Я открываю глаза, глубоко вздыхаю, чувствуя, как поднимается грудная клетка на вдохе. Солнечный свет заполняет комнату, высвечивает пылинки, скользит по лицу, согревая ласковыми прикосновениями-поцелуями. Я замираю на полувздохе, подскакиваю в постели, судорожно шарю по прикроватной тумбочке, пытаюсь найти непослушными со сна пальцами неизменные блокнот и карандаш. Надо успеть, записать, поймать мгновенье, запечатлеть его в бумаге…
— Ну, не-е-ет, — слышится горестный вздох, меня целуют в макушку и мягко тянут прочь из спальни.
Прочь из наваждения, сотканного из солнечного света и пыли. Лучики скачут, рисуя передо мной невероятные картины.
— Мы же договорились, сначала ты пьешь кофе, а уже потом сходишь с ума! Ну, Русенок, давай, кофе, завтрак…
Я хныкаю, за что получаю мягкий нежный поцелуй прямо в губы, что делает мир чуточку прекрасней, а потерю профессионально вынутого из рук блокнота — не такой трагичной.
— Вот, умничка, — мой парень одной рукой пододвигает ко мне тарелку с жизнерадостной яичницей, а второй лохматит свои короткие вьющиеся волосы. Я вновь залипаю на этом движении, и он торопливо придвигает мне чашку. — Кофе, завтрак, давай!
Сонная, я ворчу, но послушно ковыряюсь в тарелке, насаживая на вилку кусочки помидорки. Рядом раздается довольный вздох, Алекс плюхается справа и приобнимает меня за плечи. Краем глаза я вижу, как его глаза вспыхивают ярче под лучами солнца, а затем и вовсе начинают разбрасывать вокруг маленькие желтые искры. Мне безумно хочется коснуться руками его лица, очертить линию скул и, возможно, даже покрыть россыпь веснушек поцелуями. Нет, влюбленность — определенно прекрасное чувство…
Парень щелкает перед моим носом пальцами, смеется, видя, что вырвал меня из очередного видения, и вновь подталкивает ко мне кружку кофе. Это да, это правильно. Без нее я буду крайне ворчливой весь день.
Полторы ложки сахара, немного молока, лишь для цвета, и зефирка у края кружки. Прекрасное начало утра… Допив кофе, я вновь подскакиваю, едва ли не приплясывая, целую Алекса, ерошу ему волосы на затылке и сбегаю к своей мечте. В комнату, наполненную солнечным светом, ярким, пронзительным утром и нашим личным семейным теплом. И я нежусь в этих лучах, собираю по крупицам увиденный мной образ, перенося мягкие изгибы на картину. Изредка поглядываю на блокнот — там самый сок, самая суть, хвост ускользающей идеи на кончике карандаша.
Я пишу свою картину, проживая ее историю. Теплые ладони скользят по изгибам тела, чувство всепоглощающего счастья видится в улыбке. Любовь — в лучиках-морщинках вокруг глаз, в чуть припухших от поцелуев губах, в бережных объятьях. Легкие черточки карандаша сменяют уверенные линии, а затем и вовсе густые маслянистые краски. Не удержавшись, я откладываю кисти, веду пальцами, нанося последние штрихи.
На картине счастье, на картине пара, на картине солнечные лучи — мое личное утреннее наваждение, отчего веснушки на лице Алекса проступают сильнее. Я отступаю прочь, любуясь завершенной картиной. Сегодня вышло быстрее. То ли от силы утреннего безумия, то ли от того, что на картине изображены мы сами. Пару минут ласкаю картину взглядом, чувствуя на себе эти прекрасные солнечные лучи, нежась в ласковых объятьях.
А за окном ночь. Давно уже зажглись фонари, и лишь включенный заботливым парнем свет в мастерской отгораживает меня от ночной мглы. Я осторожно ступаю по квартире, приближаясь к залу, в которой единственной горит свет. Понурив взгляд, иду по мягком ковру и опускаюсь на колени напротив Алекса, умостив голову у него на бедре. Тяжело вздыхаю и прячу за спиной измазанные в краске руки. Свидетелей моего творчества.
Я опять провела весь день за картиной. Забыла про всё и вся и не уделила внимания любимому человеку. От этого нестерпимо стыдно, и я вновь опускаю взгляд. Надо было поставить будильник, сделать перерыв, да хоть вместе пообедать! А я опять…
— Хей, милая, — Алекс откладывает книгу и распускает мои собранные в небрежную шишку волосы. — Я совершенно не злюсь. Мне нравится, что ты рисуешь. И я знаю, что ты меня любишь, — я согласно угукаю. — Вот и ты не мешай мне тебя любить. А люблю я тебя такой, какая ты есть.
Он осторожно выуживает мои перепачканные кисти из-за спины и целует кончики пальцев.
— Покажешь, что у тебя вышло?
Я киваю, торопливо встаю, тяну вновь улыбающегося парня за собой. Картина стоит посреди мастерской, так что первой притягивает взгляд. Алекс пораженно выдыхает, рассматривая наши счастливые лица, переплетенные руки. Удивленно хмыкает, замечая солнечные лучи в волосах, и понимая, что послужило вдохновением для картины.
Я обнимаю его со спины, устроив подбородок на плече. Он переплетает наши пальцы на животе и тепло улыбается.
— Потрясающе вышло, Русенок. Ты мое солнышко, мой творческий человечек. Сколько тебя знаю и сколько вижу, как ты рисуешь, а все равно не перестаю удивляться.
— Спасибо, — я тоже улыбаюсь.
Мне приятно, безумно приятно от того, что ему понравился наш портрет, но еще приятнее от того, что он принимает меня и мое творчество. Не ругает, не журит, а ищет компромиссы. Помогает, когда я не могу поймать идею, отвлекает от тяжёлых мыслей, и самое главное — безоговорочно верит в меня.
— Повесим на кухне? — я трусь носиком о его щеку. — А завтра пойдем в парк, ты хотел попробовать тот веревочный городок.
— Ага, — Алекс откидывает голову мне на плечо. Ему тоже приятно, что я помню. Компромисс. Сегодня я весь день рисовала, значит, завтрашний день посвящен ему. — Попробуешь тоже?
Я морщу нос:
— Только если малый круг. А потом я порисую. Тебя!
— Кто бы сомневался, — меня подхватывают на руки. — А теперь в душ, моя любимая художница, и спать! Завтра рано вставать, потом весь день в парке, тебе нужно много сил.
— Нам! — поправляю я, счастливо улыбаясь.
Уже засыпая, я чувствую, как меня крепко обнимают, и точно знаю, что завтрашний день будет прекрасен.
