С той поры как художника Василия Поленова захватила идея создания евангельского цикла картин о земной жизни Христа, Ближний Восток стал частью его духовного и художественного мира. Именно об этом периоде творчества Поленова увлеченно рассказывает многолетний сотрудник Поленовского музея Елена Каштанова в томе "Восток" трехтомника "Мир Василия Поленова" (издательство СЛОВО/SLOVO, 2019)
Для воссоздания «достоверности» обстановки, в которой происходили события, связанные с жизнью Христа, Василий Дмитриевич дважды ездил на Ближний Восток.
Впервые он побывал там зимой 1881/1882 года. Этого путешествия он желал безмерно: Поленов — живописец-реалист, ему явно не хватало «зрительных» впечатлений, без них крайне трудно рождался замысел картины «Христос и грешница».
Путешествие в Египет, Сирию, Палестину дало возможность почувствовать реальность евангельской темы.
Второй раз он отправился в свой «Библейский путь» в 1899 году — в связи с замыслом серии картин «Из жизни Христа».
Поездку зимой 1881/1882 года организовал князь Семен Семенович Абамелек-Лазарев (1857–1917), один из самых богатых людей России, а сопровождал его историк искусства и археолог Адриан Викторович Прахов (1846–1916). К ним и присоединился Василий Дмитриевич. 8 ноября 1881 года он писал Прахову из Москвы:
«Дорогой Адриан Викторович, сегодня узнал я от Саввы, что Вы собираетесь в странствование на Восток, правда ли это? Я ведь тоже имею намерение предпринять такое же путешествие, и если почему-либо это не расстроит Ваших планов, то я был бы несказанно рад совершить его вместе с Вами. Прошу Вас написать мне два словечка, но совершенно откровенно, подходит ли Вам это или нет, для меня это было бы совершенным обновлением. <…> Искренно любящий Вас. В. Поленов».
Получив радостное согласие и Прахова, и Абамелек-Лазарева, Поленов быстро собрался в путь. Он отправился в свое первое путешествие по Востоку в замечательной компании. Письмо Адриану Викторовичу Поленов написал 8 ноября, а 6 декабря был уже в Египте. Впечатлениями Василий Дмитриевич делился в письмах, которые отправлял в Россию и сберегал в этюдах. Это главные источники о поездке, в них — искренние и непосредственные эмоции от путешествия. В одном из писем читаем: «Я уже так давно мечтал об нем [путешествии на Восток], что теперь, когда мечта многих лет начинала осуществляться, я не верил такой удаче, смотрел на себя как на постороннего человека и завидовал ему»2. Во время короткой остановки в Стамбуле путники осмотрели самую большую мечеть города — Айя-София, перестроенную из знаменитого христианского собора Святой Софии. Письма Василия Дмитриевича к родным с яркими подробностями — и бытовыми и художественными — лишний раз подтверждают, что Поленов — не просто талантливый рассказчик, он обладал и незаурядным литературным талантом, поэтому его письма необходимо читать в полном объеме.
«…Оправившись немного, мы первым делом отправились в Стамбул, т. е. древний город, собственно Византию, впоследствии Константинополь. Проехав по мосту через Золотой Рог, поднявшись грязными, плохо вымощенными улицами Стамбула, мы очутились на холме, на котором стоит Айя-София (Святая премудрость) и на котором стояли прежде дворцы византийских императоров, гипподром и т. д. Теперь на этом холме находится дворец султанов (Эски-сарай), очень бездарная постройка с сокровищницей, с удивительным фарфоровым арабским киоском. Султаны больше не живут в этом дворце, он стоит уныло, уединенно и заброшенно. Впрочем, в этом вся его прелесть.
