Феномен субкультуры в России стал популяризироваться после того, как в 90-е годы Советский Союз потерял свою значимость, а власть полностью перешла к капиталистам и людям в «малиновых пиджаках». В Казани в начале 2000-х были популярны разные виды молодежных культурных направлений. Но в одночасье поколения казанских эмо, готов, рокеров, куда-то подевались, а их стиль жизни и эпатажное самовыражение забылось.
Enter встретился и поговорил с бывшими представителями неформальной молодежи об излюбленных местах тусовок, о том, чем их увлекала субкультурная среда, и как неформальная культура повлияла на их дальнейшую жизнь.
Полина Маршукова
предприниматель, 37 лет
В прошлом рокер
Еще со школьной скамьи я понимала, что отличаюсь от своих сверстников. Советский союз наложил отпечаток на мой характер: я мечтала выделяться среди одноклассников, но постсоветская школа не позволяла мне этого сделать. Признаться, в школьные годы я старалась быть как все, но у меня это плохо получалось. «Ну чего я боюсь? Почему я боюсь отличаться от других?», — говорила я себе. Я решила скинуть с себя этот кокон и делать то, что хочется. После нескольких лет я сняла с себя маску обычного человека, приехала в Казань поступать в «кулек» уже с зелеными волосами, в драных джинсах и с полным пониманием того, что в моей голове совсем другая философия.
Для меня самым большим открытием в жизни стала рок-музыка. Я поняла, что гитара — это моя страсть. Я выбрала среди субкультур именно рок-гранж направление, потому что у людей, подобных мне, были схожие интересы. Частые разочарования в жизни и узкие рамки Советского Союза не давали мне раскрепоститься, и я нашла себя в текстах песен Курта Кобейна и группы Nirvana. Для панка я была слишком спокойной, а для хиппи — безудержной бунтаркой. Нас, кстати, многое отличает от других субкультур. В первую очередь, мы не представляем опасности для общества: вся наша идеология основывалась на песнях Курта Кобейна, путешествиях автостопом и игре на гитарах на тематических рок-сейшенах. Когда я слышу Курта Кобейна, я до сих пор отрываюсь по полной, у меня внутри все переворачивается, заводится, бурлит.
Я борюсь со стереотипами и шаблонами общества. Для нас биография Курта Кобейна была некой Библией: мы ее перечитывали, находили фразеологизмы, цитировали. Один раз в электричке из Казани в Зеленодольск я забыла отксерокопированные листы книги про Курта, плакаты, значки, тетради, исписанные текстами его песен. И что вы думаете — впала в депрессию на несколько недель. Для меня это было позором — забыть реликвии своей религии в вагоне поезда. До сих пор храню все, что у меня осталось с тех лет. Я осталась неформалом в душе, во мне часто бывают порывы делать все не правилам, потому что нельзя перестать быть неформалом. Неформализм помог мне раскрепоститься и отойти от обыденности. Да, я взрослее и, безусловно, мудрее, у меня прекрасный заботливый муж и прелестная дочь, и сейчас я бы не совершила того, чем занималась в отрочестве. Однако миропонимание осталось прежним — я так же мыслю иначе и так же слушаю группу Nirvana и не могу ничего с собой поделать.
Дмитрий Кудрявцев
автомеханик, 29 лет
В прошлом панк
Если брать настоящих панков, которые живут в Москве или в Петербурге, — в Казани таких не было. Если даже и были, то уже в конце ХХ века они начали вымирать. Да, в обществе сложился стереотип, что панки — безмозглые дикари, которые спят в мусорных баках, нигде не работают, вечно молодые и вечно пьяные. Порождение панка в 60-е годы в Англии и Америке было формой общественного протеста. На фоне безработицы, повышения цен и политической неразберихи, появились люди, которые были против системы — они и стали первыми панками. У них появились свои стили музыки, внешнего вида и одежды. Та же самая мода на косухи пошла именно с того, что в Европе простой работяга, приходящий домой, заглядывал к себе в гардероб и не находил там ничего кроме старой джинсы и своей кожаной рабочей куртки с дырявым рукавом. Прикалывал булавками рукав и какие-либо нашивки и отправлялся пить пиво в паб. Одним своим внешнем видом показывал, что он против капиталистических идей, по его мнению, разрушающих общество.
Панк всегда был бунтарем, но понимающим общественные ценности и морали. Настоящий панк никогда не выкинет окурок на землю, он обязательно найдет урну, если до нее идти метров сто. Он не нагрубит малознакомому человеку или не отнимет у ребенка игрушку ради забавы, нет. Это выдуманный общественным мнением шаблон. Кроме этого, настоящий панк избирательно подходит к музыке. Например, я различаю абсолютно разные стили в панк-роке, ведь разновидностей его множество. С уверенностью скажу, что у нас в Казани были настоящие панк-группы, например, «Бакпосев», которые могли собрать до 2000 года свою небольшую, но зато настоящую аудиторию, состоящую из одних панков. Но со временем и они стали реже давать концерты, а ребята, выросшие на панк-культуре, повзрослели. Ровно как и я, но из своей субкультуры не вырос — панком был, панком и останусь. Буду бороться против системы, которая сейчас окружила наше капиталистическое общество. Я против того, что деньги управляют этим миром. Айфоны, накаченные химическими веществами девушки, сушеные парни, люксовые тачки, бургерные и инстаграмы начали разрушать наше общество, а о том, что делают современные политики, — я вообще промолчу.
