Анна Зотова
В конце июня
роман
Часть 5.
Царевна Несмеяна
Глава 31.
До сих пор, если и случались в жизни Люси неприятности, то они были малые, преходящие, мимолетные в своей горести. Ночь сменялась утром, зима - весной, слезы - смехом.
До поры до времени Люсе казалось, что нет неразрешимых вопросов, что всякую вину можно исправить и загладить, со всеми можно помириться и найти общий язык. Она была уверена, что стоит лишь взяться за дело усерднее, быть прилежнее, внимательнее и сообразительнее, и все собой разрешится - узелки развяжутся, тучи разгонит ветер. «Все перемелется - мука будет», - любила говорить бабушка Соня. И Люся с ней соглашалась. Ах, как быстро летит время!
Кажется, еще совсем недавно Надя прогоняла князя Гаврилу, раздавался на даче звук дедова топора и рубанка, краснела земляника около здания университета, а теперь все это - содержимое сундука Люсиных счастливых воспоминаний, самых светлых, потому что безвозвратных. Казалось бы, откуда могла прийти беда? Ведь институт почти окончен, осталось только сдать государственные экзамены, бабушки радушны и хлебосольны, отец теперь зарабатывал много денег на заводе и готов был исполнить любое люсино желание.
Все началось с приятного - Люсю пригласила на День Рождения Марина. Стоял самый конец мая, погода прекрасная, тепло как летом. В такой день хорошо надеть красивый сарафан, пройти по улицам в босоножках, слушая летний шум города, сесть в пустой автобус и проехаться до Марины, зайти к ней и с порога попросить холодного лимонада, а потом сидеть и потягивать его, ожидая прихода гостей на кухне: вдыхать полной грудью душистый воздух трав, листьев и просыпающейся земли, доносящийся через открытые настежь окна.
Дмитрий Николаевич не любил Марину, считал ее легкомысленной, чинил дочери препятствия в дружбе с ней, поэтому таким известиям не обрадовался. Кроме того, он считал, что Люсе нужно непременно сегодня (такая погода стоит!) ехать с ним на дачу.
Люся размышляла, как ему отказать. Она уже давно дала себе слово не оставаться с отцом наедине, а тут отец уже был изрядно пьян - опять ходил и потягивал из стакана домашнее вино.
Отказать следовало твердо, но дипломатично, чтобы Дмитрий Николаевич не разозлился.
- Я не могу уехать из города. У меня экзамен через два дня, - решила попробовать старый трюк Люся.
- Через два дня? Успеешь вернуться вовремя.
- Но мне надо готовиться!
- Приготовимся вместе. Я тебе помогу.
- Не буду я тащить с собой кучу учебников.
- Давай их сюда, где они там у тебя? Клади в рюкзак.
Это был тупик. Хитрить смысла не было. Стоило напомнить о приглашении Марины.
- Папа, я не поеду на дачу сегодня. Я иду на день рождения к Марине.
- А копать огород я, выходит, один должен? Как за стол, так вы все горазды, а работать - не хотите!
Отец, когда был пьян, становился мелочным и несправедливым. Он прекрасно знал, что если кто и копает в огороде, то это Люся и Надя, которая изредка все же навещала дачу.
Люся промолчала, не желая спорить с ним.
- Значит, к Маринке идешь… Подлизываться, болтать, хихикать?
- У нее день рождения, она пригласила, - вновь напомнила отцу Люся.
- А ты и побежала как собачка. Никакой гордости. Ты как твоя мать или… бабушка.
«Бандерлоги, слышали», - мысленно произнесла Люся, но вслух говорить не стала.
- Эта твоя баба Соня Ивана Ивановича в могилу загнала, а теперь Надьку запрягла и пашет на ней, - выкрикнул отец.
Люся почувствовала, как краснеют ее щеки, а руки сжимаются в кулаки. Неужели отец ничем не отличается от своей сестры, его галантность, хорошие манеры - всего лишь наносное, фальшивое, а настоящее в нем то, что она сейчас видит?
Но отец уже поймал волну и теперь с нее не сходил.
- Живет как паучиха, эта твоя бабушка. Всех высасывает, одни трупы остаются.
«Негодяй! Да как ты смеешь!» - мысленно вскипела Люся, но все же сдержалась.
- Ласковая, добренькая. Знаем мы таких. А сама - холодный делец. Дедом всегда манипулировала, лишь бы все Гришеньке своему кусочек послаще.
- Неправда! Как ты можешь говорить такое?
Но Дмитрий Николаевич ее не слушал.
- Ехать со мной на дачу ты не хочешь, а к Маринке бежишь… И к бабушке бежишь. Под всех стелешься… Деньги мои прожираешь, еще и туда носишь, - орал отец, собирая невесть что.
- Какие деньги? Куда? – опешила Люся.
- К бабке своей. А она Гришеньке относит, - все более набирая силы в голосе, выкрикнул отец и добавил:
- А я тебе скажу, кто твоя бабушка… Проститутка она. Как и все бабы!
