В заметке «Между съездами» Георгий Кацерик диагностически точно обозначил проблему постмодернистской инфекции в республиканской литературе и хирургически выверенными скальпельными касаниями сумел четко отделить зачатки «опухоли» от здорового литературного организма.
Продолжая разговор на эту тему, нельзя обойти стороной тот факт, что «детская болезнь кривизны постмодернизма» достигает сегодня размаха эпидемии. Более того, все чаще среди «инфицированных» этим весьма небезопасным «вирусом» замечаются представительницы прекрасной половины человечества, и это явление становится удручающе тенденциозным.
Рассмотрим его на двух недавних конкретных и достаточно типичных примерах. В № 2 журнала «Бельские просторы» за этот год были опубликованы поэтические подборки Марианны Плотниковой и Алины Казаковой.
Вот первые строчки из первого текста подборки Марианны:
каждый раз когда я сжималась к кулак комок
в точку линию плоскость пространство с тысячей измерений
острый миг минуту часы года столетия время
мне казалось ты любишь меня как никто никогда не мог
Почему-то новое поколение не любит знаков препинания, а может быть, просто ленится их расставлять, или зависает на интернетской привычке, или наивно полагает, что начинать самую первую строку со строчной буковки, пренебрегать пунктуацией и размером стихотворным – это уже знак причастности к современному литпроцессу, или вообще просто не утруждает себя изучением русского языка («тысячей измерений»)…
Очень хорошо, с глубоким смыслом написал поэт Михаил Андреев в № 7 «Литературной России» (далее «ЛР»): «Иду в Лит.Россию, чтоб правильно расставить запятые в небольшом эссе…» Это эссе было помещено как раз под поэтическим альбомом Нестора Пилявского, где запятые были большой редкостью. В первом таком «беззапятычнике» под названием «Рыбалка» имелась фраза о том, что хромые и толстобровые старухи управляют паромами, ярусы которых населяют мертвые зэки. Но запятых, повторяю, в этом тексте не было. Не знаю, то ли сознательно – для хохмы, то ли механически, но вся подборка была названа «Управляют паромами мертвые зэки». И в этом тоже скрывается большой смысл, даже символ. Когда автор не удосуживается «правильно расставить запятые», мертвые зэки начинают управлять чем угодно.
Кстати, на соседней полосе того же номера «ЛР» размещалось интервью молодой журналистки и писательницы Анастасии Поповой. Вот маленькая, но очень показательная цитата из него: «В семь лет я узнала, что есть такой очень уважаемый дядька Александр Пушкин. Почитала его стихи, они меня не впечатлили, решила, что напишу лучше. А о всяких “писательских муках” скажу – это чушь собачья. Писать приятно. Неприятно, когда тебя критикуют, неприятно, когда писала-писала, прочла – такая хрень. А само по себе писать – приятно».
Если Хлестаков хотя бы позиционировал себя «с Пушкиным на дружеской ноге», то современные последователи Ивана Александровича идут гораздо дальше («не впечатлили») и все чаще предстают в юбочках да в бусах.
Далее лонг-листерка «Дебюта» делится новыми замыслами: «Я сейчас пишу роман…» Романы сегодня как грибы растут или, точнее, как кролики плодятся, а если еще точнее, как жуки колорадские расползаются. Тот же окрас, те же повадки, тот же заморский посыл. На вопрос о любимом писателе и круге чтения Анастасия отвечает: «Пауло Коэльо. Но он приелся. Любимое произведение – Агиналду Силву “Нежный яд” (бразильский сериал с офигенной драматургией)». И завершает интервью эффектной кодой: «На мой вкус угодить сложно – классика несовременна, а то, что современно, далеко по качеству от классики». Спасибо, как говорится, и на этом.
А Марианна кличет Маяковского Маяком (сравните «родак», «чувак», «общак»): «Ты для меня (не смейся!) как Лиля для Маяка»…
Правда, Маяковскому при таком сленговом укорачивании явно повезло, он стал, почти как в его стихотворении «Товарищу Нетте – пароходу и человеку», башней с сигнальными огнями на берегу моря или острове для указания пути судам, причем с прописной буквы.
А лирическая героиня Марианны пропускает «через себя, как решето / но не сверху-снизу» то ли Бога, то ли беса, а потом вопрошает: «это грех мой / или дар / и крест».
