Светлана Дружинина: «Уныние не мой грех — я знаю, что такое жить в землянке, что такое настоящий голод».
— Светлана Сергеевна, недавно по телевидению повторяли ваши фильмы: «Сватовство гусара», «Принцесса цирка», «Гардемарины...». Это вполне объяснимо, в тяжелые времена хочется каких-то вдохновляющих историй, красивых внешне и внутренне людей. Ваши фильмы дают надежду.
— Без надежды и веры жить невозможно. И я не люблю депрессивное кино. Да, у нас очень много недостатков, без грехов один Господь Бог и все его Царствие Небесное. Но к нашим недостаткам я бы относилась не воспевая их, не спекулируя, а с надеждой на исправление… Помню, как мы в одно время работали на «Мосфильме» с Василием Шукшиным (он заканчивал свою картину «Калина красная», а я свой дебют — «Исполнение желаний»).
Вообще-то до этого он всегда работал на Киностудии имени Горького, но поссорился с руководством: должен был снимать фильм про Степана Разина, а из-за эпидемии холеры застрял с оператором Анатолием Заболоцким в Астрахани на выборе натуры и картину моментально закрыли. «Калину красную» Шукшин уже снимал на «Мосфильме» и заканчивал ее здесь. Нам дали самые тяжелые рабочие смены — ночные. Мы монтировали свои фильмы, сложнейшая работа с пленкой. Я тогда очень много курила, и мы с Василием Макаровичем часто сидели в курилке. О здоровье не думали, курили «ежа», вставляя между каждой парой пальцев по сигарете. Такое губительное пристрастие. Но мы не только предавались ему, а еще и разговаривали. Рассуждали о наших недостатках: и системы, и человеческой природы. Шукшин говорил: «Мы же, люди творческие, как дятлы. Мы должны долбать ствол, где внутри червоточина.
Мы не просто кричим, мы хотим, чтобы люди обратили внимание на этот ствол, одержимый болезнью, чтобы его вылечили, чтобы дерево жило, корни впитывали бы влагу, а вверху все распускалось листьями, цветами и плодами». Это потрясающее сравнение! Потому что да, можно и должно говорить о недостатках нашей жизни, но так, как говорит мать о своих детях, чадах. С состраданием, любовью и снисхождением. И так всегда работало русское искусство. Оно оставляло луч надежды. В постоянной депрессухе, как сейчас любят говорить, человек сходит с ума.
Кстати, депрессией в основном страдают люди, достаточно хорошо живущие. Все вокруг кричат: как же сейчас у нас плохо! Я к этому хору не присоединяюсь, у меня есть с чем сравнивать. Я дитя довоенного времени, жила в войну и сразу после нее. Знаю, что такое жить в землянке, что такое бездомность. Что такое настоящий голод и 300 граммов хлеба в сутки. Хлеб выдавали по карточкам. Взрослые обычно отправляли за ним детей. Все становились в длиннющую очередь. Девочек в этой очереди не всегда можно было отличить от мальчиков, все были стрижены под ноль. Но мне повезло — мама оставляла мне челочку. Продавщица отрезала кусок хлеба, но его не хватало до нужного веса. Дальше шли довески — маленькие кусочки, которые разрешалось съесть по дороге до дома. У нас с ребятами из двора было соревнование: кто дольше продержит хлеб во рту на языке. Это было роскошное лакомство…
Но не надо меня жалеть. Детство мое было счастливым. Я прошла конкурс в цирковую школу, была очень пластичной и подвижной. Меня взяли одну из Марьиной Рощи, где я жила. Стали звать девочка-каучук. Когда я училась в четвертом классе, мама узнала, что мне придется начать гастролировать сразу после пятого класса и нормального образования я не получу. И она меня из цирка забрала и заперла дома. В самом прямом смысле слова. Я билась в закрытую дверь, рыдала, страдала, но потом смирилась. Этим же летом меня отправили в пионерский лагерь. Там я познакомилась с девочкой, которая училась в балетном училище при Большом театре. Ее звали Юля, и я была покорена тем, как она танцует. Мы подружились, и она подарила мне свои атласные балетные туфельки.
Я танцевала в них, принимала балетные позы, вставала на носочки. Мама это увидела и повела меня в балетное училище при Большом театре. Там меня сочли слишком взрослой. Зато взяли в балетную школу при Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко, и уже оттуда я все-таки попала в балетное училище при Большом театре: ежегодно они проводили отбор из разных балетных школ СССР, вот и отобрали меня. Туда же поступил и Марис Лиепа, приехав из Риги. Марис стал моим однокурсником, довольно часто нас ставили в пару.
— Не могу понять, как балерина могла стать режиссером? Существует мнение, что режиссура — это сложнейшая и совершенно не женская профессия.
— Не верьте этим воздушным балеринам: нежность их души и тела — обман. Все балерины — это железные леди. Балет — невероятный труд, требующий большого упорства, самоотдачи и любви к своему делу. Для того чтобы на одном большом пальце делать 32 фуэте, нужно и проучиться, и проработать многие годы. Это очень организованный, очень сконцентрированный труд. Каждое утро я вставала в шесть часов, и день мой был расписан по минутам. Балет научил меня самодисциплине. Я четко и организованно работаю по подбору материала. Четко и организованно — по подбору кадров. Потом точно так же — по подготовке к съемочному периоду. И я всегда точно знаю, что мне надо. Это — балет. Все благодаря ему…
— И все же судьба привела вас в кино…
— Я готовилась к выпускным экзаменам в балетном училище, но получила серьезную травму локтя — не вписалась в поворот, когда меня педагог отправила на второй круг при исполнении «шене по кругу». Танцевать на экзамене я не могла. Чтобы меня утешить, дали возможность вести выпускной концерт из зала Чайковского, который транслировался в прямом эфире… Рука у меня была зафиксирована платком, который я снимала перед тем, как выходить и объявлять номера. Когда возвращалась за кулисы, платок снова надевали. Я со слезами смотрела свои номера, которые знала наизусть. Происходящее воспринимала как трагедию. Но это была удача! До сих пор мой правый локоть ноет в плохую погоду, но я ему говорю: «Спасибо тебе, мой дорогой локоточек, ты получил указание свыше остановить эту несущуюся по кругу девчонку. Она неслась не туда!» Вообще, если вы внимательно оглянетесь на свою жизнь, проанализируете все события, то поймете — нет ничего случайного. Тот, кто верит в случай, не верит в Бога…
Этот прямой эфир, где я была ведущей, увидел режиссер Самсон Самсонов, снимавший фильм «За витриной универмага». С актрисой, которая должна была играть Соню Божко, работа у него не складывалась, и он попросил ассистентов найти «ту девочку, которая все время улыбалась на концерте». На площадке мне очень понравилось. Меня интересовало, как все устроено, как снимается фильм — то есть то, что называется режиссурой. Я ощущала, что и сама хотела бы создавать кино. Но видя солидного мэтра Самсона Самсонова, понимала, что стать режиссером 18-летней девочке невозможно… Когда съемки закончились, мне подсказали, что идет дополнительный набор во ВГИК. Актрисой становиться я не собиралась, но в институт пошла. Не волновалась совершенно. Возможно, поэтому поступила легко… После защиты диплома три года отработала по специальности как положено, потом поступила на режиссуру. Мы с моим мужем (оператором Анатолием Мукасеем. — Прим. ред.) планов не раскрывали, чтобы надо мной не подшучивали в случае, если я провалюсь.
