Анна Зотова
В конце июня
роман
Часть 5.
Царевна Несмеяна
Глава 29
Учебный год начался. Люся сидела в аудитории, дожидаясь начала лекции. Никита на последней парте рассказывал о том, как провел лето. Девицы внимали. Двери постоянно открывались и закрывались. Среди вошедших студентов Люся с удивлением узнала Глеба. Он, отыскав Люсю взглядом, подошел и плюхнулся рядом с ней за парту, как будто они сидели вместе два предыдущих года.
- Я теперь здесь учиться буду, - ответил он на немой Люсин вопрос.
- А что так?
- Отчислили...
Люся не стала говорить лишних слов. Отчислили - значит, была уважительная причина.
- А у тебя есть в чем писать?
Глеб приподнял куртку, оттуда выпала общая тетрадь.
- Вот. О черт, я ручку забыл!
Люся дала ему ручку. Ей было не то чтобы радостно (разве можно радоваться тому, что человека отчислили из университета?), но все равно как-то легче на душе стало - теперь она не одна.
В аудитории уже давно стояла тишина. Никита прервал пленарное заседание. Он понял, что у него появился возможный соперник. Те двое парней, которые учились с самого начала в третьей группе, оказались совсем слабыми. Одного отчислили после первой сессии, потому что он оказался не способен сдать ни одного зачета и экзамена, кроме физкультуры. Другой же оказался какой-то робкий, все время сидел в уголке и ни во что не вмешивался. О нем иногда и вовсе забывали, причем не только девушки, но и преподаватели.
Никита с изумлением смотрел на своего предполагаемого противника в борьбе за абсолютную власть над группой (ну, так он, возможно, думал). Девицы тоже смотрели на Глеба, но без обиды и недоумения, как Никита, а, скорее, даже с интересом.
- Кто это так пристально смотрит на меня? - спросил Глеб у Люси.
- Никита Чернов. Смотри, вокруг него гарем, - видишь, какой большой, - Люся обвела рукой скопление девушек вокруг Никиты. - Видит в тебе конкурента. Боится.
- А ты тоже в гареме? – поинтересовался Глеб.
- Вот еще! Не видишь, что ли, - я сижу в отдалении. А гарем всегда должен быть рядом. Темные женщины Востока собрались вокруг него. Остальные - вольные. А ты будешь товарищем Суховым?
- Да зачем мне это, - отмахнулся Глеб, - мне бы доучиться.
- То есть Инна Глебовна победила?
- Нет, это я проиграл.
- Слишком много приятного? – пошутила Люся, вспомнив их не столь давний разговор.
- Нет, возникли проблемы с полезным.
Пришел Комаров, на Глеба даже не обратил внимания. Люся поняла, что тетя Инна заранее со всеми договорилась, и все преподаватели уже в курсе, что ее Глеб будет здесь учиться.
Люсе снова захотелось спросить у Глеба про Рому, пережил ли он летнюю сессию, но она постеснялась.
После занятий Глеб пошел провожать Люсю, хотя она этого совсем не хотела. Ей было не по себе. В голову лезли всякие глупости насчет того, что Глеб - приятель Ромы, что Рома узнает, как они ходят вместе, и подумает, что Люся - неразборчивая, или даже что с Ромой она не стала дружить, потому что ей нравился Глеб. Но в своей напористости и привязчивости Глеб в чем-то походил на Рому. Подумав, Люся решила держать Глеба на расстоянии.
Чтобы не приглашать Глеба к себе домой, Люся повела его к бабе Маше.
Баба Маша встретила их в прихожей в самых нарядных юбках, - она собралась на прием к депутату.
- Это кавалер твой, что ли, Люся? – поинтересовалась она и, не слушая ответа, продолжала скороговоркой, словно кто-то собирался ее перебить. - А я вот тороплюсь на прием к депутату, винегрет сделала. Сейчас вам в тарелки разложу. Сама собираться буду. А вы кушайте на здоровье, не торопитесь, можете с дедом моим остаться, если захотите. Он смирный, никого не тронет. Правда, и разговор с ним тоже вряд ли заладится.