Если Марианна уже обласканный лауреат «БП», то Алина – дебютантка. Это заметно даже по тому, что она еще ставит знаки препинания. Возможно, это происходит машинально (вспомним Шуру Балаганова в трамвае), ведь она, в отличие от Марианны, окончившей Санкт-Петербургский государственный университет информационных технологий, механики и оптики по специальности «дизайнер», учится на 2 курсе филфака БашГУ.
Филфак берет свое, а точнее, выдает на-гора. Тут и иноязычные названия текстов («Don’t forget me»,«Memory», «Guten tag»), и ремарка про Ремарка («Он купит Ремарка и будет читать “Триумфальную”»), и Буратино, и Герда, и Кай.
Не чурается Алина и модной подростковой «изящной словесности»: «В маленькой мусорке», «Каждый раз, просыпаясь с другим героем, / Говорю себе: “Боже, не мой косяк”», «Кстати, я сейчас искренне все, без стразов», «Я счастлива, да. Подавись и засунь в свою душу!», «Буратино, ты здорово облажался», «Когда ты меня бросишь, ублюдок…», «Из меня хреновая невеста»…
Следует признать, что лирическая героиня Алины очень самокритична. В частности, в первом тексте она называет себя «маленькой дурочкой» и ставит себе «добровольный диагноз: маразм». В следующем тексте высказывает предположение: «Я, возможно, дура». В третьем тексте еще более категорична: «Я лживая тварь» и «Не видишь, я сильная? Сильная очень. И дура». Но умонастроения такие же «цинично-пессимистичные», как и у тех, чье имя – легион.
«У Герды одно развлечение – / Мужчины и кокаин…», «Буратино. Ты – безвольная кукла. Скажу – ты умрешь». И так далее.
Опускает Алина и Буратино, и Герду ниже плинтуса. Вспоминаются в этой связи строчки какого-то провинциального рифмача, вызвавшие смех у Саши Соколова: «И пошел молотком я махать, / Плинтуса к потолку прибивать!» (О. Демченко, «Районный ветер волос треплет». «ЛР», 2011, № 10). Да-с… Буратино, положим, это все как-то еще стерпит, он же деревянный. Но зачем же вы так, Алина, с Гердой-то? Ведь она полтора века назад сказала свое веское слово на все времена в мировой литературе, увековеченная добрым и гениальным сказочником Андерсеном. А вы ей и водку с красным перцем в кровь, и любовника немца, и брит-поп в уши, и тупую любовь…
Тот самый «дядька Александр Пушкин» как-то написал:
Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Так исчезают заблужденья
С измученной души моей,
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.
Но, увы, Пушкин младых поэтесс и романисток «не впечатляет».
Есть такая притча. Однажды древний философ шел по улице со своими учениками. Им встретилась женщина легкого поведения, которая, с усмешкой посмотрев на него, сказала: «Вот ты на протяжении долгих лет учишь их добродетели и праведности, а стоит мне только подмигнуть, и они, вмиг забыв твое учение, пойдут за мной». На что философ спокойно ответил: «Спускаться вниз легче, чем подниматься вверх».
Да, сегодня многие, увы, норовят прибить «плинтуса» к потолку, и при таком раскладе то, что «ниже плинтуса», оказывается выше человеческого роста. Достоевский в своей знаменитой речи сказал: «Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, менее недоразумений и споров, чем видим теперь» По аналогии с этим можно так же сказать – был бы жив сегодня Козьма Прутков, он бы всеми своими четырьмя устами изрек: «Стихокосметические изыски премногих нонешних юных прелестниц смело уподобляю содержимому дамской же сумочки, где такое множество несусветное всяческих всячин и мелочей милых да малополезных, что, сподобясь сыскать в оной что-то путное, перетряхнешь там все, а потребного не обнаружишь. А потребное сие в виршах за смысл и лаконичность почитают». Возвращаясь же к Марианне и Алине, увы, нельзя не заметить, что их тексты несут на себе более отчетливый, чем «на кафеле в ванной», отпечаток мировоззренческого и лексического раствора поколения «i», «эсэмэсной» и «сетевой» замеси беспрепинанья и неотфильтрованного речевого потока.