Выпалив это, отец увидел по лицу Люси, что та в бешенстве, и довольно захихикал.
«Больше я здесь ни на минуту не останусь», - решила Люся, развернулась и пошла в ванную, умыться холодной водой, чтобы остудить гнев, но по дороге не выдержала и бросила на ходу:
- Пьяная свинья!
- Что-о?! – отец так и застыл со стаканом в руке.
Люся открыла в ванной воду, глянула на себя в зеркало, которое висело над раковиной напротив входной двери. Лицо красное от гнева, глаза так и пылают огнем. Но еще страшней выглядело в отражении быстро надвигающееся на нее, перекошенное от ярости лицо отца.
«Снова чертом стал», - промелькнула мысль - а дальше сильная боль - он схватил ее за волосы сзади. Вспышка - удар об косяк, и Люся провалилась в беспамятство.
Очнулась она на полу в коридоре. Не открывая глаз, чувствовала, что ее продолжают бить. Странно, но особой боли она при этом не ощущала. Все тело словно оцепенело, а мозг, наоборот, работал быстро и четко.
«Если я окажу сопротивление или, что еще хуже, отбиваться начну - он меня убьет, убьет совсем. Мой удар для него как укус комара - только разозлит. Что делать?» - лихорадочно соображала она.
Отец тем временем продолжал ее трясти, бил по щекам, голове, ломал руки. Люся не открывала глаз, не хотела показывать ему, что она очнулась.
Вдруг она услышала собственный крик, - истошный и дикий, почти первобытный. Она и сама не поняла, как могла так закричать. Отец с испугу и злости сильно ударил ее по лицу: «Заткнись!» Внезапно раздался громкий лай соседской собаки.
«Лай, лай, миленькая, зови своих хозяев», - думала Люся и закричала еще громче. Собака тоже прибавила голоса. Хватка отца внезапно ослабла, теперь она спокойно могла выскочить из-под него. Он смотрел на нее совсем испуганный, казалось, он и сам не помнил, что только что делал с Люсей.
Она же бросилась бежать. «Надо забрать ключи», - и Люся схватила плащ. Она почему-то чувствовала, что теперь отец не так опасен.
Увидев в руках у дочери плащ, отец взревел:
- Это все на мои деньги куплено! - и кинулся отбирать его.
«Да подавись ты своим плащом, - отстраненно подумала Люся, пытаясь протолкнуть руку в карман. - Тут пусто, надо в другой».
Она извернулась, вытащила ключ, подкинула его на руке. Отец попытался схватить Люсю. Но она уже выбежала из двери и бросилась вниз по лестнице мимо соседей, стоявших в недоумении возле своих квартир. Отец, увидев их, поспешно захлопнул дверь.
«Скорей, скорей, к бабе Маше в соседний подъезд!»
Вся исцарапанная, с волосами, торчащими во все стороны, в измочаленной футболке она задолбила в дверь к бабе Маше.
- Пожар, что ли? - недовольно заворчала та за дверью, но, увидев Люсю, сменила тон. - Доченька, что это с тобой, что стряслось?
- Бабушка, милая, я к тебе, можно?
Баба Маша уже бежала к холодильнику за холодной банкой - прижать к синяку.
- Кто это так тебя? Сходи, умойся холодной водицей, полегчает.
- Отец! Я ему сказала, что он - пьяная свинья. Я не могу больше! - и Люся все рассказала бабе Маше.
Та всплеснула руками:
- Вот ведь каков! Ты, милая, ложись, полежи на моей кровати, успокойся, я тебе сейчас чаю с молоком принесу.
- Бабушка, дай мне какую-нибудь другую одежду! Я никогда больше не надену эту футболку и юбку.
- Халат тебе сейчас свой принесу. А ты ложись.
- Надо Марине позвонить, сказать, что я никуда не пойду. И, бабушка, надо же маму найти, пусть знает, что случилось, а я не знаю, где она.
- Полежи сперва, успеешь позвонить своей Марине. Нет, сходи сперва умойся, - кровь, вон, из губы бежит. А я позвоню Соне и Инне, может, она у кого-то из них.
Но Люся уже набирала номер Марины. Рассказала ей о случившемся. Стыдно было такое говорить. Марина, выслушав, спросила:
- Сильно болит? Что же ты теперь делать будешь? В милицию пойдешь?
- Зачем?
- Он же тебя избил.
- Не очень. Я еще себя не рассматривала, но синяк под глазом точно есть.
- Вот пускай они и рассмотрят. И имей в виду, хоть он и брат моей матери, я его жалеть не буду. Я бы на твоем месте заявление написала, пусть его на пятнадцать суток посадят.
- Это потом. Маму надо найти, ведь она придет домой - а он там один, разъяренный, поджидает.
- Да, это важнее, - согласилась она и неожиданно предложила:
- Хочешь, я тебе свои темные очки дам, чтобы на экзамен идти?
- Зачем?
- Чтобы синяк не видно было. И водолазку белую, чтобы руки и шею скрыть.
