«Щегол» тихо ждал меня на полке несколько лет. В его спокойствии читалось смирение, даже некоторая фатальность. Каждый раз, когда я подходил за новой книгой, примеривался к весу, принюхивался к типографскому аромату, проводил пальцами по бумаге, он не подавал ни единого признака вовлечённости. Поэтому, каждый раз, когда я вновь ставил томик на место, «Щегол» никак не реагировал, не кренился на бок, не раскисал, но и не растворялся на полке среди собратьев. Он будто знал, что в каждый момент выбора ему будет предоставлена хотя бы минута свободы, которой он насладится. Он будто знал, что рано или поздно свершится то, что и должно произойти с любой книгой в книжном шкафу (на самом деле нет). И однажды этот момент наступил. Момент выбора, момент действия, момент…
Но почти с самого начала что-то пошло не так. Я читал и понимал головой, что всё хорошо, а эмоциональной привязки не случалось. Первая глава, вторая, третья… Я всё ждал и ждал, а той маленькой цепочки, что можно увидеть на заглавной картине Фабрициуса не вырисовывалось.
Вдруг всплыло подозрение, которое усиливалось с каждой страницей. Передо мной структурный роман. Я имею в виду, что изначально у романа была прописана структура, а уже потом на неё было наращено мясо текста, вот только эта структура, слишком сильно выделяется, мешая восприятию. Меня стала бесить эта популярная нынче черта у писателей — бить обухом по голове персонажа, а вместе с ним и читателя. Всё больше и больше задавливать главного героя обстоятельствами. Дать на 2 рубля, отобрать 4. И так на протяжении всего романа — после белой полосы обязательно придёт чёрная, пожирнее предыдущей.
Благо язык романа всё-таки хорош. Он достаточно разнообразен, богат эпитетами, сравнениями, отсылками. Несколько раз я читал отрывки вслух, и у слушателя (конкретно у жены — кто ещё будет слушать меня, да и в условиях самоизоляции выбора у неё особо нет) чётко рисовалась картинка происходящего, образы, люди, действия. Это на самом деле здорово и о многом говорит. А спокойная, почти смиренная интонация повествования сглаживает эмоции, убирает излишнюю надрывность. Не часто о погружении человека на дно рассказывают так увлекательно и размеренно. Есть небольшие проблемы с переводом: то сложные научные прилагательные в неправильной форме проскакивают, то пожарники борются с огнём, то вместо понятной русскому человеку «забегаловки» или «небольшой кафешки» появляется «дайнер», который даже при знании слова считывается не сразу. Но в целом, это всё мелкие придирки.
Однако, как бы язык ни был хорош, эмоциональной привязки не происходило. И один из виновников — главный герой. Вообще-то я должен был переживать за него, но количество невзгод, выпавших на его судьбу, и та настойчивость, с которой Донна Тартт заставляла меня быть на стороне главного героя, отталкивали.
На протяжении большей части романа я считал Теодора Декера (ГГ) пассивным мудаком. Мне казалось, что он безынициативно вляпывается в ещё большее дерьмо, при этом сам раскладывает кучи по углам для окружающих его людей. И я бы так и остался при своём мнении, если бы не последние страниц 100-150.
Это даже нечестно. Потому что у меня отобрали почти все козыри, прямолинейно признав героя мудаком и раскрыв свою философию на последних страницах. Скажу честно, она мне не близка, но она имеет право на существование. А подчеркивание противоречия в стремлении за своим сердцем мне особенно понравилось.
Только как Донна Тартт не пытается вывести рассказ на метафизический уровень, для меня «Щегол» в первую очередь — роман о потере, и о том, как человек под давлением внешних обстоятельств и собственной незрелости сам себя закапывает, обрастает толстой многослойной защитной скорлупой. На мой взгляд, психологию потери и соответствующее состояние, внутреннюю борьбу и непонимание, что делать, что правильно, что можно чувствовать, и где они вообще — чувства, Донна Тартт описала достаточно точно и подробно.
Впрочем, если почитать многие рецензии на «Щегла», постоянно будет всплывать одна и та же фраза про основную идею произведения. Мол, «Щегол» — это про любовь к искусству. Нет, к Искусству. Возможно, но на мой взгляд прописана эта линия не очень удачно. Я бы сказал скорее, что речь здесь не о любви, а о том, как определённые предметы, вещи, произведения «якорят» нас к себе, меняя что-то внутри, зацикливают мышление. Если мы говорим об одном и том же, то ок. Но для меня это скорее обёртка романа, чем мощная мысль, выведенная красной линией через текст.
Мне скорее ближе образ соседства прекрасного и ужасного, особенно ярко показанный на примере дорогой квартиры богатенького паренька, увешанной оригиналами произведения искусств, квартиры, превращённой в наркопритон, изуродованной дешёвыми граффити и телами в спальных мешках. Что ж, это скорее не о любви, а о влиянии искусства на человека.
Но эта тема не отозвалась во мне глубоко. Даже тема потери прошла мимо меня, коснувшись лишь рационально. Тема любви, взросления — всё мимо. Сильнее всего меня утащил в бездну раздумий вопрос «А почему меня ничего эмоционально не тронуло?». И вот это непопадание меня убивает и разрывает больше всего. Но… ответы и предположения не для поста, это уже личное.