Чудный холм, с него, как на ладони, перед тобою расстилается часть Стамбула, Золотой Рог, Пера, Галат, Босфор… Мраморное море, Принцевы острова, высокие голубые горы, азиатские берега и далеко за ними, в облаках, Олимп вефинский, покрытый снегом. На первом плане кипарисы, лавры, платаны, пинии. И вся эта панорама, как по заказу, осветилась до этих пор скрывавшимся солнцем. Чудная картина. <… > Я не помню более величественного и художественного впечатления от архитектоники. Ни Пантеон, ни храм Петра, ни Кёльнский собор не могут сравниться с свободным полетом мысли, создавшим этот храм. Потом, осматривая подробности, встречаешь полуграмотные места в архитектурных частях, а особенно в строительной технике, но замысел и удача вылившегося целого изумительны. Описывать трудно, не берусь, надо самому видеть, чтобы иметь понятие. <… > Чудный храм. Жаль, что мозаичные изображения закрашены желтой краской, подражающей золоту, но совсем не передающей его, она тяжелит верхнюю часть здания и наскучает глазу. Воображаю себе, что это за красота была, когда все мозаики были целы и играли своими гармоническими переливами… Все, что я до сих пор видел в области архитектоники, не имеет того размаха личного творчества, как Айя-София. Гениальные художники были ее строители, Исидор и Анфимий — великая им слава».
6 декабря на подходе к Александрии Василий Дмитриевич в восторге записал: «На востоке занималась заря, южнее виднелась черная полоска материка… Африка! Твердая земля!.. Мне казалось, что я первый открываю эту сказочную страну. <…> Показался Александрийский маяк, стоящий на месте древнего Птоломеевского Фароса, одного из семи чудес света по признанию греков. Виднеются пароходы, подходящие и уходящие из Александрии. <…> Наконец, взошли в великолепный Александрийский порт… Я в Египте!»
В письмах Поленов приводит в порядок свои впечатления от увиденного: «На берегу Нила в пригороде Каира — Булак, знаменитый египтолог Мариэт основал музей, куда в продолжение тридцати лет собрали очень интересную коллекцию. Музей этот служит как бы введением к памятникам Древнего Египта. В начале нынешнего года случайно открыта была усыпальница самых великих египетских фараонов…
Но всего интереснее — это две статуи из камня песчаника и выкрашенные краскою, — свежести, как будто вчера окрашены, и поразительно хорошей работы, и совершенно живая деревянная статуя толстого господина под названием Шейк Эль-белед. Каменные статуи изображают бритого господина с усиками, по имени Ра-отеп и царской родственницы Неферт [Нефертити] с стеклянными глазами, которые смотрят, как живые. Найдены они в гробнице Мейдумской пирамиды, с записями третьей династии, т. е. около шести тысяч лет до рождества Христова. Поэтому древнее на две тысячи лет пирамид Хеопса и Хефрена. Вообще, что удивительно в египетском искусстве, это, что оно является сразу на высшей точке своего развития, за которой идет застылое повторение того же самого и постепенное падение. Изумительно!
На третий день рано утром отправились мы на большие пирамиды близ деревни Гизе.
Чудное безоблачное утро, солнце только что показалось и косыми розовыми лучами обливает долину, довольно холодно, теплое пальто очень впору. Пирамиды находятся на запад от Каира на самом рубеже песчаной Ливийской пустыни и плодородной долины Нила, верстах в двенадцати от города. К ним ведет по зеленым полям всходов высокая насыпь, усаженная акациями и сикоморами, — кусты и тенистые деревья.
Две громаднейшие пирамиды Хеопса, или Гуфу (тоже Суфис) и Хефрена стоят на каменных холмах, оканчивающих пустыню. Вышина их около семидесяти сажень. Сложены они из параллелептических песчаников, вышины в полтора аршина, который теперь составляет лестницу. <… > Вид с пирамиды очень любопытен. На юго-восток — вся долина Нила, ярко-зеленая от всходов, с пальмовыми рощами, с озерками, оставшимися от разлива. В середине изгибается Нил. Белыми точками виднеется Каир, а за ним хребет Моккатам, оканчивающий долину по ту сторону реки. На север — плодородная равнина Дельты. На запад — море подвижных песков Ливийской пустыни, с выступающими кое-где каменными утесами. Я попробовал сделать набросок этого вида».
