2768 подписчиков

Начало Зининой жизни

9 минут

8810 прочтений

12 июня 2020

Ленинградские лимитчицы: ткачихи и медсестры. Жизнь в рабочем общежитии и воспоминания о деревенском детстве.

Продолжение новой повести Ивана Карасёва "Ниточка жизни".

Ну вот и коридор - два ряда окрашенных, наверное, ещё до первой пятилетки дверей. При слабом свете двух болтающихся на собственных плетёных шнурах лампочек видавшая виды побелка приобретала зловещий серо-синий оттенок, окрашенные в традиционный грязно-зелёный цвет стены были исцарапаны и исколоты до предательски-белой штукатурки. Чуть ли не каждый день по проходу таскали столы, стулья, шкафчики и даже кровати. Комендантша решала, что где-то они нужны больше, а другие обойдутся. Но мебели просто не хватало. Будь её в достатке и стены были бы целей. Зина вздохнула и повернулась к комнате, обозначенной покарябанным овальным номером 65, надавила на ручку, открыла дверь и чуть не влетела в тазик с замоченными трусами и лифчиками. Из глубины раздался голос: «Осторожней, под ноги смотри!» Стоял запах влажного белья и варёной перловки. Зина не ответила. Собственно, ответа никто и не ждал, она скинула пальто, повесила его поверх чужой фуфайки на гвоздик и достала из авоськи свой ужин. Было темновато: лампочка над кухонным уголком позавчера опять перегорела, и как всегда никто даже заявку на новую не написал. «Надо будет послезавтра зайти к комендантше, кроме меня ведь некому».

Соседки уже поели: на единственном столике пирамидкой сложили помытую посуду. Четыре девчонки, завербовавшиеся в Ленинград из соседних областей, работали в одной смене на ткацкой фабрике и столовались вместе, по очереди дежурили по кухне. Зина жила особняком, к тому же со своим графиком в их компанию она не вписывалась и поэтому всегда ела в одиночку. Сегодня будет так же, как всегда. Немного лучше, чем вчера, всё же консервы из куриных потрохов обещали некоторое разнообразие по сравнение со вчерашним бледным чаем с сухарями. Она достала из сумки хлеб, который успела отоварить и, открыв личным ножиком (сестра-хозяйка не пожалела, спасибо ей хоть за это) банку, намазала толстым слоем однородную коричневую массу на отрезанную горбушку. Есть хотелось так сильно, что заниматься чаем она была уже не в состоянии. Запах содержимого банки был отвратительным, напоминал куриный помёт и слегка отдавал какой-то химией. Зина, тем не менее, после первого куска, намазала второй, а потом и третий. Уж очень хотелось жрать, а там и банка кончилась. «Ну хоть так, - решила она и добавила, - всё не на пустой желудок. Там и до язвы, как у матери, не далеко».

В туалете она стянула резинкой волосы в хвостик, быстро простирнула носочки и трусики, повесила их сушиться на батарее в комнате, переоделась в ночнушку и легла.

На продавленном матраце спать было не удобно, но Зина приспособилась. В любом случае, надо бы уснуть поскорее. Толстая стрелка будильника переползла через цифру «10», а завтра вставать в шесть. Это-то после вчерашней короткой ночи. Соседки тоже готовились ко сну, они в первую смену на этой неделе, значит, поднимутся ненамного позже Зины.

Заснуть не удалось. Сначала девчонки долго обсуждали новые нормы выработки. Конечно, не обошлось без привычного ора. На лежащую в кровати Зину никто не обращал внимания. Это было обычным делом. Она среди них, фабричных, почти голубая кровь, медсестра. Знали бы что такое быть в больнице молодой медсестрой из провинции! Как санитарка судки порой выносишь. А соседки смотрят косо, чуть ли не за зазнавшуюся интеллигентку принимают. Вот и сейчас, как будто её нет в комнате.

С другой стороны, их можно понять. Кому понравится, когда повышают нормы? Работать больше надо, а деньги те же. Зина, лёжа под тоненьким, протёртым до дыр одеяльцем, слушала соседок и постепенно начала думать о своём. Сон совершенно прошёл. В голову опять полезли воспоминания: мама, Стеша, дядька.

Жизнь в дядькином доме была однообразная и невесёлая. Поначалу сильно не хватало мамы. Зина даже с ней разговаривала каждый раз перед сном. Смутный образ матери вставал в сомкнутых глазах, и Зина рассказывала ей о своих бедах, маленьких и больших. Их не то, что было много, но как-то беспросветно жилось у дядьки. С утра, до школы надо задать корм курам. Эту обязанность возложили на Зину. Она и не возражала никогда. Сама понимала: мамины драгоценности кормёжку и кров за все годы не покроют. Надо помогать родственникам по хозяйству. Но у тех своих трое росло и старшая почти как Зина по годам, шесть месяцев разница, а по росту и телу так и вовсе взрослее. Но её, Катьку, мать берегла и только миски на стол просила принести («Катенька, рыбка моя, мисочки нам поставишь?»), а грязная посуда доставалась Зине. Дров для печки принести – тоже Зина, в избе подмести, а в субботу и отшоркать некрашеные полы – опять Зина, огород прополоть – Зина, картошку копать со взрослыми – только Зина, травы для кролей нарвать – снова Зина. Больше всего Зина не любила бельё зимой в проруби полоскать. Почему-то эта совсем не детская работа обычно сваливалась на неё. Вода в речке, б-р-р-р, холоднющая, пальцы колет, прокалывает холодом насквозь, а надо мочить, водить туда-сюда, пока мыло не сойдёт полностью, потом вальком отстучать.

Вот Стешка как-то вклеилась в компанию дядькиных недомерок и счастливо избегала Зининой участи. Устроилась. Бегала, играла с ними, пока в школу не пошла.

