Случилась эта, теперь уже забавная история почти за год до восшествия президента Бориса на танк, на самом переломе нашей истории. Как-то вечером, когда оставалась в редакции только я со своими верстально-макетными делами, позвонили из театра или Дома работников культуры, уж не помню. Во-первых, пригласили корреспондента на концерт. Во-вторых, - и это главное - просила дирекция оперного поддержать хорошую, но не очень удачливую солистку. Послать уже было некого. Пришлось идти.
Фигурой певица была не Монсеррат, - хрупкая, теряющая свое сопрано от волнения, но с красивой фамилией, которая так и просилась крупным шрифтом на афиши премьер.
Ночью я проявила пленки, написала сто строк и даже поместила в номер на первую полосу, так как информационный повод был. Новое явление той жизни - меценаты (или спонсоры) - хвастали наперебой на концерте, что берутся вывести в большой свет местный талант, то есть отправить певицу на конкурс имени какой-то негритянской примы в казавшиеся тогда раем Штаты. Магнитофонную кассету с голосом там предварительно одобрили.
Уже думала, что будущая звезда обзирает бескрайний океан с борта самолета, как ночью она позвонила мне в дверь и долго плакала на кухне, а я гладила ее по горькой головушке... Аккурат накануне отъезда спонсоры из бывших комсомольских вождей неожиданно ушли в подполье.
Это сейчас слетать "за бугор" – раз плюнуть. Тогда я не сильно была в теме, но Галя называла какую-то стрёмную цифру и говорила, что если прошла первый тур, второй обязательно становится премиальным для участника, а уж третий…! И вообще: она одной ногой туда, другой сюда.
- Ёлки-палки! – подумала я. – Нет счастья творцу на этом свете! Сняла трубку телефона, перебудила всех знакомых, смущенно испуганных нулями, да еще и в валюте. И все же через полчаса сидели у меня на кухне два качка, хозяин видеосалона и его охранник, на столе лежало искомое, и я писала расписку под хлюпанье носом новой знакомой. Я обещала им через месяц, нет-нет, через два! все вернуть. И тут возник вопрос: а что я могу записать в залог? На такой вопрос я сначала удивилась – а мое честное партийное? Оно почему-то деловых людей не устроило. Машина? Нету. Дача? И не было. Обвели ребята глазами мои мелкие апартаменты и сказали – годится…
Месяц я прожила легко. Второй меня стала посещать небольшая тревога. На третий ребята из видео стали, как на дежурство, являться ко мне в "Вечерку", и я была им весьма благодарна хотя бы за то, что они смотрели на меня молча, почти с сочувствием, ни на что вроде не намекая.
Наш редактор, Петр Ефимович, заходя с сигареткой на отлете, спрашивал – ну как там певица? И утешал: мол, собрать такую сумму коллектив не сможет, но сухариками ежели что скинется. Сердце мое при этом падало куда–то в бездну. Не выдержав, позвонила в Нью-Йорк какому-то Ричарду, что, по словам певицы, должен быть в курсе. Разговорник помог подобрать слова по-английски. Он послал меня по-русски. Второй телефон где-то в в районе Львова был резервным. Теперь уже на чистисенькой украинской мове отец певицы логично пояснил: «Вы давали – ваши и проблемы».
...Шли дни, мои качки были по-прежнему деликатны. Но сидя с другой стороны стола, заваленного редакционными бумагами, они периодически угрожающе постукивали по его поверхности.
В отпуск я улизнула, как мышь. Не радовали меня ни розовый мускат, ни миндаль, ни море. И, заплывая к горизонту, я представляла, как тону и кручу этому дурацкому миру дулю с криком: теперь не должна никомуууу! А то и сочиняла сценарий, как бью витрину салона с ювелиркой. Куда потом золотое барахло девать - оставалось вопросом.
Это был июль девяносто первого. Спас меня тот самый путч. Когда уже никто никого не ждал, она вернулась! Испугавшись нового железного занавеса, который обещали в Штатах газеты, а еще предсказаний цыганки, сказавшей перед отъездом: задержишься до осени - назад не вернешься, значит и сына, оставленного подружке, не увидишь.
Сначала я серчала, а потом и пожалела бедную. Странный Ричард самолет не встретил, конкурс негритянской примы, оказалось, давно прошел. Сначала было совсем туго, потом пела в украинских церквах, переезжая из города в город, когда зритель редел. Обо мне она, конечно, не вспомнила. Но, слава Богу, должок с обещанным кредиторам процентом был вот он. Ко мне вернулась расписка, а с ней и прежняя жизнь.
Но это только полрассказа. Перевелась моя певица в театр на запад Украины, поближе к дому, и вроде исчезла. Но и в родных местах, по слухам, удача с ней, похожей на глиняный кувшинчик с запечатанным горлышком, совсем не дружила.
Года через три, как с неба свалилась, явилась она ко мне в гости с сыном. Говорили о театре, о том, что часто летала в Штаты, опять пела в церквах и в семейных концертах, удавалось и что-то скопить.
У порога, уже попрощавшись, вдруг обернулась и сказала то, ради чего, наверное, и пришла: «А ведь из-за вас, Наталья, я все, что было, потеряла». Я остолбенела. Просил у нее денег брат, ехавший с другом в Европу, обещал умножить капитал. «Я, - сказала она,- никогда бы не дала, да вас вспомнила. Человек меня первый раз видел и квартиру заложил, а я брату жалею! Друг взял мои доллары, планировал вложить в иномарки, вернуть с лихвой. Больше мы его не видели. Хорошо хоть сыну скрипку купить успела».
...С тех пор и до сего времени слова "кредит", "в долг", "до зарплаты" не в моем лексиконе...
На снимке: я, замответсекретаря газеты "Вечерний Донецк". 90-й.