Ночь кладёт на ресницы затмение круглой лужей, музыкальные темы становятся на репит.
Лунный заяц является тем, кому очень нужен. Лунный заяц является тем, кто опять не спит.
По кометной кривой, разлетевшейся на осколки, по обломкам минут, из которых сошьют века,
воют, скалятся острым блестящие луноволки.
Бесконечно бегут, а не могут догнать никак.
Небо держит удар, облака застревают в горле.
Словно жирный карась за вертлявой стальной блесной, лунный заяц всегда возвращается в старый город.
Сами люди покинули город давным-давно.
Ни теней, ни души, только сумрак густой, дегтярный. Пахнет веником, сливой и ёлкой, парит, печёт.
Что-то манит морковкой зайчонка, магнитом тянет.
На проспекте Коперника ждёт его звёздочет.
Ночь рисует на коже мехенди узорной сажей, а русальи пророчицы вилами по воде. Когда мир опустел, астроном не заметил даже.
Астроном чаще смотрит на звезды, не на людей.
В колпаке он смешон, но колпак — непростая шапка. Это знак принадлежности к гильдии молчунов.
Заяц дёргает розовым носом, встаёт на лапки и настойчиво, но осторожно стучит в окно. Как пират, недовольный добычей, стучит по бочке.
Звёздочет открывает не сразу, а погодя. Очень много кошмаров здесь шляется поздней ночью, да и мало ли что они все от него хотят.
Ночь течёт по облезлым обоям, дымится чаем.
Дом взрывается светом, который пришёл извне.
Заяц с хрустом грызёт кочан, черно-бел, как Чаплин. Звездочет изучает пятно на его спине.
Замирая от радости, трепета и восторга (бес в ребро, а в колючую бороду седина), говорит: "А теперь расскажи об уютных норках, о немокрых морях. Ну и как там вообще луна?"
Заяц смотрит тревожными клюквами и кивает.
Он настолько малыш, что способна вместить ладонь.
Расплываются стены, передняя, боковая.
Тают лестницы, двери, проёмы и целый дом.
И когда-нибудь в глаз телескопа другой учёный разглядит (но сначала подумает, что ослеп),
как идёт по Луне астроном, а в руке зайчонок, и зубастые призраки-волки бегут след в след.