- Это не кавалер, бабушка, это сын Льва Давыдовича, который к родителям на День Рождения приходит. Мы вместе с тобой выйдем, не будем деда Митю смущать. Ешь, Глеб, винегрет, поторапливайся, - видишь, человек к депутату собрался.
- А зачем Вам депутат? - Глеб с интересом смотрел на бабу Машу.
- Как это зачем? Он для нас специальный человек такой. Скамейки во дворе сломались, где людям присесть с дороги? Вот я и пойду сказать, - пускай сделают. Во дворе плохо метут. Депутаты для того и существуют, чтобы исполнять наказы простых людей. Вот я и есть тот самый простой человек, у меня тоже наказы. Приду и скажу, я - ваш избиратель. На собрании обещали порядок навести - теперь выполняйте.
- И выполнит?
- А то как же не выполнит, вьюноша, куда ему деваться-то? Он на то и посажен, чтоб выполнять. Думаете, я в первый раз хожу?
Люся знала, что баба Маша верила в силу депутатов, как ребенок в Деда Мороза. Она и в былые годы частенько говорила: «Надо сходить к депутату, сказать, чтоб большие машины к нам во двор не заезжали» или: «Пойду к депутату, скажу, чтобы клумбу не разрывали каждый год». А тут, как накатили годы гласности и демократии, стала баба Маша ходить к депутатам чуть ли не каждую неделю.
Баба Маша была очень ответственным избирателем, ходила на все встречи, где задавала вопросы о том, как улучшится жизнь народная, если она проголосует за какого-либо депутата. На выборы она шла с петухами. Тороповы еще глаза не успевали продрать, а она уже стучалась к ним «прямо от избирательной урны», приносила пирожки, хворост и другие вкусности из буфета.
- И депутат не сердится, что вы ему про лавочки рассказываете? – спросил Глеб, впервые в жизни увидевший «человека с гражданской позицией».
- А чего ему сердиться-то? Он меня уважает, говорит: «Вы, Мария Степановна, - наш самый активный передовой избиратель». Ну да ладно, что языком молоть, вы на винегрет налегайте. Поторапливайтесь, если со мной выходить хотите.
Глеб с Люсей поели, баба Маша убрала посуду, дала строгое наставление деду Мите, смотревшему телевизор без звука, - ему хватало и картинок.
Вышли втроем - баба Маша впереди всех. И тут «передовой избиратель» прямо у собственных дверей обнаружил в подъезде непорядок.
- Ай-яй-яй, что же это они, лиходеи, творят?
В углу площадки растекалась лужа, которой еще не было, когда Люся с Глебом пришли к бабе Маше.
- Уже который раз так. Кентервильское привидение, - лихо вставила иноязычное словечко баба Маша.
- Бабушка, ты откуда знаешь про Кентервильское привидение? – подивилась Люся.
- Телевизор смотрю, - пояснила баба Маша и добавила:
- Вот не поленюсь, соберу все это, - она указала на лужу, - в баночку, закопаю в землю и кол осиновый воткну. Вот будет мучиться, все у него в том месте и отсохнет.
Судя по ее воинственному виду, она и впрямь собиралась это сделать.
- Вы не смейтесь, это самое верное средство, - сердито сказала она, видя, как Глеб с Люсей смеются.
- А вы депутату наказ передайте, - сквозь смех простонал Глеб.
- Ишь ты, какой охальник! Да разве можно такой срам уважаемому человеку сказать?
- Но ведь это же тоже непорядок.
- Непорядок, но то общественный непорядок, а то сикундяй какой-то объявился. Понимать надо!
Баба Маша пошла мимо лужи важно, колыхая юбками.
- Веселая она у вас, вам с ней не скучно… - сказал Глеб на улице, когда они с Люсей остались вдвоем.
- Не скучно. Она почти каждый вечер приходит к нам телевизор смотреть, с дедом Митей не хочет. И начинает всех по-своему рядить. Когда она с мамой смотрит многосерийный фильм, то чертит генеалогическое древо - кто кому кум, кто невестка, кто деверь. Кто, говорит, им лестницу в горнице моет? А вон та-то молодится, выдра старая. Мама говорит, что с ней невозможно смотреть - охает, руками всплескивает. Очень она ко всему неравнодушная, эмоциональная...