Из Александрии путешественники на поезде возвратились в Каир, далее на почтовом пароходе отправились на юг, в Асуан.
«Мы уже спускаемся по Нилу. Любопытная речка этот Нил; узкая полоска плодородной и обработан[ной] земли с множеством финиковых пальм, сикомор, белых акаций идет между двумя грядами огромных масс песчаника, а в верхнем течении, гранита. Одни поля ярко зелены, со всходами, другие уже желтые, спелые и идет третья уборка, всюду работает человек, да какой курьезный, живописный.
Славный народ эти африканцы: арабы, феллахи, копты, нубийцы, абиссинцы, негры с различными подразделениями, и все это на фоне красивых и величественных египетских развалин, которым по две, по три, а некоторым и по шести тысяч лет. Особенно подружился я с нубийцами. Смышленые, ловкие, веселые, они нас совершенно пленили. <… > Хорошее место Асуан, против него зеленый плодородный остров Элефантина, на нем живут абиссинцы и ходят, как ходил праотец Адам после изгнания из рая, а ребятишки придерживаются просто райского костюма. Дальше идут первые нильские катаракты, а за ними священный, а теперь волшебный остров Филе».
Затем путешественники посетили Саккару и Абусир, а потом направились в Порт-Саид, чтобы сесть на пароход до Яффы.
Оттуда отправились в Иерусалим, где остановились на русском подворье. Следующие два дня путешественники осматривали достопримечательности Иерусалима: побывали у Стены Плача, на Храмовой горе у мечети Омара, которая произвела на художника сильнейшее впечатление.
Тонкое художественное восприятие отличало художника даже в тех случаях, когда он преследовал чисто документальную цель — с археологической точностью фиксировать на полотне древние постройки, особенно — архитектурные памятники первых веков новой эры.
В Иерусалиме Поленова особенно поразил храм Гроба Господня — совсем другая архитектура, непохожая на русскую и европейскую. «Это — конгломерат строений, начиная от третьего века (церковь императрицы Елены) и кончая куполом над часовней гроба, выведенном в 1868 году, — писал он матери, Марии Алексеевне, 2 февраля 1882 года. — Но что за живописная вещь этот лабиринт церквей, алтарей, переходов, лестниц, подвалов, балконов и т. д., и все это живет. Какая разнородная толпа богомольцев движется перед вами; начиная от наших русских старушек всех губерний (их тут огромное количество) и кончая черными нубийцами и абиссинцами христианами. <… >
Иерусалим оказался к нам далеко не таким милостивым, как Каир и Египет. Переезд до Яффы был очень тяжелым, то есть пароход сильно качало, а меня сильно травило. Перед Яффой пришлось болтаться двадцать четыре часа, выдерживая карантин, назначенный турецким правительством в пику египетскому. С парохода до Яффы, при сильном волнении, да проливном дожде, прыгая между утесами, доплыли мы до берега. Яффа маленький приморский грязный городишко, но окруженный на несколько верст роскошными апельсиновыми садами, в которых деревья и как раз теперь усыпаны плодами. Из Яффы отправились мы в крытой таратайке по довольно сносному шоссе в Иерусалим. Небо разъяснело, солнце осветило плодородное финикийское побережье. На полдороге, в уединенном домике под названием Латрун, мы заночевали, и на другой день с рассветом при холодном дожде и ветре пустились через склон Ливана в Иерусалим и после полдня холода и мокроты вступили в пригород Иерусалима, т. е. в русское подворье. Консул нас ожидал и приготовил нам помещение. Оправившись, отправились мы к нему, оказалось, очень милый радушный господин, страстный любитель живописи, так что египетские мои этюды произвели огромный фурор. Взяв «каваса» (телохранителя), мы пошли к Гробу Господню. Какие трогательные сцены можно увидеть, сколько искренней горячей веры и чувства приносят к этому Гробу».