- Это можно. Спасибо.
Теперь баба Маша уселась за телефон. Сквозь шум воды Люся слышала, как она причитает, рассказывая бабушке Соне о Люсиных приключениях. Люся посмотрела на себя в зеркало: на губе ссадина, под глазом синяк, но не фиолетовый и не малиновый, а розоватый и припухший. На лбу шишка. Люся потерла ее. Болит. Взялась расчесывать волосы - в руках остаются целые пучки. Ну, конечно, он же сначала ее за волосы из ванной комнаты поволок. На затылке тоже огромная болючая шишка, - наверное, ударилась об пол в коридоре, когда упала. А, может, стукнулась, когда бил. Руки, запястья - все в синяках от его пальцев, его мерзких, грязных пальцев.
«Я еще дешево отделалась, - подумала Люся, - синяки сами заживут. А что было бы, если бы не залаяла собака? Милая собаченька - ты моя спасительница! Надо тебе гостинца принести».
И тут же на ум пришел главный вопрос - как жить дальше? Как на него смотреть? Как называть его после такого отцом?
«Он ненормальный, - решила для себя Люся. – И нормальным уже не станет. По крайней мере, для меня. Его теперь уже ничто не остановит. Так и будет продолжать пить, наращивая обороты. Я больше никогда с ним не заговорю. Никогда. Я не хочу, не могу считать его своим отцом. Уйду жить к бабушке Соне, но с ним не останусь, да и матери с ним оставаться не следует».
Но что же сказать родственникам, соседям, друзьям? Как объяснить, почему она отвернулась от отца? Не слишком ли жестко и поспешно ее решение? Многие родители бьют своих детей, и ничего, никто ни от кого не отрекается. Может быть, притвориться, что ничего не было? Ведь он наверняка, как бывало уже не раз после пьянок, придет с повинной. А потом? Что потом? Снова головой об косяк? Или об бетонный пол? Ждать, когда он допьется, и убьет за одно лишь слово поперек?
Как тяжело принимать это решение… Но это только ее, Люси, решение. У мамы не спросишь, у бабы Маши - тоже. И самое главное, что она уже знает, как надо поступить, но сколько неприятностей ей придется пережить из-за ее выбора в будущем!
Помириться с ним - самое простое и неправильное, оно неизбежно приведет опять к тому, что было сегодня, и, возможно, Люся, да и мать, не отделаются шишками и царапинами. Нет, так не будет. Помириться с ним, это все равно, что выдать ему индульгенцию, сказать - ничего, мол, страшного, до свадьбы заживет. Ничего нет страшного в том, что он ее ударил головой об стену, ничего нет страшного в том, что избивал ее на полу, когда она была без сознания. Ему никто не оказывал сопротивления, и это его не остановило, наоборот, раззадорило, - он решил дойти до конца.
Нет, она с отцом больше жить не будет.
Баба Маша уже успела во всех подробностях описать Люсины злоключения и сейчас сидела, промокая глаза платком, - так расстроилась она из-за всего случившегося.
- Люсенька, а какой телефон у этой, как ее, тети Инны Глинской? Может, Таня туда пошла? Нет ее у Сони.
- Горской, - и Люся продиктовала телефон Горских.
В конце концов, не найдя мать ни у Горских, ни у остальных ее приятельниц, Люся с бабой Машей решили вернуться домой к Тороповым, - а вдруг мать пришла туда, а там никого, кроме отца, нет? Кто ей придет на помощь? Баба Маша на всякий случай вооружилась скалкой:
- Я ведь так огрею - клочки пойдут по закоулочкам.
Дома, однако, они застали одну мать, - она в уличных туфлях ходила среди разбросанных по полу вещей.
- Он ушел, - сказала она. - Затолкал зачем-то в чемодан новое постельное белье и ушел. А когда спускался по лестнице, орал: «Как я рад, что ухожу от этой стервы!»
- Мама, прости, это я, наверное, виновата. Я не удержалась, обозвала его. Он из-за меня ушел.
- Ничего, я, наверное, даже рада... Всему должен быть конец. Что это с тобой? Он и за тебя принялся? - мать заметила синяк и ссадину на губе дочери.
Люся рассказала ей, откуда они взялись.
- Не удивляюсь. Он в ванной в кипятке вещи твои замочил. Я их вытащила. Но они, судя по всему, испорчены. Кричал, что все на его деньги куплено.
Пока они с матерью разговаривали, баба Маша бегала по квартире, подбирала с полу вещи, причитала, всплескивала руками. Услышав про ванну, она бросилась туда.
- Мама, я больше не хочу с ним жить после сегодняшнего.
- Да, думаю, что хватит с ним возиться. Сколько лет терпели. А насчет дома не беспокойся, жить он здесь, с нами, больше не будет. К матери своей ушел. Я на развод подам, мне его пьяные выходки тоже уже надоели. Как с ним под одной крышей жить после сегодняшнего, даже не знаю.
(продолжение следует)
Пять предыдущих глав: