- А это у вас что?
- Это? М-м-м… где?
- Да вот же.
Оборачиваюсь. Даже не сразу понимаю, на что он показывает.. у меня тут много всякого этого. Разного. Вот, ваза времен какой-то там китайской династии, сделанная в соседнем переулке. Или вот, Шишкин, копия. А может, оригинал. Или вот… Ах ты ж черт, я и не заметил, что у меня тут носки по комнате разбросаны… Мысленно бью себя по всем местам, и мать говорила, и жена говорила, а-а-а, опять носки лежат, только отмахивался, мои носки, что хочу, то и делаю…
А вот попался.
Дипломат чертов.
Меня только в дипломаты.
Хотя нет, похоже, он на носки не смотрит. На другое что-то. Вазы… Шишкин… нет, не то…
Наконец, понимаю, куда он показывает.
Холодеет спина. Во рту становится сухо-сухо, как бывает в кресле у стоматолога, когда понимаешь уже, спасенья нет, и молишься кому-то, ну пожа-алуйсьа, ну пусть у врача бормашина сдохнет, или я не знаю там что…
- Вы меня слышите?
Оборачиваюсь к нему, киваю, да, да. Этот наш жест они хорошо знают, если человек головой мотает, это значит – да.
- Так что… это?
Смотрю на листья. Сухие. Кленовые. Желтые. Красные. Всякие. Вон они, стоят в вазе, Лёшка собирал, им в школе велели насобирать чего-то… Гербарий, или выставка эта… дары осени…
Листья.
Сухие.
Кленовые.
Желтые.
Давлюсь собственным языком.
- М-м-м… украшение.
Мысленно бью себя по губам. И по всем местам. Кто меня за язык тянул, какого черта я вообще ляпнул – украшение. Так и слышу голос генерала, убью на хрен, тебя только в дипломаты…в подворотню тебя… ворон пугать.
- Украшение?
Понимаю, что отпираться бесполезно.
- Украшение.
- Вы… используете это… для украшений жилища?
- Ну да. Так сказать… дань памяти умершим.
- Да?
Еле выжимаю из себя:
- Да.
А дальше нужно перевести разговор на…
На…
На все, что угодно. На все сразу. Какую музыку он слушает. Какие женщины ему нравятся, если ему вообще нравятся какие-то женщины. Вспоминается что-то из Филатова, вызывает антирес ваш технический прогресс, как у вас там сеют редьку, с кожурою, али без…
Йес.
М-м-м…
- Так вы украшаете этим… свои жилища?
- Да. Мы вообще любим красоту… все красивое… картины… мелодии… песни… - наигрываю на пианино что-то несуразное, перехожу на лунную сонату, сколько раз пытался разучить, столько раз не мог, - у вас есть… такое?
Он не отвечает. Смотрит на меня, требует:
- Давайте еще.
Еще. Легко сказать – еще. Просил же мне интернет подключить, не-е-ет, все боятся чего-то, непонятно чего.
Припоминаю сам. Думай, думай, вот ведь черт, как не надо, так вечно крутятся на языке какие-нибудь муси-пуси, а как прикажете вспомнить, так все, мозг выключается…
- Э-э-э… Листья желтые… над городом кружатся…
Замолкаю. Мысленно бью себя по губам.
- А дальше?
- С тихим шорохом… нам под ноги ложатся. Не помню. Или вот… падают, падают, падают, падают листья… ну и пусть, зато прозрачней свет…
Снова давлюсь собственным языком. Как это у меня вообще подвернулось насчет листьев…
- А еще?
- Гхм… листья жгут, листья жгут… как прощальный салют… М-м-м… видишь, на дворе… кружит листопад…
- Вам нравится листопад?
Уже знаю, что врать бесполезно. Они знают, когда человек врет. Они чуют.
- Да.
- Вы находите… что это красиво?
И снова знаю – врать бессмысленно:
- Да.
Хватаюсь за соломинку. Может, еще не все потеряно.
- Или вот… картины… живопись… ну… мы очень любим… понимаете…
Насилу вспоминаю определение, которое вколачивали мне в голову:
- Это… на двух измерениях показываем то… что видим в трех измерениях.
- Покажите.
Перевожу дух, кажется, обошлось.
- Да, конечно… сейчас…
Перебираю альбомы, мысленно ору на самого себя, давай живее.
- Ну, вот… золотая осень… Левитан…
Смотрю на золотую осень, на умирающие листья.
- Или вот… Герасимов… дары осени…
Вы считаете, что это красиво?
- Да. Или вот… Бродский… опавшие листья…
- Да. Вижу.
Хватаюсь за соломинку.
- Или, может… про технические наши новинки вам рассказать?
- Мы знаем.
В его ответе слышится презрение. Пренебрежение какое-то. Ясное дело, они такое вытворяют, что нам и не снилось. Им про нас рассказывать, это все равно как если бы к нам кто пришел, колесо показал… или палку-копалку, чудо из чудес.
- Покажите мне еще… умирающие листья.
- Простите?
- Покажите мне еще про умирающие листья.
Смотрю на него. С недоумением. Не понимаю, рехнулся он, что ли, некрофил долбанный. А может, и правда некрофил, мало ли. Или подыгрывает, у него-то получше с дипломатией, чем у некоторых. Не будем показывать пальцем.
Показываю. Осени, осени и осени. На полотнах. В мелодиях. В словах песен. Много в чем.
Идиотище долбанное, - голос генерала в памяти, - твое место в подворотне… ворон пугать.
Он медлит.
- Большое… спасибо. Мне было очень приятно говорить с вами.
Да неужели, думаю я.
- Очень. Вы мне очень понравились.
Да неужели, снова думаю я. Осторожно спрашиваю. Осторожно, чтобы не спугнуть удачу:
- Вы… вы нанесете… ответный визит?
- Обязательно. В ближайшее время.
Хочу спросить, когда оно будет, это ближайшее время. Не успеваю. Связь обрывается так же внезапно, как и началась. Остаюсь наедине с мертвыми листьями, с картинами, с китайскими вазами какой-то там династии, с…
Идиот.
Шепоток генерала. Так и хочется заорать во все горло, вас бы сюда, вообще бы мировую войну устроили…
- Ну что? Рассорил?
Нет.
Генерал не верит своим ушам.
- Да неужели стерпели?
- Стерпели… ответный визит… обещали.
- И когда, если не секрет?
Еле выжимаю из себя:
- Секрет.
.
- День добрый.
Это я их научил говорить – день добрый. Я их много чему научил.
Замираю. Смотрю на здоровенный разлапистый лист, не то кленовый, не то не пойми какой, смотрит на меня, шелестит, вздрагивает, шепчет…
- День добрый.
С трудом отвечаю.
- Добрый.
- Мы пришли… с ответным визитом.
Киваю.
- Да, да, конечно. Очень… приятно вас видеть.
Вымучиваю из себя радость. Что мне действительно очень приятно. Что я его не боюсь. И вообще.
Лихорадочно соображаю, что мне теперь с ним делать. Пригласить на ужин. Не то. Они не едят, в нашем понимании – не едят. Выпить. Ну да. Выпить. Он водички попьет, я покрепче чего, чтобы не бояться. А вот потом…
Потом.
Ну да. Что я делаю, когда ко мне приходят гости. Включаю музыку. Ну-ну. Падают, падают листья. Листья жгут, листья жгут. Что я еще делаю. Показываю фотоальбом. Вот это получше. Как мы ездили с женой в Турцию… Не ездил я никогда в Турцию. И жены у меня нет.
- Давайте покажу вам… свое искусство.
Это он говорит. Не я. Мысленно благодарю его, что взял на себя инициативу. Что в ближайшие часа два-три мне придется только кивать и восхищаться.
- Давайте… давно хотел посмотреть.
- Пойдемте.
Иду за ним. Думаю, когда он успел здесь, на земле оставить какие-то творения.
- Вот здесь… обратите внимание, последняя моя коллекция.
Смотрю на последнюю его коллекцию.
Холодеет спина.
Тошнота подкатывает к горлу. Раньше думал, это только в плохих книжках бывает, что героя тошнит, когда ему страшно.
А вот не только в книжках.
С трудом выжимаю из себя:
- Очень… красиво.
- Или вот, взгляните… это я сделал сегодня утром.
- Ну, это же просто гениально.
Лихорадочно соображаю, как бы дозвониться до полиции. Или тут не до полиции, тут я вообще не знаю, до кого дозваниваться, сообщать. До армии. До правительства. До…
- Или вот. Одна из последних работ. Одиночество.
- Действительно… веет одиночеством.
- Или вот. Отчаяние.
Киваю. Смотрю на людей. На то, что было людьми. Истлевшие тела.
- Ну как вам?
Вспоминаю какие-то дипломатические правила. Осторожно выжимаю из себя:
- Ну, это же просто… чудесно.
- Или вот посмотрите… целый город… я назвал это – застывшая мелодия.
Смотрю на застывшую мелодию. На хитросплетение мертвых тел, на причудливую конструкцию. Отмечаю про себя, что это даже красиво. Если забыть, из чего сделана эта композиция.
Люди, люди и люди. И теперь я уже не сомневаюсь – он сам умертвил их. Всех.
Осторожно спрашиваю:
- А… еще люди… остались?
- А вы хотели тоже что-нибудь попробовать сделать?
- Ну… да.
- Ой, не остались. К сожалению.
Делаю хорошую мину при плохой игре.
Он осторожно добавляет:
- Мне… очень жаль.
Киваю. Мне тоже очень жаль. Ну, просто очень.
Думаю, как бы его потихоньку спросить, он и раньше так поступал с нами, или научился у меня, когда увидел золотую осень…