Люся зря боялась, что Глеб будет вокруг нее увиваться. Походив два месяца в институт, он взялся за старое – начал пропускать пары одну за другой, зимой и вовсе появлялся только на сессии. Поэтому Люся могла не беспокоиться о том, что Рома что-то там может подумать, а Никита мог продолжать безмятежно пасти свои тучные девичьи отары.
Дни текли за днями, недели за неделями, 1991 год постепенно подходил к концу. В стране творилось нечто невообразимое. В телевизоре спорили про какие-то «500 дней», но Тороповым все эти споры ни о чем не говорили. Люся училась, родители работали, а остальное казалось далеким и неважным.
Люся время от времени навещала бабушку Соню. Та жила одиноко, если не считать подруг по лавочке около подъезда. После смерти деда Ивана остался у нее один смысл в жизни – Надюша. Люся бывала у бабушки, постоянно слышала о новых достижениях Надежды Григорьевны, - так шутливо Люся теперь иногда называла младшую сестренку.
- А учится ли она вообще в школе-то? - спрашивала Люся у бабушки, в очередной раз не застав Надю дома.
- Учится, учится. Да и зачем ей шибко-то учиться, коли она замуж после школы выходить собралась, да в деревне жить.
- Надя замуж выйдет, в деревню уедет, а ты, бабушка, одна останешься?
- А я, может, и в деревню переберусь или с вами съедусь.
- Не боишься нашего папу?
Бабушка вздохнула:
- Человек - не волк. Не съест, что тут бояться.
Может быть, и так. После того майского случая Дмитрий Николаевич сильно поутих. Может, он и давал себе волю на даче, но дома держался, и если и пропускал винца по слабости, то пару стаканчиков, и без всяких "концертов".
Конец декабря 1991 года. У Татьяны Ивановны День Рождения. В гости к Тороповым пришли Горские и баба Маша.
Весь вечер прима-балерина баба Маша блистала на арене. Лев Давыдович - большой поклонник бабы Маши - ему всегда нравилось, как она рассуждает, ее смелость, решительность и прямолинейность. Этакая русская Скарлетт О'Хара, правда, несколько постаревшая, но, как ртуть подвижная, с блеском в глазах.
«Надо, чтобы в тебе всегда что-то светилось, горело», - часто повторяла баба Маша Люсе. В ней, действительно, горело и сияло все.
Горский считал бабу Машу редким, экзотическим экземпляром. Он, наверное, даже в гости к Тороповым шел, чтобы с бабой Машей пообщаться. Той льстило уважение «ученого человека», к тому же она всегда и везде использовала каждую возможность показать себя, научить «уму-разуму». Сначала в ход пошли акробатические номера. Когда Горский сделал бабе Маше комплимент про ее «живость» и молодость, баба Маша как будто только этого и ждала.
- Да я, мил человек, еще знаете, как могу ноги поднимать, - и маленькая кругленькая баба Маша подкатилась к стенке, схватилась за нее как за балетный станок и начала трясти ножками попеременно - вверх-вниз. - И танцую я так, что пол трещит, Люся, сделай телевизор погромче, - и баба Маша исполнила несколько элементов русской пляски под иностранную композицию, дав ей попутно оценку:
- Господи, музыку-то какую передают!
Потом речь зашла о политике. Да и как не зайти? В это время все обсуждали смену названия государства СССР на СНГ. Спикером и запевалой обсуждения вновь была баба Маша, - она не только к депутатам насчет лавочек ходила, но и имела самые твердые политические убеждения.
- И зачем нам этот СНГ? Что это за зверь такой? Куда они прежнее название подевали, зачем переменили? Если будет все так же, то зачем имя менять? Вот Вы, - она обратилась ко Льву Давыдовичу, - будете имя менять ни с того, ни с сего?
Тот, улыбаясь, помотал головой.
