Пока ты разбираешься в ужасе, что к чему —
эта жизнь максимально бессмысленна, мон амур.
Я бы очень хотел от добра не искать добра, но влюбился в царевну, поскольку я сам дурак.
Так и кличут меня, представляешь — Иван-дурак, а особенно те, кто свалился совсем во мрак.
Так и кличут: "Сгоняй за три моря, добудь, подай, поучаствуй в бандитской разборке, быстрей сюда, а ещё очень надо жар-птицу, кольцо, коня".
Я устал уставать, пожалейте же вы меня.
Дуракам и героям действительно нелегко, на дворе двадцать первый век, на хрена вам конь?
А царевна лицом хороша, целиком гламур. Эта жизнь бесконечно бессмысленна, мон амур.
Из каких злоключений царевну не выручал, убегал на край света, к началу ходил начал. Я почти д'Артаньян, понимаешь — один за всех. А она попросила однажды: "Найди мой смех, далеко, под замком, там, где падает солнце в щель, его в храме болотном костлявый хранит Кощей. Сколько славных отважных мужей полегло в бою. А я жду месяцами спасителя.
Не смеюсь.
Меня в цирк отводили — мне там было жаль зверей, жалко тех, кто упал на банановой кожуре. Никогда не любила кривляния на балах, и пугали меня искривленные зеркала.
Сторожат мои сны белый голубь и серый волк. Ничего меня, Ваня, не радует, ничего: ни икра, ни цветы, ни вино, ни китайский шелк". Разве мог отказать я царевне? И я пошёл.
Я не чуял земли под собой, только соль во рту. Эта ночь была самая длинная ночь в году. В эту ночь поменялись эпохи, и навсегда стёрлись горы, и выросли новые города, пересохли молочные реки — сплошной овраг. Как уже говорилось, наверно, я сам дурак.
Видел правду чужую, распятую на кресте, видел бедных лягушек со стрелами в животе, видел деточек смерти, играющих в сенокос. Наконец на рассвете добрался, сумел, дополз. Ведь таким дурачкам не знакомы ни страх, ни боль.
Вот и замок Кощея: "Привет, суповой набор".
У Кощея лежит злато-серебро в сундуках, у Кощея глаза как у уличного щенка, словно вечность накрыла его с головой волной, он нырнул, а под толщей действительно только дно. Ни затейливых рыбок, ни звёзд, ни морских ежей. Даже стыдно такого просить, да пришёл уже, и царевнина радость ценней в миллионы раз. "Да зачем мне чужое имущество. Забирай. Я давно разучился смеяться, потерян нюх. На дороге попалась трещотка, и вот храню".
Эта жизнь бесконечно бессмысленна, мон ами, но я шёл по дороге домой, и смеялся мир голосами и музыкой, ветер и птичий гам. Я принёс с собой счастье и бросил к её ногам, озверев от разлуки, от холода околев. Улыбнулась царевна впервые за много лет.
Дуракам и героям действительно нелегко, я не стал ей ни лучшим другом, ни женихом, не позволено мне с хохотушкой делить кровать.
Я пишу, дорогая игнорит мои слова.
Но когда отвечает: "Прости, занята другим",
в каждой букве отчётливо слышится "Помоги".