/Выдержка из книги Игоря Смольникова «Путешествие Пушкина в Оренбургский край»/
…Колёса дробно стуча, покатились по мостовой главной Михайловской улицы (ныне Советская). Коляска остановилась у каменного дома наказных атаманов. Здесь Пушкина ждали. Сам атаман. Полковник Покатилов, спустился вниз со второго этажа встречать позднего гостя. Ждал здесь Пушкина и ужин, и первый, до полуночи, разговор с начальником здешнего края.
Но как сразу выяснилось, Василий Осипович Покатилов мало что мог сообщить о пугачёвских временах. Он в них, похоже, никогда особо не вникал, хотя служил в Оренбургском крае тринадцать лет – сначала в самом Оренбурге, затем в Уральске: в тридцатом году его назначили войсковым атаманом (управляющим войском). Наказным атаманом он был утверждён лишь в декабре 1833 года.
Как мог заметить Пушкин, это моложавый и молодцеватый полковник мало интересовался жизнью казаков, а те его недолюбливали. Это проявлялось в мелочах, мало заметных, а то и вовсе незаметных для невнимательного взгляда: в подчёркнутой исполнительности подчинённых; в том, что, даже во время застолья, устроенного в честь столичного гостя, казачьи офицеры ни на минуту не оставляли официально-почтительного тона по отношению к своему начальнику.
Пушкин уловил всё это. Но вникать не стал. Его в Уральске волновало иное, а сам Покатилов был к нему предельно внимателен и любезен *1.
2 октября из Болдина поэт сообщал жене: «…тамошний атаман и казаки приняли меня славно, дали мне два обеда, подпили за моё здоровье, на перерыв давали мне все известия, в которых имел нужду, и накормили меня свежей икрой, при мне изготовленной» (Угощая поэта икрой, при нём изготовленной, казаки Уральска оказывали гостю высокую честь). Кто же были эти казаки и какие сведения «на перерыв давали» поэту?
На обедах в его честь присутствовали казачьи офицеры, которые могли о чём-то рассказывать со слов старых людей. Так, очевидно, и было. Поэтому самыми ценными оказались для Пушкине не эти застольные беседы, а встречи и разговоры со стариками, рядовыми казаками, которые помнили восстание, а кое-кто и принимал в нём активное участие на стороне Пугачёва.
Такие казаки жили ещё в Уральске, их было немало – сорок шесть человек (мужчины). Были ещё и казачки (Казачек было 24, согласно ревизской переписи населения Р.В. Овчинникова). С ними тоже разговаривал Пушкин.
Он умер говорить с простыми людьми. Они доверяли ему. Ни Перовский (губернатор Оренбургской области), ни тем Покатилов или другие начальники Уральского войска не могли бы заставить казаков быть искренними, разговориться. Они «на перерыв давали» поэту необходимые ему известия не потому, что начальство им приказало или разрешило (хотя такое решение тоже играло немалую роль), а прежде всего потому, что этот странный, штатский человек с ясными голубыми глазами и располагающей к себе улыбкой проявлял неподдельный интерес к их жизни, к прошлому, которое не умирало, не затухало в их памяти.
В разговоре он высказывал удивительные знания о том времени. О тех людях и тем укреплял доверие к себе. Он так заразительно и безудержно смеялся, когда слышал о чём-нибудь смешном, что его собеседники сами начинали от души хохотать и не придавали значения тому. Что перед ними человек приезжий, судя по всему, значительный, что сам войсковой атаман относится к нему с почтением. Была и ещё одна причина, которая заставляла беседовавших с Пушкиным людей тянуться к нему.
Полвека с лишним минуло с той пугачёвской поры, а впервые они видели не своего брата- казака или иного человека простого звания, а барина. Который с такой жадностью выслушивал их рассказы об их преступной в глазах начальства молодости. А ведь кое-кто из собеседников Пушкина был не только прощён после разгрома пугачёвского восстания, но и наказан. Одним из таких казаков был Михаил Денисович Пьянов девяностопятилетний старик. Встреча с ним оставила глубокий след в сознании поэта.