Панки — достаточно индустриальное движение, которое состоит из бедных слоев общества. Да, они не могут позволить себе излишеств, развлечений и крутых вечеринок, и сложилось у них то, что сложилось. Концерты в подвальных помещениях, посиделки в трущобах, те же самые слэмы — для нас это было развлечением, а не чем-то агрессивным и противозаконным. Места, где можно было нас встретить — это закрытый еще в 2007 году «АРТ-салон», недалеко от колхозного рынка, и в сквере напротив старого автовокзала, где торговали пленочными кассетами и первыми mp3-сборниками. Сейчас бывших панков можно встретить, наверное, только на «Фабрике Алафузова» в Кировском районе, где иногда проходят тематические сейшены панк-рока. Мы с моим другом застали настоящую панк-культуру, выросли на ее философии, основали свою группу The Rave и играем настоящий панк-рок, несмотря на то, что мне уже скоро за тридцать.
Субкультура помогла мне осмыслить свою политическую позицию, отношение к обществу и жизни, дала силы находить свою точку зрения даже в тех вопросах, где протест кажется неуместным.
Юлия Тагирова
маркетолог, 26 лет
В прошлом гот
Сейчас для меня субкультура — не больше, чем просто термин из социологии. В 11 лет я увлеклась музыкой, которую не слушали мои однокашники. Не знаю, какой дьявол в меня вселился, но группы Nightwish, Lacrimosa, Evanescence поселились в моем компьютере в 2007 году и, что немаловажно, занимают место на жестком диске до сих пор. Музыкальное направление, которое ты выбираешь в осознанном возрасте, диктует правила и ритм жизни на ближайшие несколько лет. Если ты слушаешь рок и его разновидности, то ты достаточно меланхоличный подросток, который часто любит погрустить и помечтать. Если тебе нравится рэп и ты «наваливаешь бас», то ты все время проводишь во дворе и цепляешь пухленьких девчонок. Или если в 14 лет ты уже подпеваешь ребятам «расплескалась синева», то, скорее всего, ты свернул на криминальную тропинку своей жизни. Зарубежную или отечественную попсу выбирают ребята, которые говорят про себя гордо: «Мы нормальные!». Так у меня и случилось, что я ненормальная. Послушав один бэнд, другой, понимаешь, что с тобой что-то не так. Мне приглянулся gotic-rock. Одноклассники не понимали мои вкусы, родители и подавно, но на праведный путь меня уже было не вернуть (смеется, — прим. Enter). Я бесконечно читала Гарри Поттера, Эну Райс — все это подпитывало мой готической образ. Ну, а потом наступил четырнадцатилетний возраст и в бой пошла тяжелая артиллерия — я надела на себя майку с черепом, украшенную стразами, подвела глаза темными тенями и покрасила ногти в черный цвет.
Искать себе подобных было не так уж сложно: я знала, что вся неформальная молодежь кутит в центре Казани. На «шляпе» — так мы называли памятник Шаляпину — я познакомилась с готами, панками, рокерами, ролевиками. Мы проводили время вместе, играли на гитарах, пели песни и выпивали — счастью не было предела. Существует множество стереотипов по поводу того, что мы, готы, депрессивные и унылые дядьки и тетки, злые, как церберы, почитаем сатану, а распитие крови по православным праздникам — обычная наша традиция. Нет, это не так. Мы были достаточно адекватными ребятами, ничего противозаконного не делали.
В Казани, в отличие от мегаполисов, на готов реагировали очень резко. Некоторые останавливались, показывали пальцем, осматривали с ног до головы и кричали нам вслед: «Безбожники». Обидно не было нисколько — наоборот, приятно. Ведь что нужно для счастья пятнадцатилетнему подростку? Выделиться из серой массы и чтобы тебя наконец кто-то заметил. Отметки в школе для меня не были важны. На учёбу я откровенно забивала, никогда не позволяла школе мешать моему саморазвитию. Я сильно раскрепостилась, начала писать стихи и стала грезить о своей рок-группе, что сейчас стало превращаться в реальность.
В обществе есть стереотип, что готы любят проводить время на кладбище и интересуются магией. Спроси любого: «Чем ассоциируется у тебя готы?» — он ответит: «С надгробной плитой». Насчет магии не могу с уверенностью сказать, что это так. Меня и моих друзей она не интересовала — ни черная, ни белая, ни розовая. А вот кладбище, да, — это была моя стихия, где царит атмосфера спокойствия и умиротворения. Я обожала казанские кладбища за то, что там можно было поймать вдохновение. Мы не занимались мародерством, не дурачились, просто гуляли и смотрели на тех, кого уже нет.
Готика для меня — состояние души, а меланхолия — это наше проявление ранимости. Мы были темными романтиками, истинными ценителями прекрасной, как нам казалось, музыки и литературы. Сегодня я уже не верю в субкультуры: я попала на финишную прямую в далеком 2007 году, а после субкультуры уже стали вымирать. Направление помогло мне стать более серьезной, решительно и рассудительно подходить к жизненным вопросам. Готика воспитала меня тонкой и ранимой, но в то же время взрывной и импульсивный. Я благодарна своим отроческим годам за то, что я стала такой, какой вижу себя сейчас в зеркале. Все, что происходило в юности, стало бесценным опытом.
