Толковые словари русского языка дают обычное значение берлоги как логова медведя, где он проводит холодными зимними месяцами в спячке. Белый медведь в начале зимы роет в снежном сугробе яму, куда и ложится спать; в дальнейшем его засыпает толстым слоем снега. Бурый медведь ложится спать под упавшим деревом, колодой, выворотом корней, в куче хвороста, иногда у старой поленницы и даже открыто — в неглубокой яме, которую также засыпает снегом, и остаётся лишь небольшое, протаявшее с дыханием зверя, чело.
Иногда в берлоге бывает подстилка из листьев или мха. Белогрудый медведь ложится спать в дупле тополя, липы или дуба.
В русском языке значение слова в большинстве случаев этим и ограничивается. Не так обстоит дело в большой семье славянских языков, коренные носители которых представляют его себе значительно шире и разнообразнее, что для не искушённого читателя, каковым и является носитель русского языка, на первый взгляд, может показаться не совсем обычным явлением. В украинском барлiг, соломенная подстилка или постель в свинячьем хлеву, барлога, грязная лужа; в сербохорватском брлог, свинарник или свалка, в нижнелужицком barłog, постель из соломы; в словенском языке brlòg, логово дикого зверя или пещера, убежище; в чехословацком brloh, нора, логово или хибара, хижина, шалаш; польское barłóg, берлога, нора, конура или неопрятная постель; болгарское диалектное бърлога, ненастная погода, и бърлог, ненастье, дождь, грязь. Румынское bârlog.
В этом смысле, значение русского диалектного мерлог (б→м) обобщает место, где всё находится в беспорядке. А вот устаревшее значение древнерусского берлогъ обобщает уже лес, как место обитания диких животных, в различных вариантах его написания (по-Срезневскому): бьрлогъ, брьлогъ и даже брълогъ, не говоря уже о болгарской диалектной форме записи бърлог.
В этимологическом отношении берлога, как зимнее логово медведя, иногда как место зимней спячки другого зверя, не совсем ясное, спорное слово. Прояснить его этимологию оказывается возможно после правильной постановки вопроса: какое из приведённых значений слова является наиболее древним, так сказать, первобытным, самым что ни на есть аутентичным? Причём не подлежит сомнению тот факт, что запредельно широкое распространение какого-либо из указанных значений само по себе ещё не является весомым аргументом в пользу его исконной причинности, или давности происхождения, если угодно кондовой дикости. Как раз, наоборот, это может свидетельствовать о сравнительно развитом словоупотреблении в сложившихся обстоятельствах, наиболее приближенных к условиям проживания человека, как неизбежное следствие исходной бытовой необходимости. Например, филологическое значение берлоги как логова зверя распространяется не только на медведя, но и на звериное в человеке, по существу тоже медвежье, когда тот особо опасен, подобно шатуну, не набравшему на зиму жира и не залёгшему в берлоге. Или мифологическое значение логова вурдалака, то бишь упыря или, что то же, вампира, также не может быть первопричиной образования слова постольку, поскольку данное значение возникло под влиянием сложной психической деятельности носителя духовной жизни народа. Остаётся морфологическое значение слова, первоначальный смысл которого, как оказывается, возможно прояснить только в том случае, если разобрать его на не производные основы и рассмотреть основные значения не производных в развитии.
Все рассмотренные значения, как правило, контекстуального содержания, явились итогом совокупной речевой деятельности человека в предшествующие эпохи и сводимы к двум морфологическим значениям производной: первое значение — нора, и второе — свалка; важны оба значения. И то, и другое являются близкими по смыслу понятиями: под норой понимают обыденно такое место, в котором, как правило, кто-то залегает; под свалкой обыденно понимают место, в котором, как правило, что-то лежит, не иначе. Поэтому важной составляющей норы, или её атрибутом, является лежащий там одушевлённый предмет, и наоборот, важной составляющей свалки, или тем же атрибутом, является лежащий там неодушевлённый предмет. Следовательно, понятие норы не может быть атрибутировано как место, где что-то лежит, а понятие свалки не может быть атрибутировано как место, где кто-то лежит. По этой причине, значение первой не производной, а именно бер, имеет смысл в отношении того, кто находится в норе или что находится на свалке; значение второй не производной, а именно лог, имеет смысл по отношению к тому, чем является нора или свалка вообще, то есть к понятию ложа. Таким образом, одна не производная относительно другой не производной показывает, кто или что лежит в норе или на свалке. Если в случае с не производной основой лог всё сводится к одному единственному значению ложа, то в случае с не производной основой бер всё не так однозначно, потому что имеет место определённая двусмысленность относительно понятия одушевлённого или неодушевлённого предмета, и вытекающая отсюда удовлетворённость или сатисфакция по поводу принятия или неприятия какого-либо одного из этих противоречий. Этимологические проблемы, возникающие при этом, состоят в том, что любое противоречие неразрешимо в принципе.