Леонид Шимко в статье «Ризома постмодернизма» («ЛР», 2011, № 13) называет первичным в постмодернизме не «игры и бесцельное глумление» (формулировка К. Кедрова), а разрушение предшествующего порядка, то есть хаос ради хаоса. И действительно, в текстах такого рода происходит разрушение норм русского языка, разрушение объективной реальности, историчности, этических и эстетических канонов, разрушение культурного кода прецедентных классических художественных произведений.
Что ж, это вполне типичный набор того, что принято называть «новоязом» или якобы «другим языком и другими приемами».
Явление это сейчас весьма распространенное.
Но вот в чем закавыка: в нем, ставшем уже шаблоном, растворяется и исчезает творческая индивидуальность автора. Бумеранг «новояза», запущенный якобы для искоренения штампов былых времен, возвращается к автору штампом времен новейших. Смельчак, идущий в пещеру сражаться с драконом рутины и косности и как будто побеждающий его, сам того не замечая, становится таким же драконом.
Очень хочется, ставя хотя бы промежуточную и все-таки мажорную точку над «i» в размышлениях о стиховыражающейся волне одноименного поколения, целиком процитировать не текст, а стихотворение молодой иркутской поэтессы Александры Пожарской («ЛР», 2010, № 48).
Нежное слово – гладить руками,
резкое слово – с луком и солью,
длинное слово – шея жирафа,
точное слово – в ружье одноствольном.
Мир без ботинок – стылое слово,
мерзнет, пытаясь укрыться напрасно
то древним словом слепого аэда,
то новым словом незрячих паяцев.
Цокот чечетки по ободу блюдца…
Я странновата, но знаю про это.
Сколько нас, вместе чеканящих слово
у босоножия нового света?
Паузы полнятся главным вопросом:
– Надо ли это кому-нибудь, Боже?
Цок-чок.
Взмах рук.
Выйди, кто может, на середину дымящихся кружек:
Жарко в чае.
Бьемся отчаянно.
Руку протягивает Всемудрый.
Время взахлеб говорить наступает.
Время разбрасывать теплые буквы.
Не знаю, конечно, но мне кажется, что Александра Пожарская не скажет пренебрежительно про «наше все» – «дядька». Хотя смею предположить, что Александр Сергеевич с радостью признал бы в тезке племянницу. Думается, что она этого заслуживает.
Верится, что и наши героини поймут, что напрасно укрываться «новым словом незрячих паяцев», и тогда наступит их время не только «взахлеб говорить», но, главное, «разбрасывать теплые буквы», а они у них есть и даже порою складываются в слова, строчки и настоящие стихи. Например, у Марианны в стихах «Иглино» и особенно «Мама уходит»: «Дети не покидают утроб / матери не оставляют детей». А у Алины, например: «Кто станет мне папой и снимет ребенка со стула?».
Под этими словами, думается, могут подписаться многие молодые пользователи ЭВМ, жаждущие получить бесплатную путевку на Золотую гору. Кто-кто?! Ведь ясно же как божий день: конечно же, все тот же Александр Сергеевич, если не будете обзывать его «дядькой», а стихи его начнут вас впечатлять.
А вот путевка на Парнас бесплатной не бывает. Надо в полной мере испытать «муки творчества», которые Попова презрительно называет «чушью собачьей». Или хотя бы для начала вникнуть в глубинный смысл таких широкоизвестных, но, увы, далеко не всеми по-настоящему осознанных откровений:
Быть поэтом – это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.
(Сергей Есенин)
Поэзия –
та же добыча радия.
В грамм добыча,
в год труды.
Изводишь
единого слова ради
тысячи тонн
словесной руды.
(Владимир Маяковский)
Вадим Кожинов в своей замечательной книге «Стихи и поэзия» (здесь и название книги неслучайно) писал: «Творчество есть сильнейшее и – что очень важно – целостное напряжение, сосредоточение всех сил и способностей разума, души, воли поэта».
Муки творчества – это и есть такие «рубцевания» по «нежной коже», «добыча радия» и «сильнейшее, целостное напряжение, сосредоточение». Если их нет, то и получается всяческая «трень-брень-хрень», в какие бы постмодернистские и новоязовские «прикиды» ее ни пытались обрядить.
Александр ШУРАЛЕВ
Издание "Истоки" приглашает Вас на наш сайт, где есть много интересных и разнообразных публикаций!