Революция не пощадила никого из русских художников, которым выпало жить и творить в это смутное время. О том, как переживало революционные годы семейство Лансере-Бенуа рассказывает правнук Евгения Лансере Павел Павлинов в своей книге "Евгений Лансере. Кавказ. Искусство и путешествия" (издательство СЛОВО/SLOVO, 2019). Публикуем отрывок из главы "Скитания по югу революционной России"...
События 1917 года кардинально изменили жизнь Евгения Евгеньевича Лансере и его семьи. Были прерваны многие творческие проекты.
После возвращения с Кавказского фронта художник много работал над монументальными росписями. Еще с осени 1915-го по заказу А. В. Щусева и А. Н. Бенуа разрабатывал эскизы плафона на потолок зала ресторана I–II классов Казанского вокзала в Москве. Другие композиции зала были заказаны А. Н. Бенуа, З. Е. Серебряковой, М. В. Добужинскому и Б. М. Кустодиеву. К сентябрю 1917-го Лансере создал несколько больших эскизов на тему «Россия соединяет Европу с Азией». В окружении барочного картуша в центре на фоне туч и облаков парит фигура царицы, символизирующая Российскую империю. Слева от нее — Европа на быке в окружении героев античной мифологии, справа — Азия, восседающая на драконе, перед которой изображены представители азиатских народов.
Но после февраля 1917-го работы по оформлению зала ресторана были остановлены и возобновлены с участием Лансере в полную силу только в 1932-м.
В 1916 и 1917 годах художник жил преимущественно в своей усадьбе Усть-Крестище, где по заказу А. О. Таманяна писал темперой на холстах картины для зала заседаний правления Московско-Казанской железной дороги. В январе 1917-го он отвез в Москву большой фриз «Народы России» (1,3 - 7,2 м) и холсты на плафон. Но из-за революционных событий разместить эти работы по местам не успели.
Летом и осенью 1917 года Лансере писал и большое (2 - 3,86 м) панно на холсте «Аллегория заморской торговли времен Петра I» по заказу архитектора М. И. Рославлева для петроградского дома (ул. Чайковского, 31) действительного статского советника И. П. Мануса — купца 1-й гильдии, который был директором правления «Российского транспортного и строительного общества» и «Товарищества петроградских вагоностроительных заводов». В правой части композиции изображены Нептун, богиня мореплавания Наяда и негр, в левой — представители разных народов со своими товарами. В конце сентября художник поехал с готовой работой в Петроград, но из-за забастовок на железных дорогах доехать удалось только до города Ливны, где он арендовал флигель, куда в случае погромов можно было бы быстро переехать с семьей. Он вернулся в Усть-Крестище и до середины ноября все еще надеялся на возможность отвезти в Петроград панно для И. П. Мануса.
Отношение семьи Лансере к революционным событиям было неоднозначным. Занимая активную гражданскую позицию, художник верил в возможность перемен, в том числе путем «мягкой» революции. Еще 10 апреля 1893 года записал в дневнике: «Дюма, и я за ним, на стороне монархии, и я ненавижу всех революционеров <…>, кроме конституционных», однако в 1905-м выступил за отмену самодержавия, за решение вопросов по земле и демократическим свободам, создал острополитические рисунки для журналов «Зритель», «Жупел», «Адская почта». В духе романтизма в авторской аннотации к этим рисункам он писал:
«Мы поднимаем наш факел во имя утверждения личности и во имя свободного союза людей, основанного на любви к будущему преображенному миру».
В начале 1906 года он убеждал сомневающегося Александра Бенуа, уехавшего от беспорядков в Париж: «Я совершенно не понимаю, в чем Тебе, например, мешала бы совесть примыкать к левым. И я вовсе не стою за непременно крайних, за баррикады и т. п. Это, конечно, не наше дело. Но с другой стороны, не нужно думать, что нападать на самодержавие и буржуазию то же теперь, что лягать издыхающего льва».
Однако уже через год, в феврале 1907-го, после голосования на выборах в Госдуму за кадетов, Евгений Евгеньевич с сожалением предсказывал скорое падение монархии:
«По результатам выборов по всей России <…> чувствуется, что кадеты отстают. Что пожалуй дела пойдут усиленным темпом по совершенно неожиданным путям. Но бедный царь — где его опора?»
Сочувственные слова остались в личной переписке, тогда как широкая известность политических карикатур Лансере составила ему репутацию поборника революции. Возможно, именно участие художника в оформлении сатирических журналов в 1905–1908 годах, известное по публикациям послереволюционных лет, оградило его в 1930-е годы от нападок воинствующих коммунистов.
О Февральской революции семья Е. Е. Лансере узнала в усадьбе Усть-Крестище с запозданием и восприняла с воодушевлением:
«Ну, милый Коля уж по истине — Поздравляю и ура, ура, ура… <…> Мы только вчера впервые узнали обо всем и были огорошены и поражены выше всякой меры!»
Поздравляя брата с Пасхой, Евгений Евгеньевич в письме 26 марта 1917 года пишет: «Желаем весело и хорошо провести праздники! В этом году они особенно должны быть радостны — будем праздновать и воскресенье России!» А Ольга Константиновна добавляет: «Поздравляем и всех благ желаем гражданам и гражданкам свободной России».
По вопросу аграрной программы художник занимает позицию кадетов:
«Конечно, я хорошенько не знаю аграрных программ, но что вспоминается, то самое разумное — это кадетские предложения <…> И поэтому я снова объявляю себя кадетом. А “профессиональные”, так сказать, социалисты мне глубоко антипатичны».
Но уже в апреле чувство эйфории сменилось чувством опасения перехода власти к радикальным силам, о чем Лансере писал друзьям:
«Поздравляю и Вас с этим великим чудом воскресения России, которое свершилось так нежданно. И как мне обидно, что я не был свидетелем этих дней. Уехали почти что накануне. Теперь только-бы не сорвалось — хватило бы у масс мудрости не пойти за большевиками <…> что ли толкающими на всякие захваты, и следовательно — на анархию».
Негативное отношение к крайним левым (в том числе большевикам) и «вожакам»-популистам со временем только укреплялось:
«Совсем другое у меня отношение к вожакам — ко всякой пишущей, разглагольствующей, радикальствующей компании; уж не говорю о Ленине, но и всякие Стекловы и Черновы, весь этот политиканствующий муравейник, поселившийся в чужих домах…»
Еще не зная о взятии Зимнего дворца, 1 ноября Евгений писал Николаю:
«Какая сволочь этот Чернов, какая сволочь Ленин и вся мерзкая его клика, и, по- думать только, что Шура мог сказать “тоже честный и тоже ученый”. <…> Слухи ходят, что все правительство арестовано и что теперь Ленинское правительство; и в то же время слух, что Корнилова вы- пустили».
В октябре — ноябре грабежи и поджоги в имениях Курской губернии участились, оставаться в усадьбе было опасно. Лансере, заботясь о спасении семьи, сразу откликнулся на приглашение социалиста Магомета Хизроева, который стал продовольственным комиссаром В правительстве Горской республики (под председательством Тапа Чермоева), переехать к нему в Дагестан:
«Последнее письмо его [Хизроева. — П. П.] в деревню было так заманчиво, а жить в деревне, под владычеством большевиков становилось с каждым днем все противнее, — уже сожгли усадьбу в 10 верстах; отношения с мужиками стали совсем враждебными и вот боясь, что ж.-д. остановятся совсем, — мы почти экспромтом собрались и поехали».