Это небольшие истории о самой обычной девчонке Пашке - дочке кузнеца. Живёт она во владениях князя Охотина, и вечно попадает во всевозможные забавные ситуации. Причина? Она умеет говорить с животными так, чтобы они её понимали.
Заранее прошу прощения у людей серьёзных и чтущих правдоподобный исторический подход. Пашке не до строгих критиков - дел у неё много!))
Пашка сидела у реки и пасла гусей. Собственно, пасти их было вовсе не обязательно, они и сами прекрасно справлялись, но в последнее время гуси стали пропадать и как-то очень уж много. У Пашкиной семьи, правда, пока убытка не было, но соседки стали жаловаться, да и попросили Пашку присмотреть, что за напасть такая!
Все деревенские гуси сбивались в одно огромное стадо и мирно плавали у берега. Кормились, общались, а случись рядом какая-то напасть, и защищались вместе. Гусаки, водившие своих гусынь и гусят, хорошо друг друга знали и пустых драк не затевали. Если появлялся кто-то из чужаков, из соседней деревни, или дикие гуси наведывались, им вежливо, но твердо рекомендовали убраться подальше громким гоготом, потом шло ещё более громкое предупреждение, а потом уже только пух и перья летели от нарушителей границ! Причём, гусаки могли прогнать и лису и даже волка. А среди деревенских собак ни одной настолько глупой, что бы к стаду гусей лезть, просто не было. Любому желающему проверить гусиную бдительность, доходчиво объясняли, что если шкура, уши, нос и хвост дороги, не говоря уже о лапах, лучше близко не то что не подходить, но и не дышать в сторону степенных белых птиц.
Пашка забралась на низкую ивовую ветку и сидела, скрывшись в листве. Солнце припекало, а в тени ивовой листвы было очень приятно. Листики узенькие, серебристые, и тень от них такая прозрачная, прохладная... И вдруг она насторожилась. По берегу шел Пронька. В самом деле, ничего необычного в этом не было, у него дом был ближе всего к реке, а огород и вовсе спускался к воде. Но, то как он шёл, очень Пашку смутило. Двигался крадучись, озираясь. Достал из-за пазухи краюху хлеба и начал отламывать по маленькому кусочку и кидать молоденькому гуську, который был ближе всего к кустам. А сам, всё так же тревожно оглядываясь, начал в кусты задом пятиться. Гусёк молоденький, но упитанный, доверчиво шел, собирая клювом редкое лакомство. Пашка поняла, что причину исчезновения гусей она нашла, и сейчас может так же исчезнуть и вот этот дурачок. А вот как бы остановить Проньку? Она сама далеко от кустов. Цапнет гуська за шею, спрячет подальше, и объявит, что ей на солнышке голову напекло, мол мерещится. Надо как-то громко! И тут глянула она на важно шлёпающего мимо гусака.
-Гаврюша, а Гаврюша, смотри! Там вор гусёнка хочет украсть! – Пашка отлично знала гусака, который водил всё объединенное гусиное стадо уже два года. Огромный, очень сильный, умный и весьма злопамятный гусь, посмотрел на Пашку, потом туда, куда она показывала. Вроде ничего такого не увидел, кормят молодого гусака, почти гусёнка. Жаль, что он далековато, сам бы съел, хлеб редкое лакомство. А этому нахалу клюв бы начистил, чтоб не жрал вперёд старших, а вор-то где? Недоуменно гагакнул, уточняя у Пашки, не ошиблась ли она. И тут увидел, как человек, которого он отлично знал, и даже иногда лазил на его огород, схватил гусёнка! Крик разъяренного Гаврюши мгновенно услышали все гуси, закрутили головами, поняли, где злоумышленник и ринулись в атаку. При учете того, что гусей было значительно больше сотни, а Пронька один, ему пришлось весьма туго. На крики Проньки, спасающегося в собственной избе от птиц, а, главное на дикий шум, поднятый гусями, собрались все жители, которые были в деревне и могли двигаться. Стая гусей орала, била крыльями, и стучала клювами в крыльцо и дверь Пронькиной избы. Неподалёку с ангельским выражением лица сидела на корточках Пашка, гладя по шее похрипывающего гусачка.
- Ах, ирод! Это ж ты гусей наших крадёшь!!! – скандальная Фроська, у которой гусей вообще отродясь не водилось, моментально вклинилась в объединённый гусиный хор и легко перекричала его. – Точно он! И живёт рядом с речкой!
- Да эти ваши гуси, свиньи лапчатые, собаки этакие, весь огород мне затоптали! Раз мне урожаю не будет, так хоть что-то с них получу! – раздалось из-за двери.
- Ах ты, ленивая твоя душа! Ты ж отродясь ничего не сажал, окромя лука. – взвыли возмущенные соседи.
- Дак лук и сожрали! А я что? Я тоже должон что-то есть! – Пронька распахнул дверь и сильно об этом пожалел, потому что Гаврюша пошёл в лобовую атаку. Весил он очень прилично, разогнался от души, а цапнул так, да ещё в такое удачное место, что вой Проньки надолго запомнила вся деревня. Даже те, кто в полях работали расслышали. А потом ещё пару лет уточняли, у незадачливого гусиного вора, как ему гусятинка. Причем с той поры, услышав гусиное гоготание Пронька втягивал голову в плечи, стараясь стать поменьше и незаметнее. Гаврюша же иногда развлекался тем, что Проньку выслеживал и коварно шипел на него из кустов.
