До 15 июня всем гастарбайтерам были разрешены пребывание в Москве без регистрации и работа без патента. 15-е число минуло, и? Поехала я в "Мои документы", узнавать свою дальнейшую судьбу.
Не понимаю, почему до сих пор офисы МФЦ работают по предварительной записи? Что они там внутри себя берегут, какую чистоту? В магазинах толпы выпущенных на свободу граждан, в метро, в бизнес-центрах. Люди уже перемешались, передышались друг другом, перезаразили кто кого мог, и сохранять отдельные островки стерильности, это все равно что плакать по волосам при снятой голове. Напрасный труд и томление духа.
Вечером перед МФЦ стояло человек 25 народу с надеждой в глазах. Трети из них нужно было «только спросить», остальные тихо переговаривались, зная, что их запустят. Они будут допущены. На крыльце дежурили две женщины в форме с бумажками в руках и отвечали на вопросы.
В них уже нет той улыбчивости, которая была раньше! Когда заходишь в МФЦ, а там милая девушка или парень смотрит на тебя с готовностью помочь. Сейчас у этих женщин лица милицейские, недобрые. Семь раз подумаешь, прежде чем подойти. Я, вроде, греха за собой не знаю, но при взгляде на них ощутила давно забытую пришибленность - то чувство, когда ты виноват уж тем, что существуешь на свете. Я, пожалуй, не очень удивилась бы, если бы мне сказали коротко: "Подите вон".
Но одна из женщин вежливо ответила, что делами мигрантов сейчас занимается не МФЦ, а МВД, это следующее здание под аркой направо. Я пошла туда.
Желающих попасть в МВД было не видно. Впрочем, наступил уже конец рабочего дня, и на двери висело объявление «Вход только по предварительной записи». В пустом дворе стоял мужчина в форме и разговаривал с двумя женщинами. Приближаюсь к нему медленно, жду, когда они договорят.
Форма его была не черная, как у полицейских, а синяя, и глаза синие большие, он посмотрел на меня ими сверху вниз, как будто в землю впечатал. О, этот ментовский взгляд, ни с каким другим его не спутаю. У мента в каждом глазе по тысяче глаз сидит, чтобы все клеточки твоего существа видеть по отдельности.
- Вы не подскажете, - говорю я тихонько, - постановку иностранных граждан на миграционный учет уже производят?
Его глаза проглатывают мою душу, взвешивают ее, оценивают и возвращают мне обратно. На это у него уходит примерно полторы секунды, потому что ровно через это время я слышу ответ:
- Насчет вас было распоряжение до 15-го сентября.
- А как это понять? Теперь мне до 15-го сентября можно жить без регистрации?
- Не «без регистрации», а с текущей регистрацией с учетом ее заморозки на 185 дней.
Стою, думаю.
- Мне что сейчас делать, скажите? Отсчитывать от сегодняшнего числа 185 дней? Но разве это будет 15-е сентября? По-моему, это будет где-то… где-то…
- Девушка. Я же вам сказал. Сто восемьдесят пять дней с момента истечения вашей регистрации отсчитываем.
- Да-да, я поняла… а как же 15-е сентября?
Теперь он стоит, думает.
Здесь что-то вроде гаража или подвальчика. Наверное, это у них курилка. Я вторглась в его последние рабочие минуты перед завершением трудового дня и заставляю решать задачки. Он красивый мужчина. Губы у него, как помятые лепестки. Когда-то они были полные и розовые, и сок юности еще течет в них, просвечивается сквозь годы. Левый уголок, неровный, резкий, дрожит и падает вниз, потом возвращается на место. Мужчина стоит на фоне кирпичной стены, немного рыхлый, но весь его силуэт собран жесткими очертаниями костюма.
- 15-е сентября – это тот срок, - наконец изрекает он, - который следует прибавить к 15-му июня, чтобы получилось сто восемьдесят пять дней.
- То есть… приходить все-таки 15-го?
Он снова смотрит на меня. Если заметите на себе тысячеокий взгляд, то знайте – перед вами сотрудник МВД. Пусть он даже не в форме – в трусах семейных стоит и пузо почесывает, не обманывайтесь этой непринужденностью. Что он видит, когда смотрит так? В каких образах предстают перед ним люди?
- Вы, девушка, кого угодно в гроб уложите.
- Да я просто не знаю, что мне делать.
- Значит так: пока ждем.
- А долго ли ждать?
Он собирается с мыслью.
- Пока дядя Вова из бункера не выйдет, ха-ха-ха!