Лирический исповедальный стиль Марии Ватутиной узнаваем с первых строк. Какие бы темы ни затрагивались в этих мастерски созданных стихах, они всегда о жизни, любви, о надеждах и горестях русского человека из глубины реальной жизни – сложной, трудной, где выстраданное счастье собирается по крупицам. Автор не приукрашивает действительность, он всегда говорит правду – правду своих собственных времен, обнажая самое потаенное. Это тот случай, когда на примере своего бытия создается летопись узнаваемой эпохи, которая – так или иначе – затрагивает каждого из тех, кто родился и вырос в России. И, конечно же, все это мы видим именно глазами Женщины. Кстати, в арамейском языке словосочетание «дух Божий» имеет женский род. Но это так, к слову.
КАСАТКА
В комнате новые вещи: кровать и стол.
В переизбытке пустого места ширится тело.
Был не со мной, не здесь, кто же тогда ушел?
И все ли здесь опустело?
Ночью дрожит сервант и скрипит паркет.
И, растворяясь в воздухе (энтропия),
Быстро смекаю: новый идёт сюжет,
Как стихия.
Я и сама – стихи, а такой меня
Ты не осилил, любящий только телом,
А не пространством, не долготою дня,
Не энтропией, в целом.
Брошенная в квадрате, как дом на слом,
Я и сама себе становлюсь вольером,
Что мне с кроватью делать и со столом?
Тоже стать интерьером?
Мумифицировался и вспотел на тарелке сыр,
Сохнет герань, смердит, как венок сонетов.
Ты бы удачно встроился в этот мир
Неодушевленных пустых предметов.
Может быть, это теперь мы и есть:
Стол и кровать, купленные на авито.
Умирая, любовь превращается в месть,
В мертвый осколок быта.
НОЧЬ
В одной шестой из всех моих квартир
С самой собой курить ходила сонно
В аквариум чернеющий балкона
И сверху так обозревала мир.
Обычно вечно ночь была кругом.
Гремел мусоросборщик за углом,
И бляшку льда, как тщательный редактор,
Вымарывал с асфальта минитрактор.
Шла ночь, и я в ее курила щель.
Порядок в ней расставленных вещей
И звуков, и движений, и распада
Был результатом звездного расклада.
Был данностью весь этот окоем
И пьяненькие трое под окном,
Дерущиеся люто, словно там
Не драка, а молитва небесам:
Услышь нас…
Сверху, выдувая струи,
Не бог висел, курлыча и кукуя,
А я – подобье божье на земле –
Глядела вниз, как старшая в семье.
*
Прихожу в прихожую, в большую прихожую,
Там ресепшен с приготовленной для меня одёжею,
Это справа. Слева стоят керосин, сотейник,
Бог, он такой затейник!
Позовут направо: дадут набор для солярия,
Крылья белые, ободок на оба мои полушария,
Позовут налево: садись в сотейник, и – ах, ты! –
Откроют левую дверь и вытолкнут в шахты.
Позади меня дверь без права на мирозданье.
Впереди приемная – там идет заседанье.
Там рассматривают мое персональное дело:
Куда меня: направо или налево.
Дело плевое, я думаю, только даром зябну.
Да на мне грехов – на одну положить, а другой прихлопнуть.
Только слышно, там войну открыли внезапну,
Не дают спокойно усопнуть.
Не готовилась я к католическим канителям,
Как вела себя – хорошо ли, плохо ль.
То ли за чистоту вознесут к капителям,
То ли за гордыню отправят в цоколь.
Я-то думала, что быть такой одинокой –
Это значит, практически быть монашкой.
А апостолы за дверью высокой
Повернули все вверх тормашкой.
Говорят они богу: она что у тебя, ку-ку, дурная?
Ничего не предъявишь, а груз яремный,
И лежит у них на столе моя обходная,
И держат, и держат, держат меня в приемной.
*
Ну, поверим и представим: умерла.
Провалилась в темноту и вниз лечу.
Появляются в тумане зеркала,
Коридор, подобный белому лучу.
Дым клубится, дым сгущается и вот
В белом облаке высокие тела.
Это папа, это мама, это кот,
Это ты стоишь. – Ну, здравствуй. Как дела?
Мне куда сейчас?
– Всё прямо, – говоришь, –
Обработка, инструктаж и тихий час.
Отвечаю: – Я на полденечка лишь.
Это путаница. Выяснят на раз.
Усмехаешься: – Здесь все так говорят.
Уточни, пожалуй, в справочном окне.
И стоят, стоят, стоят, стоят, стоят
Бесконечной чередой они ко мне.
И уходят за округлый небосвод,
Крепостные, первобытные, моллюск…
Скажешь: – Здесь-то все у нас наоборот…
Ты там молишься за умерших? – Молюсь.
– Ну, а здесь боятся жизни, как огня,
Как боялись смерть когда-то претерпеть.
Тут по громкой связи вызовут меня,
Не дадут врачи спокойно умереть.
Жизнь всосет меня обратно по трубе,
Словно семечку соломинкой всосет.
И к исходной точке, к пристани – к себе,
Чья-то длань меня тихонько поднесет.
*
Черно-белая птица, касатка,
Возлежит на листве, на волне.
К середине шестого десятка
Понимаешь, что прожил вчерне.
Или разум крепчает, иль навык.
И – дозором судьбу обходя –
Понимаешь ошибочность ставок
Под артритные вздохи дождя.
Как бы прожил, вернись на полжизни!
Ух, какие бы банки сорвал!
Ну, возьми и топориком вжикни –
Нет, не вжикнешь, готов на провал.
Прощебечет мне, батюшки-светы,
Птица черная с белым хвостом:
Ведь тебе же давали советы
Те, кто был на десятке шестом.
Ты же сам, неуемный, не слушал,
Где сытнее и легче пшено.
Не построил, прощелкал, разрушил…
Что ты, птица! Потише, но-но!
Я смогу за себя заступиться
И за юность свою постою!
Не кори меня, пестрая птица,
За минутную слабость мою.
Если вы поставите лайк, то публикацию увидит больше людей! Не скупитесь =)
