Тему сегодняшней статьи мне подсказал один комментарий. Мои читатели достаточно часто высказывают мнения, которые, мягко говоря, не совпадают с моим. Я считаю это нормальным явлением: хорошо выписанный автором литературный персонаж становится живым человеком, мы подчас воспринимаем его более реальным, чем какого-то действительно жившего героя. А живой человек, думается мне, просто не может вызывать у всех абсолютно одинаковые чувства. Однако, тем не менее, мы можем любить или не любить героя, но просто не имеем права не учитывать каких-то определённых вещей.
Наверное, я не очень удивлю своих постоянных читателей, если скажу, что мой любимый герой в «Войне и мире» - Андрей Болконский. При этом я совершенно ясно вижу, что для многих этот персонаж неприемлем. Я это заметила у многих своих комментаторов, видела и в других источниках (по Дзену гуляет статья о литературных героях, «которые бесят», заставкой для коей служит фотография В.В.Тихонова в роли князя Андрея).
Что могу сказать на это? Во-первых, вспомнии, что и в романе далеко не у всех князь Андрей вызывает симпатию.
«— Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? — сказала Наташа, указывая на князя Андрея. — Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
— А, вы его знаете? — сказала Перонская. — Терпеть не могу… И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошёл. И связался с Сперанским, какие-то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, — сказала она, указывая на него. — Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами». Правда, чуть позднее Толстой опровергнет её слова:
«— Позвольте вас познакомить с моей дочерью, — сказала графиня, краснея.
— Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, — сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе и занося руку, чтобы обнять её талию ещё прежде, чем он договорил приглашение на танец».
Однако и среди военных к князю Андрею относятся по-разному: «В штабе Кутузова между товарищами-сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации. Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем-то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись»
Было и его столкновение с Николаем Ростовым, когда каждый из них, придя к Борису, увидит самый неприятный для себя тип человека: князь Андрей - «рассказывающего военные похождения армейского гусара», а Николай - одного из «всех этих штабных адъютантиков». И Николай, рассказывая «про Шёнграбенское дело», испытывая «странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры», попытается оскорбить князя: «Да, рассказов много, но наши рассказы — рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая» (естественно, не представляя себе, где во время сражения был князь Андрей). Надо отдать должное выдержке Болконского: «А я вам вот что скажу, — с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. — Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придётся быть на большой, более серьёзной дуэли… Впрочем, — сказал он, вставая, — вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, — прибавил он, — что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорблённым, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий».
А дальше – великолепные размышления Николая: «Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или в самом деле оставить это дело так? — был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика».
Так что тех, кому князь Андрей неприятен, я понять могу (но никак не согласиться с ними). А вот с другим утверждением хотелось бы поспорить. В комментарии одного из читателей было сказано: «Князь Андрей сам не знал, что он хочет, этакий "лишний человек", умная ненужность. Вроде и положительный герой, а всем с ним плохо». Вторую часть фразы комментировать не буду, а вот первая…
В ней меня поразило соединение двух высказываний о совсем другом литературном герое – Евгении Онегине: «Онегин - умная ненужность, герой времени, которого постоянно находишь возле себя или в самом себе» (А.И.Герцен) и «Он даже не знает, чего ему надо, чего ему хочется; но он знает и очень хорошо знает, что ему не надо, что ему не хочется того, чем так довольна, так счастлива самолюбивая посредственность» (В.Г.Белинский).
«Лишние» люди… Сколько о них говорилось в школе! Но, господа, можно ли считать «лишним» князя Андрея? Давайте вспомним, кто они – эти самые «лишние».
«Лишним» был Онегин, чужой для света и так и не сумевший найти себе применения. «Лишним» был Печорин - впрочем, мне кажется, будь он одного поколения с князем Андреем, то нашёл бы себя, когда «России двинулись сыны» против «рати иноплеменных»; это в николаевское время он не захотел «стать на сторону творящей насилия власти».
А что же князь Андрей? Попробуем хотя бы бегло проверить его «лишность». Говоря об Онегине, Пушкин будет постоянно подчёркивать его разочарованность, равнодушие ко всему. Конечно, Болконский в гостиной Шерер выглядит примерно так же: «Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою оживлённою женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них, и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело».
Но ведь это только в гостиной!