Отец Михаила Денис Пьянов знал Пугачёва задолго до того, как тот выступил на Яике в роли самозванца, царя Петра III. В его доме Пугачёв жил некоторое время ещё до первого своего ареста в 1772 году, когда (как отмечает Пушкин в своей книге) «отличался дерзостию своих речей и поносил начальство и подговаривал казаков бежать в области турецкого султана».
Спустя недолгое время, когда пламя восстания вспыхнуло, Пугачёв возобновил дружбу с семейством казака Дениса Пьянова и даже был посажёным отцом на свадьбе его младшего сына Михаила. <…> Возможно, и о самой свадьбе рассказывал старик, но Пушкин записал его слова о Пугачёве.
В десятом «Замечании о бунте» Пушкин приводил цитировавшийся нами по другому поводу разговор: «Расскажи мне, говорил я Д. Пьянову (Пушкин ошибочно записывает имя Михаила Пьянова, ставя инициалы его отца), как Пугачёв был у тебя посаженым отцом?
- Он для тебя Пугачёв, - отвечал мне сердито старик, а для меня он был великий государь Пётр Фёдорович.
В основном тексте «Истории Пугачёва» Пушкин опирается на свидетельство Михаила Денисовича Пьянова в одной из важнейших оценок Пугачёва как руководителя народного восстания. В главе третьей Пушкин пишет: «Пугачёв не был самовластен. Яицкие казаки, зачинщики бунта, управляли действиями прошельца <…>. Он ничего не предпринимал без их согласия; они же часто действовали без его ведома, а иногда и вопреки его воле <…>. Пугачёв скучал их опекою. Улица моя тесна, говорил он Денису Пьянову, пируя на свадьбе младшего его сына». А в примечании к этому месту Пушкин прямо указывает, что слышал это от самого младшего Пьянова, «доныне здравствующего в Уральске».
Слова Пугачёва, услышанные Пушкиными от Пьянова («улица моя тесна»), вошли и в одно из ключевых (для понимания личности и судьбы Пугачёва) мест романа «Капитанская дочка». Каждый, кто внимательно читал роман, помнит это место.
«А ты полагаешь идти на Москву?» - спрашивает Гринёв Пугачёва, оказавшись с ним в одной кибитке. «Самозванец несколько задумался и сказал вполголоса: «Бог весть. Улица моя тесна; воли мне мало. Ребята мои умничают. Они воры. Мне должно держать ухо востро…»
Многое стало яснее в Уральске И судьба Пугачёва, и его личность, и отношение к нему казачества. Давно уже город не тот и дома другие, и улицы переименованы. Но и сейчас это уголок, на улице Стремянной сохраняет в себе отдалённые черты того, пугачёвского, пушкинского, казачьего Уральска.
… В дорожную записную книжку Пушкин занёс фамилию одного из тех «хозяев», у которых Пугачёв принимался за «всякие ремёсла» (об этом сообщили Пушкину, видимо в Уральске): «Вас. Плотников Пуг. <ачёв> у него работником». Он был одним из первых казаков, кому доверился будущий предводитель восстания. Вместе с другими главными пособникам и Пугачёва он был судим в Москве и отправлен на каторжные работы в Прибалтику (по дороге он заболел и умер).
В примечании к первой фразе второй главы Пушкин пишет: «Пугачёв на хуторе Шелудякова косил сено. В Уральске жива ещё старя казачка, носившая черевики его работы». Оказывается. Он был на все руки мастер, Емельян Иванович Пугачёв. Настоящий казак.
Немало новых сведений почерпнул о нём Пушкин в Уральске. Имена многих пушкинских собеседников не сохранились, но сохранилось преданное ими отношение к Пугачёву, которое так верно и бережно отразил Пушкин как на страницах «Истории Пугачёва», так и в романе «Капитанская дочка».
Сорок дней путешествия подходили к концу. Пушкин прощался с гостеприимным Уральском…
Подготовил к публикации Борис Евдокимов
*1 – Один из трёх экземпляров «Истории Пугачёва», посланных на имя Перовского в Оренбург, Пушкин предназначал Покатилову. Что же касается его самого, то в 1837 году казаки подали цесаревичу (будущему царю Александру II), посетившему Уральск, жалобу на самоуправство наказного атамана. Итог дня них был плачевен: казаков обвинили в мятеже, и всё войско было в административном порядке наказано.