Три слова о мертвых
Зиму 2019–2020 годов для меня определили три писательских биографии – Венедикта Ерофеева, Анатолия Мариенгофа и Сергея Есенина, – прочитанные именно в такой последовательности и в такой краткий промежуток времени, что не могу совладать с критическим соблазном о них написать.
Речь пойдет о следующих сочинениях:
Олег Лекманов, Михаил Свердлов, Илья Симановский. Венедикт Ерофеев: посторонний. – М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2018. – 520 с. Как всем уже известно, это обладатель гран-при «Большой книги» 2019 года. Что не помешало порталу «Книжная ярмарка портала ДК Крупской» поместить этот огромный труд в рубрику «Спорная книга».
Олег Демидов. Анатолий Мариенгоф: первый денди Страны Советов. – М.: АСТ; Редакция Елены Шубиной, 2019. – 630 с. Книга, напротив, не замеченная премиальными жюри, наверное, незаслуженно.
Захар Прилепин. Есенин: Обещая встречу впереди. – М.: Молодая гвардия, 2020. – 1029 [11] с.: ил. Не путать с его же книгой о Есенине из серии ЖЗЛ! Лично я ту уже читать не хочу – «Обещая встречу впереди» закрыло все вопросы. Не сомневаюсь, что этой книге суждены регалии – и не только из-за магии фамилии Прилепина.
Сравнение этих трудов, общего у которых только категория – писательская биография – может показаться из пальца высосанным. Тексты настолько же разные, насколько непохожи их герои и сами создатели биографий. Антагонисты – не антагонисты, но писательские манеры в изложении нон-фикшна весьма разные.
Олег Лекманов со товарищами Михаилом Свердловым и Ильей Симановским выбрали форму ведения повествования как некий «диптих», в одной половине которого – жизнеописание Венедикта Васильевича Ерофеева, а в другой – биография его главной литературной креатуры Венички, сведенная к тому одному трагическому дню, когда он поехал в Петушки навещать возлюбленную и сыночка, а приехал к внезапной, мистической и бесславной смерти. О том, почему и для чего была выбрана такая «раскладная» форма, рассказал мне в интервью для информационно-аналитического портала о культуре «Ревизор.ru» координатор биографического проекта Олег Лекманов: «И передо мной встал важный вопрос – как представить главную величину, Ерофеева? Это было сложно. Когда мы писали биографии других авторов, мы рассказывали о текстах параллельно с жизнью их создателей: юный Мандельштам пишет такие-то тексты, юный Есенин – такие-то, и так далее следовали по годам и книгам. Но Венедикт Ерофеев не так много написал, а главное из его наследия – это "Москва-Петушки". Если поступать как обычно, книга дошла бы до 1968-1969 годов, дальше был бы огромный кусок про "Москву-Петушки", и только потом продолжилось бы жизнеописание. И я придумал такой ход: параллельно с биографией Венедикта Ерофеева будет рассказана биография одного дня Венички, героя поэмы "Москва-Петушки", и эти куски будут чередоваться. …я решил, что часть про Веничку будет писать Михаил Свердлов. …куски биографии Венички изложены другим стилем».
Главы, написанные Михаилом Свердловым, включали не только «этапы дня» Венички-героя, но и литературоведческий анализ главного труда жизни Ерофеева. Причем, как мне показалось, от начала к финалу литературоведческий анализ превалировал над перечислением событий – что логично, не так много собственно событий уместилось в тот день, в основном он значим мыслительной трансформацией персонажа и его богатейшими апелляциями к разным эпохам и философским вопросам бытия. Таким образом, «Посторонний» стал универсальным, суммирующим сочинением – тут тебе и жизнь писателя, и «препарация», другого слова не могу найти, его творчества, писательского месседжа, особенности стилистики-поэтики. Из трех названных мною книг «Посторонний» является самым литературоведческим трудом. Тут этому вопросу уделено самое пристальное внимание – и самое большое количество страниц.
Что касается биографической стороны, то и в ней соавторы совершили небольшую «революцию». Далее в интервью Лекманов говорит: «Мы пришли не на пустое место в ерофеевоведении. …Но нам показалось правильным, поскольку живы многие люди, с Ерофеевым общавшиеся, любившие, или, наоборот, не любившие его, этих людей опросить. В первой книжке фигурирует более 60 современников и знакомых Ерофеева, с которыми мы пообщались. Во втором варианте, который сейчас мы готовим, их будет, я думаю, около ста». В литературный оборот впервые, по словам Лекманова, введены воспоминания лечащего врача Ерофеева – психиатра Ирины Дмитренко, записанные Ильей Симановским. Фрагменты «прямой речи» знавших Ерофеева людей органично вплетены прямо в авторский текст, написанный по большей части Олегом Лекмановым. Они впечатляют и количеством опрошенных людей, и разбросом эпизодов, связанных с ним, по сути и по значению – от мелких бытовых сценок до попыток нарисовать целый характерный портрет Ерофеева. В итоге, несмотря на солидный литературоведческий вклад Михаила Свердлова, в «Постороннем» человеческое доминирует над писательским. Что нетипично для жизнеописания не только литератора – любого творческого человека.
«Мы старались быть предельно объективными. Тон сочувствия или тон осуждения, по-моему, дурной тон», – объяснил Олег Лекманов. По умолчанию считается, что писательская (опять же, любой выдающейся личности) биография должна быть максимально бесстрастна и беспристрастна. Но когда ее пишет один автор, этот ровный тон можно выдержать. Когда же «соавторов» около сотни, а именно так получилось у трио Лекманова-Свердлова-Симановского, голоса начинают звучать если не вразнобой, то со своими интонациями.
Работает и сакраментальный закон «О мертвых либо хорошо, либо ничего» (хотя его формулировка не полностью переведена – опущено «…кроме правды», а стало быть, античная заповедь превратно истолкована). В некоторых воспоминаниях мне прямо бросалось в глаза, как непосредственное изложение увиденного-услышанного «от Ерофеева» люди, словно спохватившись, принимались оправдывать постфактум.
Запомнился эпизод, рассказанный одной женщиной: Венедикт Васильевич ночевал у кого-то в гостях среди зимы, ему поставили раскладушку на кухне, близ балконной двери. Среди ночи хозяйка квартиры проснулась от страшного холода. Почему-то распахнулась дверь балкона, и в дом стало задувать снегом. Не спавший Ерофеев лежал весь в снегу, но не поднялся и не закрыл дверь. Это странное «невмешательство» свидетельница назвала… деликатностью. Когда через несколько страниц говорится, как Ерофеев позвонил в Париж с телефона других своих знакомых, полчаса решал издательские вопросы по своим текстам, ушел совершенно удовлетворенный и оставил хозяевам квартиры астрономический телефонный счет, отзыв о деликатности воспринимается саркастически. Истина о том, что чем талантливее человек, тем… э-э-э… сложнее, мягко говоря, характером, считается ненаучной. Забавно – но даже если респонденты наших авторов хотели «облагородить» воспоминания о покойном Венедикте Васильевиче, эффект получился едва ли не противоположный.
Продолжение статьи читайте на сайте нашего журнала
Журнал "Бельские просторы" приглашает посетить наш сайт, где Вы найдете много интересного и нового, а также хорошо забытого старого!