этого тщедушного, изуродованного маленького старичка, так не похожего на былинного богатыря, верилось в это с трудом. Кого тогда это интересовало? Никто не допытывался и не искал.
Мои дни пребывания в гостях у Николая Петровича закончились быстро. Но я уже почувствовал, что стал для них, действительно, родным племянником, особенно, для дяди, который впервые общался со мной – как с сыном, только будто стесняясь нахлынувших отеческих чувств. День отъезда настал…. Меня проводили, обнялись на прощание, поцеловались. Он стоял, долго глядя мне вслед, как будто прощался навсегда. Потом я узнал, что дядя порывался подарить мне свою машину – рыжего «Запорожца» – ему должны были выдать новую, но что-то не сложилось, да и я не настаивал. Больше я не приезжал, мы не созванивались и не писали друг другу. А через 7 лет в 1984 году дядя тихо умер и никто в нашей семье его особенно не вспоминал. А ведь с его смертью пресекся род моего деда – Абраменковых.
Прошли года. Мне уже самому было далеко за сорок, когда умер мой отец. Все кто пережил смерть любимого человека, знают, что творится в душе. Тогда в память об отце я начал искать документы о прошлом всех близких и дальних родственников. О Николае Петровиче ничего не было в интернете. Я стал разыскивать родственников его супруги и нашел телефон ее сестры. Она меня узнала – оказывается дядя искренне много и с любовью вспоминал нашу единственную встречу и просил передать мне какие-то документы. Документы я получил через несколько месяцев после звонка по почте…
Развернул пакет – маленькие любительские фотографии довоенных и послевоенных лет, дядя Коля в форме, вот он в госпитале, а вот статья о нем….
Я, взрослый, матерый мужик читал и плакал. Как же я не расспросил его, как же не узнал все сам, тогда 35 лет назад? Передо мною прошла скоротечная жзнь Великого Русского Солдата! А сколько ему тогда исполнилось то? Да 20 с небольшим! И правдой оказались все слухи и легенды: и Халхин-Гол, и награда из рук Жукова, и Финская кампания, и оборона Ленинграда, и бои под Моздоком и последний его бой в 1944-м за Сапун-гору под Севастополем в 26 неполных лет! И представление за этот бой на Героя СССР поданное сами Крейзером Я.Г.! Вот же Наградной лист! Все - правда! Приведу выдержку из документа: «7.05.44 г. Гвардии капитан Абраменков Н.П., подтянув свою роту во время артиллерийской подготовки вплотную к разрывам своих снарядов, после перенесения огня артиллерии вглубь обороны противника, первым поднял свою роту на штурм Сапун-горы и стремительным броском ворвался с ней в траншеи первой линии обороны противника. Выбив противника из траншеи, товарищ Абраменков, действуя исключительно смело, мелкими штурмовыми группами блокировал 3 ДОТа и 5 ДЗОТов, уничтожив их гарнизоны. И выбив противника из 2 и 3 линий его обороны, первым во главе роты вырвался на вершину Сапун-горы, водрузив на ней первый Красный флаг. Отражая контратаку противника, товарищ Абраменков лично уничтожил более 20 солдат противника, и только тяжелое ранение вывело из строя героя командира Гвардии капитана товарища Абраменкова. За славные геройские подвиги, товарищ Абраменков достоин присвоения звания ГЕРОЯ СОВЕТСКОГО СОЮЗА».
Был я несколько лет назад на Сапун-Горе, поклонился крови солдатской, собрал горсть земли святой для меня, беречь буду….
Прости ты меня, Николай Петрович, гвардии капитан Советской армии. Мы и страну, которую ты защитил, не сберегли и сами друг с другом уже воевать начали. Детей, возможность иметь которых ты лишился из-за раны страшной в бою за Родину, бросаем в детдома сотнями тысяч. Ленимся, работать толком разучились, да и не хотим. Кто может, просто уезжают за границу, многие - в Германию, где живется лучше. За свои грехи, ни прошлые, ни настоящие каяться не хотим, а без покаяния, какое прощение? Так и вырождаемся.
Наверное, и лучше, что ты этого всего не видишь.
Прости, дядя Коля. Я буду помнить тебя….
А вы, если окажетесь в Екатеринбурге, пожалуйста, оставьте часок – поезжайте в Березовский – там близко – на городское кладбище – оно одно. Вы без труда найдете могилу Николая Петровича. Над ней горит Золотая звезда...
P.S. Подвиг является уникальным, поскольку именно Николаю Петровичу приписано установление первого флага. Тем не менее, тов. Бирюзовой, исполнявший в то время обязанности командующего фронта заменил звезду героя на орден боевого знамени. А герой еще год находился в лазаретах...