В контексте слова берсерк и значения берлоги в русском языке основа не производного бер в северных языках западной Европы в раннее Средневековье означало некое дикое животное, в первую очередь, — медведя, что для нас будет иметь значение только в немецком и только в таких словах, как Bärenloch «медвежий лог» и Bärenlager «медвежье логово», исключая актуальное Bärenhöhle «медвежья пещера». Показательна в этом отношении артикуляторная форма топонима Berlin в том же немецком. Хотя первооснова бер в качестве самостоятельного слова в установленном значении медведя неизвестна носителям русского языка, тем не менее, значение берлоги сводится лишь к пониманию ими логова медведя и только медведя: все другие значения на этом фоне кажутся второстепенными и развившимися, предположительно, из него. Более того, волчьего лога под берлогой, как правило, никто и никогда не подразумевал, заменяя всё то и тому подобное однозначным словом логово в расхожей концепции волчье логово.
Если принять во внимание табу, якобы наложенное на медведя, как на ритуальное животное или как на объект охоты, дабы не произносили имя его всуе, то и получается, что за этой не производной основой стоит животный тотем, природа которого сообразуется с природой настоящего оборотня как хозяина леса. Тем более, что к волку настолько уважительного отношения никто в наше время не питает и, по всей видимости, никогда не питал. Добавлю зане, что в баснословной части славянского язычества хорошо известна племенная концепция берендеев как оборотней, или колдунов, оборачивающихся бурым медведем.
В контексте других славянских значений не производное бер оформлено в древнерусском как бьрние или бръние, глина, грязь (земля), или то же берние. В церковнославянском бренние, нечистота, скверна, в чём не сложно убедиться и без перевода, исходя из таких соображений как бренность существования или бранное поле, что подводит к пониманию берлоги как некоего бренного места, или грязного логовища, во-первых, той же свалки из пищевых отходов и бытового мусора с помойными лужами, во-вторых, как дикого обиталища, лесного жилища.
В общем, берлога — скверное место, не чистоплотное и зловонное. Проясняется тут устаревшее и практически всеми забытое значение слова берлога как дикий кондовый лес, чистый мендовый сосняк и так далее, связанное не столько местом зимней спячки хозяина леса, сколько всем лесом, как его обыденным обиталищем во всё другое время года!
Современное отношение к медведю как исконному обитателю и хозяину леса коренным образом изменилось в наш научный и просвещённый век, и значение берлоги сузилось до исходного, сначала как места его зимней спячки, затем как места зимней спячки другого зверя. В свою очередь, и это значение было когда-то перенесено на свинарники и тому подобные жилища, никак не связанные с тотемом.
В конце концов, берлогой стали называть свалки и отхожие места.
Исконный смысл берлоги имеет самое что ни на есть прямое отношение к потусторонним угодьям хозяина леса как оборотня. По-всему видно, что берлогой обозначили некогда область обитания именно медведя, а не какого-нибудь иного дикого зверя, как явное указание на противопоставление с открытой областью обитания общинно-родового мира. Если быть более гораздым, под берлогой понимали исключительно медвежий угол или тот же лес, как локализацию ареала его обитания, сторону обратную мирской жизни, куда прочь от мира во все времена бежали разного толка отшельники, становясь в глазах тех же мирян обычными оборотнями, обернувшимися в звериные шкуры и ведущими зверинский образ жизни, в котором, к тому же, обретали особые не человеческие навыки и умения, так называемые сверхспособности.
Помимо филологических значений берлоги, различно представленных здесь, и мифологического значения, логова вурдалака, имеем и присущее тому морфологическое значение медвежьего лога, как лесных владений оборотня, диких мест обитания лесного зверя, преимущественно медведя.