Глава 5. Пух на перину.
Бабка Феодосия, была владелицей знаменитого на всю деревню гуся. Гаврюша водил всё гусиное стадо ему подчинялись даже суровые местные гусаки и особенно её гусь прославился тем, что наказал гусиного вора Проньку, так, что его даже пострадавшие от его покраж, бить не стали. От смеха сил ни у кого не хватило.
Феодосия торопилась к травнице Аннушке, бабушке Пашки.
- Ой, Нюрка, иди скорее, гусь-то мой помирает. Гаврюша который. Помер уже небось! Отравился, похоже. Пришёл, шатается, лапа за лапу цепляется. Ой, жалко-то как!!!
- Так от меня-то ты чего хочешь, коли он помер уже? – озадачилась Аннушка.
- Так, а вдруг и не помер? - Феодосия славилась настырностью. Она, шмыгая носом, и уговаривала и упрашивала, наконец, травница кротко пошла за ней, понимая, что бабка всё равно не отвяжется.
- Странно, он же не гусёнок неразумный, знает, стало быть, что есть можно, а что нельзя... – удивлялась она про себя.
По двору бабки Феодосии летали белые пушинки. Её внучка Глаша готовилась выйти замуж, и собирала себе приданое. До полного счастья не хватало ей всего-навсего несколько горстей гусиного пуха, она уже выпросила у родственников и подруг, и вот всего-то ничего осталось! А тут такая удача. Бабкин огромный гусак зашел в калитку, шатаясь из стороны в сторону, несколько раз упал, и бабка побежала к травнице, а внучка как коршун хищно следила за Гаврюшей. Он постоял, поозирался, и вдруг рухнул на землю! Глаша подскочила к нему и выдернула перо. Гусь даже не шевельнулся.
- Сдох! Ой, надо скорее. Бабка вернётся, может, и не разрешить пуху надрать, а перину-то распарывать уже не будет! – Глаша стремительно приволокла корзину и начала спешно ощипывать гусака.
- Глашка! Да что ж ты творишь-то? – бабка Феодосия порядок знала и самоуправства никакого не терпела. А тут, вы ж гляньте люди добрые! Внучка без спроса пух тянет! А гусь бабкин личный! И какой был гусь!!!
Травница вздохнула и отправилась домой, а Феодосия отобрала выщипанный пух, да пригрозила хворостиной девке, - Тоже мне невеста! Подол задеру и выпорю, а то сыну пожалуюсь! – и оглянулась на Гаврюшу. Гуся не было. Феодосия осмотрела двор. Пёс на месте, молча сидит, смотрит на хозяйку. Никто чужой не заходил. Бабка задрала голову и посмотрела вверх. Орлов у их местности отродясь не водилось, да и уволочь такую махину не каждому орлу по силам! О вознесение гуся в небеса, так сказать, напрямую, бабка, как человек здравомыслящий даже раздумывать не стала.
- Ба! А гусь хде? – глупая Глашка озиралась, пытаясь найти, а где же Гаврюша?
По деревенской улице, пошатываясь и путаясь в лапах шел Гаврюша с ощипанным налысо пузом и гузкой и что-то недовольно булькал. Его, оглянувшись на странные звуки увидела травница баба Анна, и ахнула.
- Гаврюша, ой, да что же с тобой приключилось? – она повернула обратно, и наклонилась над гусём. – Ооо, это где же ты так набрался? – от гуся отчетливо пахло брагой. Несчастного Гаврюшу она повернула домой. Бабка Феодосия, по теплому времени года всегда страдающая от насморка, запахи не различала, а Глаша просто не обратила внимания, торопясь добыть пух.
- Так мы его зарежем и я пуху надеру! – Глашка пошла в бабку крайней упёртостью.
- Я тебе зарежу!!! Пух отрастёт и к зиме гусь как новенький будет! А гусь умник и красавец. Не буду его резать! – бабка Феодосия решила судьбу Гаврюши сразу и бесповоротно. А потом призадумалась. – Хде ж он нализался-то так? Чай гусям-то не наливают... Надо Пашку спросить, может, она у гусака выяснит?
Пашка, которую привлекли к решению загадки, привела Лиску, велела нюхать Гаврюшу, а потом показать, где гусь был сегодня. Лиска с выражением крайнего отвращения на морде, гуся честно обнюхала и побежала, оглядываясь на Пашку и бабку Феодосию. Без малейших сомнений собачонка привела их на двор Проньки и залаяла, показывая на что-то у крыльца. Пашка присмотрелась и подёргав бабку Феодосию за рукав, показала ей крошки хлеба, сильно воняющие брагой.
- Ах, он аспид! Гад ползучий! Это он мне решил гуся угробить, да так, чтоб я его сама зарезала! Собственными руками!!! Да подивитесь-ка люди добрые на змея этакого!!! Да чтоб тебя подняло и квякнуло! Да ирод подлючий! – бабка скандалить любила, умела и прекрасно это делала. Народ, собравшийся на крики с удовольствием внимал её воплям, а Пронька, и носа не показывал из избы, понимая, что Феодосия может и не церемонится, а перейти от криков к действиям. Пашка с Лиской давно убрались подальше, хотя у их дома, на другом конце деревни, вопли Феодосии отлично были слышны.
К зиме Гаврюша оброс. Пьяных он с тех пор ненавидел и щипал до крови. А Пронька после этой истории стал обходить далёкой стороной всех встреченных гусей!