А как пошла, так вместе со средненькой дядькиной Танькой за уроками долго сидела. И тётка их не тревожила. «Учитесь, учитесь, девочки, это вам пригодится!» - приговаривала она и ставила им чай с сахаром. Зину-то, наоборот, попрекнёт, что, мол, пора и честь знать: «Науки от тебя никуда не уйдут, а куры без корма нестись не будут!»

Но нет худа без добра. Зина зато из школы домой не спешила. Стала задерживаться в читальне, там и книжку почитает, и уроки поделает, сухарик погрызёт и дальше читает. Всё равно дома не дадут, найдут, чем занять. Тётка поругает иногда, что поздно, да не сильно, больше для порядка. Всё дитя в школе было, а не где-нибудь. Самой-то только два года отучиться удалось. Читала по складам. А Зина постепенно, к классу четвёртому, приучалась к книжкам, и в классе стала одной из лучших. Считала быстро, писала грамотно.

Однажды попала ей в руки книга о русских художниках-передвижниках. Тогда Зина впервые прикоснулась к миру искусства.

Она подолгу разглядывала суровые лица на картинах Сурикова и Репина, застывшую, но такую живую, природу на полотнах Шишкина и Саврасова, сказочные сюжеты Васнецова. Зина и сама потянулась рисовать. Делала наброски карандашом на любом клочке бумаге, попадавшемся под руки. Деревня, школа, стадо на выпасе. Всё, что видели её детские глазки, всё пыталась Зина передать на листе. Получалось не очень хорошо. Зине не нравилось. Но учительница хвалила. Говорила, что она умная и способная девочка и, что ей надо учиться. И когда встал вопрос идти в семилетку или нет, для Зины он был заранее решён. Только дядька с тёткой отпускать не хотели. Ещё бы: в двенадцать лет девка в деревне уже работник, да как на зло телом Зина наливаться стала, на неё и смотрели как на добрую рабочую лошадку. А тут она целый день на учёбе пропадать будет, школа за шесть вёрст. «Не пойдёшь!» - категорически заявил дядька. Пришлось учительнице, Людмиле Петровне, прийти к ним домой и объяснять, какая Зина способная девочка. Но дядьке хоть кол на голове теши:

-Не отпущщу девку, в колхозе рабочих рук не хватает! Да и дома дел невпроворот! Я цельный день в поле, жонка на ферме!

Так-то оно так, но про то, что доярки коровник почистят, коров подоят и домой бегут, к своим пеструхам, было известно всем.

А дядька не мог угомониться:

- В школу ей, понимаешь, надо. Мне ваша школа масло на хлеб не намазывает! А я всех корми! А трудодни лишние на иждивенцев не дают в колхозе!

Но учительница у них была не промах. Умела разговаривать с деревенскими, ещё с Гражданской войны, когда девчонкой молодой по продразвёрстке ездила хлеб с них, куркулей несознательных, выколачивать. Тогда, конечно, легче было. Придёшь, наганом перед носом такой контры помашешь, и он как миленький, выдаст свои пару десятков мешков зерна. Зато и ребят сколько из обрезов положили, не счесть. Устроят засаду в лесу, перебьют чоновцев и хлеб общественный разворуют. Сволочи, не добили их, вот они и осмелели. Собственность частная во всё виновата, мелкобуржуазная стихия, были бы настоящие сельхозкоммуны, и разговоров бы таких не было.

Понимаешь, девка ему в хозяйстве нужна, лошадь нашёл. Да у них вообще детей отбирать надо, чтобы вот такими уродами не вырастали! Людмила Петровна спокойно выслушала дядьку, демонстративно стряхнула грязь с сапог на чистый пол, достала пачку «Беломора» из кармана замызганной фуфайки, в таком наряде она через деревенские лужи прыгала, выщелкнула одну папироску. Закурила, без спросу присела на стул, отодвинутый от стола, положила ногу на ногу и принялась без стеснения сверлить глазами хозяев. Дядька с тёткой от удивления дар речи потеряли. А Людмила Петровна, выдержав, как профессиональный актёр, паузу, выпустила облако дыма прямо в нос растерявшейся тётки и выстрелила последним аргументом:

- Вы что ж, выходит, против линии партии? По всей стране вводится обязательное семилетнее образование. А Клещёвы против. Так и запишем. Фамилия ещё какая. Ты, часом, не из мироедов, не из кулаков будешь? – обратилась она уже исключительно к дядьке.

Тот аж задрожал.

- Не-е, середняки мы. Давно, у прадеда мельница была, так это ещё при барах было. А потом сгорела она. Мы – трудовое крестьянство, колхозники. И Советскую власть уважаем.

- Ну вот и хорошо, что уважаете. Значит, Зина, слушай меня. Завтра тебе дам справку об успеваемости. Отнесёшь её в семилетку, в Андроново. Ясно?

Зина кивнула. А учительница продолжила:

- В следующем году уже никто пятый класс не пропустит! Не пустите в этом году - в следующем уже контрреволюционную деятельность притянуть смогут там - она неопределённо махнула рукой в сторону леса, - так что шутки кончились, товарищи колхозники! Стране нужны образованные граждане!

Людмила Петровна загасила цигарку о стол и бросила на пол. Дядька с тёткой молчали. Упоминания о «там» было достаточно, они уже, скрепя сердце, отпустили Зину. Наконец дядька выдавил из себя:

- Ай, и пущай иде, коли охота. Мы же за Советскую власть. Супротив неё никогда не были.

Зина не поверила своим ушам. Она сама очень-очень хотела учиться дальше. Понимала – учёба вытащит её из этого деревенского болота. Постояла немного, от неожиданности глотая, как лошадь, воздух ртом и расплакалась.