«Князь Андрей, говоря это, был ещё менее похож, чем прежде, на того Болконского, который, развалившись, сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо все дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском». Таким он предстанет перед Пьером всего лишь через несколько часов!
Пушкин расскажет нам о бесплодных попытках Онегина «себе присвоить ум чужой», а также о том, что «труд упорный ему был тошен». А Болконский?
«Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием — силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всём имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться» (вспомним ещё фразу старого князя: «Ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержан, ну и здоров» - бездельников среди Болконских нет!).
И если Онегин «не годится в гении, не лезет в великие люди», то уж о князе Андрее с его мечтой о «своём Тулоне» никак нельзя этого сказать! Он вырывается из «заколдованного круга» «гостиных, сплетен, балов, тщеславия, ничтожества», где вынужден «стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом», и начинает свой путь, не зная «душевной подлости» - спокойствия…
И даже вроде бы «выбитый из седла» тем, что произошло под Аустерлицем («Я жил для славы…. я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь»), а затем смертью жены («Видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться… и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем?»), он не изменит себе.
Вспомним, как князь Андрей будет жить у себя в имениях. «Князь Андрей безвыездно прожил два года в деревне. Все те предприятия по именьям, которые затеял у себя Пьер и не довёл ни до какого результата,.. были исполнены князем Андреем. Он имел в высшей степени ту недостававшую Пьеру практическую цепкость, которая без размахов и усилий с его стороны давала движение делу. Одно именье его в триста душ крестьян было перечислено в вольные хлебопашцы (это был один из первых примеров в России), в других барщина заменена оброком. В Богучарово была выписана на его счёт учёная бабка для помощи родильницам [не в память ли о маленькой княгине? – АК], и священник за жалованье обучал детей крестьянских и дворовых грамоте… Несмотря на выказанное им Пьеру равнодушие ко всем внешним событиям мира, он усердно следил за ними, получал много книг, и к удивлению своему замечал, когда к нему или к отцу его приезжали люди свежие из Петербурга, из самого водоворота жизни, что эти люди, в знании всего совершающегося во внешней и внутренней политике, далеко отстали от него, сидящего безвыездно в деревне… Князь Андрей занимался в это время критическим разбором наших двух последних несчастных кампаний и составлением проекта об изменении наших военных уставов и постановлений». И не приходится удивляться, что, приехав в Петербург, он окажется среди тех, кто готовит реформы.
И эта огромная работа ума может ли сравниваться с «деятельностью» Онегина, который в деревне тоже займётся было преобразованиями – «чтоб только время проводить», и, конечно, никаких серьёзных занятий делами у него и близко не было…
О военной службе князя Андрея в 1812 году я уже писала, но ещё раз напомню слова Кутузова: «Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты». И, наконец, самый простой вопрос – может ли считаться «лишним» человек, отдавший жизнь за Родину?
Более того, в эпилоге романа Толстой «воскресит» князя Андрея. Сначала в вопросе сына: «Когда все поднялись к ужину, Николенька Болконский подошел к Пьеру, бледный, с блестящими, лучистыми глазами.
— Дядя Пьер… вы… нет… Ежели бы папа был жив… он бы согласен был с вами? — спросил он». И на вопрос последует ответ Пьера: «Я думаю, что да».
А затем мальчик увидит во сне «себя и Пьера в касках — таких, которые были нарисованы в издании Плутарха. Они с дядей Пьером шли впереди огромного войска… Впереди была слава…» А после – «Пьера уже не было. Пьер был отец — князь Андрей, и отец не имел образа и формы, но он был… Отец ласкал и жалел его».
И практически завершит роман клятва мальчика: «Отец был со мною и ласкал меня. Он одобрял меня, он одобрял дядю Пьера. Что бы он ни говорил — я сделаю это. Муций Сцевола сжёг свою руку. Но отчего же и у меня в жизни не будет того же? Я знаю, они хотят, чтобы я учился. И я буду учиться. Но когда-нибудь я перестану; и тогда я сделаю. Я только об одном прошу Бога: чтобы было со мною то, что было с людьми Плутарха, и я сделаю то же. Я сделаю лучше. Все узнают, все полюбят меня, все восхитятся мною».
Можно ли после этого считать князя Андрея «лишним»?!
Если статья понравилась, голосуйте и подписывайтесь на мой канал
"Оглавление" всех статей по "Войне и миру" здесь
Навигатор по всему каналу здесь