- То-то. И я не буду. Это значит, что-то скрыть хотят от нас, не иначе. Вот мой первый муж, Алеша, уж на что недоволен был, когда вернулся с Финской войны на одной ноге, и все переживал. Он и то говорил: «Наша страна правильная, она на правде стоит. Только подлецов вокруг развелось». Мы в нищете жили - и вон, кем стали. Я как барыня живу, у меня хата своя, ем-пью досыта. А тогда, в детстве, мы с Сонькой в лохмотьях ходили и в галошах на босу ногу. Я с семи лет в люди пошла, чтобы Сонька училась. Мама у нас - солдатка, у нее отродясь ничего не было. Сонька пришла как-то еще при ранней Советской власти из школы: «Меня в Артек отправляют». А кто ее босую да в лохмотьях в Артек-то возьмет? Что ей в белых палатах такой делать? Поплакала и успокоилась. А вы на себя гляньте, как вы живете сейчас. Сегодня имя поменяете, завтра - все остальное, попомните мои слова.
Тут, пользуясь моментом, расскажем о бабе Маше нашему читателю чуть поподробнее. Приведем биографическую справку жизни.
Баба Маши трижды была замужем. За первого мужа, Алексея, она вышла, будучи совсем еще молоденькой («уж и тоненькая я тогда была - что травинка в поле»). До войны родили она ребеночка - сыночка Ванечку. Тот умер от пневмонии совсем маленьким. Алексей стал офицером, участвовал в Финской войне. Вернулся с фронта на одной ноге, стыдился, что воевал на Финском фронте и выжил, в отличие от погибших товарищей. Молодая баба Маша не понимала всех его душевных переживаний. Ей хотелось плясать и радоваться, жизнь с искалеченным и телом, и душой человеком тяготила ее. Каждый вечер муж снимал протез, утром надевал - ногу натирало, она сочилась кровью. А вокруг бабы Маши всегда толпились поклонники. Алеша устал от жизни и позора. Написал записку: «Прощайте все, никого не виню. Марусенька, дорогая - ты самая любимая. Простите меня, если можете» и выпил какой-то химический раствор из банки. Умирал долго, мучительно - молодое тело цепко держалось за жизнь.
Маша сидела у его кровати, все надеялась, что произойдет чудо, корила себя за легкомыслие, хотя также можно корить за легкомыслие ручеек, журчащий посреди леса и играющий бликами солнца. Татьяна Ивановна, в ту пору маленькая девочка, помнит, как умирал дядя Алеша, как он перед смертью махал-махал всем рукой и вдруг перестал.
Все осуждали бабу Машу, винили ее в самоубийстве мужа, а она, спрятав записку в свой тайник, сначала укрылась от мира, перестала везде бывать. Но это недолго продлилось - молодость берет свое, а такая молодость, как у бабы Маши, - тем более. И вот уже у нее появился новый кавалер - красавец Вася, младше ее на десять лет. Двенадцать лет жила она со вторым мужем, любила его безмерно, а когда почувствовала, что стареет, сама свела Васю со своей молодой подругой и развелась с ним – «чтоб не видел мою старую образину».
За деда Митю она вышла замуж по расчету - тот овдовел, остался один в хорошей квартире - не пропадать же добру, пусть будет племяннику Гришеньке помощь. Сама пошла жить к деду, Грише - свою «хату» отдала. С тех пор вот и живет по соседству с племянницей Татьяной и ее семьей.
- Тетя Маша, что ты говоришь, «живем хорошо», - рассердилась Татьяна Ивановна, - а как мы шампунь купить не могли, за колбасой очередь надо было занимать затемно. За сливами стоишь - надо Люську с собой брать, а то в одни руки мало дают. Апельсины только перед Новым годом...
- Сливы ей не хватает, апельсинов! Мы с Сонькой корке заветренной рады были, такого стола, как у тебя, не видывали. И шампуня вашего мы не видели - голову хозяйственным мылом мыли и радовались. Эх, не жили вы бедняцкой жизнью, ну да вам, молодым, решать. Наше дело стариковское - на тот свет собираться.
Встала, махнула рукой в сердцах, да и ушла домой прямо посреди праздника.
А на другой день с утра принесла свежеиспеченные пироги с черемухой и картошкой.
Глава 30.
В конце зимы Люся получила приглашение из школы на традиционный вечер. Идти или не идти - вот в чем вопрос.
Люся подошла к зеркалу, взглянула на свое отражение. За три года она, наверное, сильно изменилась. Вот только к лучшему или к худшему?
