Ходить на спектакли, которые сыграли первый раз несколько лет назад, спектакли многократно отрецензированные, торопливой критике более неинтересные - удовольствие особое, не каждому понятное, приглушённое.
Контекст меняется, а спектакль продолжает жить в своей нише, в своих искусственных, более или менее искусно созданных обстоятельствах театрального пространства-времени. Подозреваю, что сильный режиссёр умеет удерживать эти изначально установленные рамки, не позволяя спектаклю становиться экспонатом и не превращая его в вечно злободневное высказывание.
Юрий Погребничко впервые представил публике спектакль «Оккупация – милое дело. О, Федерико!» на сцене театра «ОКОЛО дома Станиславского» в 2011-м . Сегодня эта история звучит всё так же немыслимо-простодушно и горько.
Татьяна Орлова написала не пьесу, а повесть - более пригодную для сцены, чем эшелоны текстов, безостановочно проходящих по железной дороге драматургии.
Юрий Погребничко эту повесть поставил. Получился спектакль, узнаваемый своим авторским почерком, выстроенный как монолог в конце жизни, который перебивается то песнями, то отрывками из фильмов Феллини, Куросавы и Вайды, точно измученное сознание смешивает и путает реальное и вымышленное.
А в центре - героиня Лилии Загорской, дочь советского офицера, который несёт службу в Восточной Германии - да, оккупация, да, разделённый мир, девочка, чужая среди непонятных немцев, не нашедшая себя среди родной бессмыслицы, девочка-старушка, играющая в прятки с шизофренией, святой фрик многогрешного города.
Непрошенный совет студентам театральных вузов: пока "Оккупация..." ещё в репертуаре, как только восстановится нормальная жизнь, бегите скорей в театр "ОКОЛО", наблюдайте за тем, как выходит на сцену, как произносит сложнейший текст Загорская - это уникальный опыт, это запас впечатлений на долгие годы.
Военная мелодия смешана с плачем-признанием: "Жил-был я. Стоит ли об этом?..", мужчины в военной форме поют и пляшут для девушек под сенью отечественной психиатрии. Стройная логика путаницы. Вкус газировки за три копейки. Мой двадцатый век, с которым так трудно проститься.