Дуб проснулся от воя сирены.
— Кажется, это смерч.
Такое бывало, если от неба до моря протягивалась труба. Она вертелась, крутилась, ходила вдоль горизонта и порою сталкивалась с такой же трубой. Изредка у скробов сносило балконы: наверное, раз в пару лет, не чаще.
Дуб выпутался из одеяла и глянул в окно: действительно, от неба к воде уже протянулась тёмно-серая нитка. Море волновалось и билось о гору.
— Всё-таки не очень хорошо скатываться, — проговорил Дуб, приглядываясь к балконам внизу. — Даже если это престижно.
После этого он решил сходить к Можжи, потому что пережидать смерч вместе было спокойнее, чем одному.
Взяв свой погнутый зонтик, термос и одеяло, он вышел из норки, пробежал по горе, едва не взлетая от ветра, а когда оказался у Можжи, то понял: его заждались.
— Проходи-проходи, — сказал Можжи, обвязанный фартуком, — самое время, чтобы испечь пирог.
— Вот это погодка для пирогов! — по привычке укорил Дуб, а потом спросил: — как думаешь, городок смоет на этот раз?
Завыла вторая сирена, а значит, в бухте начался сильный шторм.
Можжи зашторил окно поплотнее, чтобы не пугаться двух смерчей, которые выросли и стали кружиться по морю, словно танцуя.
— Даже если смоет, то лишь немножко: их рынок да пару гостиниц, в которых сейчас никто не живёт.
— Значит, ярмарку нам не скоро видать!
— Не видать…
Ветер свистел, волны бились, словно стучали в балконы скробов и просили открыть, а Можжи и Дуб катали тесто банками из-под варенья, взбивали крем, разогревали духовку и пили чай из термоса, что принёс с собой Дуб.
— Знаешь, ты сейчас всё испортишь, мой друг, — сказал Можжи, увидев, как у Дуба трясутся лапы. — Давай я доделаю сам, а ты почитаешь мне вслух.
— Я? — возмутился Дуб. — Почитаю? С ума сошёл, Можжи!
Но Можжи подсунул ему старую книгу.
— Ты же не забыл, как читать, правда? — уточнил он.
— Не забыл, но не буду!
Тут смерч подошёл к берегу и выдернул несколько кустов у скалы.
Дуб вцепился в книгу, как в спасательный круг, забрался под своё одеяло на кровати у Можжи, и чтобы не слушать, не видеть и не признавать — начал читать.
— Громче! — попросил его Можжи. — На кухне не очень слышно!
И Дуб зачитал громко, иногда переходя на крик, так, что исчезал ветер, стихали волны, пропадала сирена:
— Но в сильных горестях, как и при сильных бурях, пропасть лежит между двумя гребнями волн; Дантес ужаснулся позорной смерти и вдруг перешел от отчаяния к неутолимой жажде свободы и жизни…
И они просидели до самого вечера, читая Дюма, поедая пирог и специально говоря громче, чем было нужно — чтобы перекрикивать шторм.
После этого Дубу пришлось признаться, что чтение может спасти.
(И его).