Она стала стройнее, научилась быть невозмутимой, не краснеть и не зажиматься в разговорах с парнями, поддерживать беседу с незнакомыми людьми, а не отмалчиваться, ожидая, когда они отстанут. Она совсем не была похожа на ту девочку, которая ехала поступать в университет. Люся уже сомневалась в том, что ей хотелось этого больше всего на свете. Ей было интересно посмотреть на Полякову, Комаренко, на остальных ребят, на Веригина. Такого красивого платья, как на выпускной, у нее теперь нет, но есть маленькое платье из японского шелка, - баба Маша из старого маминого перешила по Люсиной фигуре. Прохладное, оно словно струится и тихонько шелестит во время ходьбы. Но надеть его некуда. Так идти или не идти? Люся решила кинуть монетку – выпало идти. Что ж, будь, что будет.
Школьный вестибюль встретил ее таким шумом, от которого сразу заболела голова. Вежливые девочки, ученицы выпускного класса, спросили ее, какого она года выпуска, и почему-то стали искать ее в списках выпускников постарше. Или дуры совсем, или она такая старая стала. Ей ведь всего девятнадцать. Настроение сразу испортилось.
- Торопова, привет!
Люся оглянулась, сзади стояла Терехова. Встреча выпускников началась с порога школы. Наверное, она уже износила все свои колготки из Прибалтики, потому что была в джинсах, и вид имела самый современный. Люся оглянулась вокруг - таких, как она, в легких красивых платьях, были единицы. В основном, все были под стать Тереховой.
- Все по платьям прибиваешься? Принцессу из себя строишь? - добродушно заметила Терехова, но Люся знала, что в этом напускном радушии целая бочка змеиного яда. Он сочился из Тереховой.
- Как поживаешь, Ира?
- Хорошо, замуж скоро выхожу. А ты как?
- Тоже хорошо. Замуж не выхожу. Нам, наверное, в тридцать третий кабинет?
- Наверное. Слушай, а что у вас с Веригиным не сложилось-то? – как-то совсем бесцеремонно поинтересовалась Терехова. - А то весь класс видел, что вы ходили друг вокруг друга, а ничего не вышло.
В голосе Тереховой появилась вкрадчивость и фальшивое сочувствие. Видимо, она решила, что этого достаточно, чтобы Люся разоткровенничалась.
- А у нас ничего и не было. Даже не знаю, что там кому показалось, - холодно ответила Люся, чтобы избежать дальнейших расспросов.
- Ну-ну, - скептически хмыкнула Терехова, поджала губы, но не удержалась от любопытства и спросила:
- Наверное, хочешь увидеть его сегодня?
Люся задумалась. Как объединить две взаимоисключающие вещи: «отшить» Терехову кратко и мощно, с одной стороны, с другой - сделать это учтиво и безукоризненно вежливо?
- Нет. Ты лучше расскажи о себе. За кого замуж выходишь, где учишься?
Терехова разом утратила интерес к разговору:
- Нечего рассказывать. Доучиваюсь в строительном техникуме, замуж выхожу за одногруппника, - ты его не знаешь... Ого! Узнаю знакомые голоса.
Терехова явно не хотела делиться с Люсей подробностями предстоящего замужества.
«Да она ведь беременная», - подумала Люся, глядя на округлившуюся фигуру бывшей Кэт.
Они уже подошли к знакомому кабинету. Дверь была открыта, оттуда доносился смех. Терехова приосанилась и вошла в класс.
- Полякова! Агеев! «Дорогие мои старики, дайте я вас сейчас расцелую», - истошно заорала она, присев в коленях и растопырив руки, что, видимо, означало, что душа у нее открыта, и она готова всех любить и заключить в объятья.
При виде Тереховой все загалдели и ринулись с ней обниматься. Пока происходила эта кутерьма, вызванная появлением Тереховой, Люся незаметно проскользнула в класс и села за последнюю парту рядом с Малышевым.
- Здравствуй, Игорь.
- Здравствуй. Присаживайся, рад тебя видеть, - Игорь всегда и со всеми был скромным и учтивым.
Люся села за парту. Теперь надо разговаривать с Малышевым. О чем? Люся не знала. Игорь тоже медлил с расспросами. «Наверное, знает о том, что я не поступила в университет, и ему неудобно спрашивать меня про учебу, - думала Люся. - Придется начинать разговор мне».
- Давно я не была в этом классе, отвыкла от всех.
