Я мало читаю современную отечественную прозу. Только то, что пишут друзья и знакомые, или по рекомендации людей, которым доверяю. Причём желательно, чтобы рекомендаций было не меньше трёх.
Из тридцати девяти книг лонг-листа «Большой книги» я прочёл только четыре, из них в шорт-лист вошла всего одна – роман Михаила Елизарова «Земля». Как человек, долгое время имевший отношение к драматургическим конкурсам (был номинантом, отборщиком, членом жюри), с полной уверенностью могу сказать: беспристрастных и объективных конкурсов не бывает.
Все они решают практические, конъюнктурные задачи: поддержать своих авторов и отмести чужих, добиться постановки пьесы, продажи сценария, новых публикаций, более частого упоминания в печатных и электронных средствах массовой информации. В лучшем случае выбор победителей призван обозначить превосходство определённого идейно- художественного направления, школы или (используем обобщённое определение, отвергнув его негативно-эмоциональную составляющую) тусовки. Когда мы с моим соавтором, драматургом Владимиром Забалуевым, будучи членами жюри одного известного конкурса, сыграли не по правилам, отдав призовое место не тому драматургу, кому предполагалось, нас обвинили в том, что мы хотим испортить людям праздник.
Собственно, ничего шокирующего в такой изнанке нет. Как сказано в одной российской кинокомедии, не нравится эта игра – придумай другую. Получи грант, заручись одобрением нескольких громких имён и объявляй свой конкурс, а уж получится или нет таким образом влиять на литературный, театральный или кино-процесс – дело десятое.
Именно поэтому не делаю никаких выводов из несовпадения моего выбора и решения жюри «Большой книги». Что он Гекубе (или Гекате?), что ему Геката (или Гекуба?)…Ну, отвергло жюри несколько книг, которые я считаю не просто важными для русской литературы нового века, но и определёнными ориентирами, без которых современному человеку трудно разобраться в том, как история влияет на настоящее. Отвергли – и ладно, беда не велика. Жаль, что авторы немного недополучат известности, которой им, впрочем, и так хватает.
На тот случай, если кому-то интересен мой выбор, напишу кратко о каждом, в алфавитном порядке, чтобы избежать бестактного вопроса «кто милее?»
Михаил Елизаров. «Земля». Есть ли смерть за МКАДом, а если да, какая она на вид и по существу? Исследование погребальной ментальности, русский данс макабр в полный рост. Пожалуй, первая, со времён «Смиренного кладбища» Каледина, попытка увидеть за натурализмом сферы ритуальных услуг (название-то какое: «ритуальные услуги», прямо как из романа Пелевина!) метафизическую глубину. Копаль-философ, провинциальный извод Танатоса с Эросом. Чудный язык, живой, без которого невозможно помыслить немыслимое, то есть, смерть, иногда густо присыпанный обсценной солью. Редкая книга, вызывающая саспенс, вполне соотносимый с фильмами Хичкока.
Ольга Погодина-Кузьмина. «Уран». Прививка производственного натурализма к детективному жанру. Мастерски выстроенная фабула – бери и сразу экранизируй. Великое в малом: история советского ядерного проекта на фоне закрытого города, построенного в Эстонии по воле Москвы. Любовь и предательство дополняют друг друга, на обломках разрушенных традиций и веры люди возводят сияющий дворец будущего, который, как мы знаем, меньше, чем через полвека пойдёт под снос. Два чувства остаётся: горечь и гордость.
Захар Прилепин. «Есенин. Обещая встречу впереди». Биография сАмого народного поэта, как пел другой народный любимец, «в переломах и ранах». Повествование полно неожиданностей, ходульные истины валятся в грязь, правда побеждает, хотя эта победа горчит запоздалостью. Увлекательнейшее чтение, когда поэзия окрашивает документальность, а любовь автора к герою безгранична, как наша земля.
Валерия Пустовая. «Ода Радости». Наследниками Василия Васильевича Розанова в разные времена кого только не объявляли. Солоухин перебирал свои «Камушки на ладони», Солженицын ладил «Крохотки». Розановский стиль замечали и у Галковского, и у Ольшанского… А по мне, так сегодня дело Розанова, сущностно, а не показушно, продолжает критик Валерия Пустовая. Из собранных вместе полуслучайных – полуобдуманных записей в социальных сетях, как из разноцветных кусочков смолы, складывается мозаика жизни; рождение ребёнка и неизлечимая болезнь мамы задают два встречных потока со-бытий и со-стояний. Роман самовоспитания, школа доверия, путь и цель – всё сразу.
Всем, кто сомневается в отсутствии современной русской литературы, плотной по мысли, стройной по форме - не сомневайтесь. Как говорит герой антивоенного военного романа бравый солдат Швейк:
"Никогда такого не было, чтоб чего-нибудь да не было".