- Я тоже отвык, но не только от класса, но и от нашего города, - Малышев явно обрадовался, что Люся первая начала разговор.
- Ты приехал специально на традиционный? - удивилась Люся, потому что не ожидала от Малышева такой сентиментальности.
- Нет, что ты, я на каникулах к родителям приехал. Мать сказала, что звонили из школы, думаю, все равно дома делать нечего. Я в Новосибирске, в НЭТИ учусь, а ты?
- А я здесь, на физмате.
- Они собираются после торжественной части «посидеть в неформальной обстановке», - Малышев кивнул головой в сторону обнимающихся у доски бывших одноклассников. - Останешься?
- Нет, вряд ли. Я просто хотела посмотреть на всех, с Анной Петровной пообщаться.
- Я тоже не останусь. Не люблю такие «посиделки».
Тем временем толпа, которую образовали Терехова, Полякова, Агеев и остальные присутствующие, начала распадаться. Некоторые обратили внимание на Люсю:
- Здравствуй-здравствуй, Торопова!
Люся поздоровалась со всеми и повернулась к Малышеву, показывая, что у них разговор, и им мешать не следует.
Бывшие одноклассники потоптались еще немного в кабинете, а потом вышли в коридор, слились с гурьбой «ашников» и принялись галдеть уже вместе.
Люся успела заметить - Веригина нет, Маркиной - тоже. Не видно Комаренко, как потом выяснилось, она готовилась родить, поэтому не пришла. Анна Петровна удивлялась, как много народу собралось.
Достали из шкафа старые альбомы с фотографиями.
- Люся, Игорь, подсаживайтесь к нам поближе.
Принялись смотреть фотографии. Стоявшим и сидевшим сзади не все было видно. Но Люся и не стремилась в первые ряды, она знала, что там на фото – жизнь, бьющая ключом. В центре каждой фотокомпозиции - Полякова, Комаренко, рядом Веригин, неизменно улыбающиеся, в непринужденных позах. Люся знала, что ее на фото найти довольно трудно. Да и тот, кто фотографировал, не считал нужным поймать в кадр скромную девочку. Поэтому на каких-то фото она получилась с обрезанным плечом, на других у нее отсутствовала рука, а на какой-то одной - даже голова.
Везде закрытая, отстраненная.
Да, такую в центр не поставишь. Люся попыталась мысленно перестроить композицию. Как вам такое фото? Она с обрезанной головой в центре, а вокруг все те же развеселые Полякова, Комаренко и им подобные. Смешно.
Люсе стало скучно. Но забава с фотовоспоминаниями надолго не затянулась.
Анна Петровна, все такая же деятельная и активная, как три года назад, запевала-командир, начала всех зазывать в актовый зал - сейчас начнется торжественная часть. Люся, однако, твердо решила, что сбежит отсюда, поэтому задержалась в классе.
В зал с Анной Петровной ушли единицы. Большинство, включая Терехову, которой досталась вакансия Комаренко, и Полякову, сгрудились у доски, где стали договариваться о том, чтобы где-нибудь посидеть «по-настоящему». Особенно навязчиво в их бормотании слышалось слово «бутылки».
Люсе стало совсем тошно. Для того чтобы собраться и выпить, необязательно было приходить в школу на традиционный. Поэтому она решительно встала, вышла из класса и отправилась вниз в раздевалку. С нее хватит. Ничего, кроме «бутылок», не изменилось. К этому свелось все взросление. Порция детских воспоминаний не должна быть большой – а то стошнит.
В вестибюле у зеркала было безлюдно и темно, лишь усталая гардеробщица сидела на стуле - все, кто хотел прийти, уже собрались, и свет у самого входа выключили. Пришлось надевать шапку в потемках.
Скрипнула дверь. Обернувшись, она увидела входящего Веригина. Он только-только пришел, а она уже уходит. Он ее не замечает, он идет туда, где горит свет и слышна музыка. Она хорошо видит его высокую фигуру.
Веригин прошел мимо, не обратив на нее внимания. Люся была довольна тем, что осталась незамеченной. Завязала шарф и быстро вышла из школы. Она больше никогда не пойдет на традиционный вечер.
(продолжение следует)
Пять предыдущих глав: