Знаменитый белорусский бас, заслуженный артист республики Андрей Валентий обожает актерскую игру и активную режиссуру, но при этом твердо держится верности авторскому тексту.
– Традиционный вопрос по нынешним временам: какие ваши планы нарушил карантин, что отменилось из-за пандемии? Какие проекты отложены, а что, вероятно, уже не состоится вовсе?
– Карантин застал меня в Израиле, в Тель-Авиве на постановке «Евгения Онегина». Контракт перенесли на полтора года. Надеюсь, все же, что он состоится. Также отменилось выступление в Москве – в Большом театре должны были исполнить «Анну Болейн» в концертном варианте.
Зальцбургский фестиваль перенёс «Бориса Годунова» на 2023-й год – я там тоже участвую.
Пока что «висит» «Леди Макбет Мценского уезда» в Висбадене, выпуск премьеры запланирован на октябрь этого года, очень надеюсь, что она пройдет в срок.
– Белоруссия по-особому отнеслась к пандемии. В каком режиме работал белорусский Большой театр эти месяцы? Какие перспективы ожидаются?
– Белорусский Большой работу практически не прекращал. Было два периода по две недели, когда артистов отправляли в «социальный отпуск». Несколько работников театра заболели – принимали меры, в связи с этим, карантинили.
Сейчас идет полным ходом постановочный процесс таких спектаклей как «Фауст», «Пер Гюнт» и «Виллисы». Работаем в масках. Спевки, уроки в больших залах – стараемся беречься. Тешим себя надеждой, что может уже переболели раньше, бессимптомно…
Вообще, наша республика «свой путь» не просто так придумала. Здесь очень дисциплинированные люди. Масочный режим и все прочие карантинные меры соблюдаются не из-под палки! Сказано беречься – сделано! Зрители просто не пришли на спектакли, средства за билеты им вернули.
Артисты – тоже дисциплинированные. Был концерт в Камерном зале для двух зрителей. Думаю, пели бы и для одного, и это не шутка! Артисты относятся к пандемии тоже по-разному. Кто-то рвётся работать – устал бояться, а кто-то сидит в «социальном отпуске» третий месяц. Спектаклей, концертов сейчас нет – никто не принуждает ходить на работу.
К тому же у меня мама в зоне риска. Поэтому лично я карантинные меры соблюдаю строго: даже еду заказываю по интернету: приносят к двери, оставляют в пакетах, оплата тоже дистанционная.
Что касается того, что на государственном уровне не был введен карантин, то могу сказать так: уж если гражданские у нас дисциплинированные, то милиция и спецназ – еще в большей степени и в разы. Улицы были бы пустынные: мышь бы не прошуршала! Это бы парализовало вообще всякую деятельность в стране – а так тоже нельзя.
– Вы уже более десяти лет являетесь солистом минского театра. Какие самые памятные для вас работы были сделаны на этой сцене?
– Самая запоминающаяся постановка – «Севильский цирюльник» Михаила Панджавидзе, я пел Дона Базилио. Это единственный раз, когда я не ждал в гримерке или ещё где-то «своей очереди», а смотрел весь спектакль за кулисами. Смотрел, слушал своих коллег – как они, всегда блестяще, выполняют тысячу задач-кульбитов помимо пения!!! А на постановке у меня болел «пресс» от смеха!
Очень сложная была постановка. Акробатические трюки, фокусы, физически сложные вещи, помимо пения и актерских задач.
Кстати, мне удалось поучаствовать в фестивальном спектакле «Севильского» в Самаре – тоже постановка Панджавидзе! – не менее сложной, а для Базилио гораздо более мудреной местами! Поэтому, когда сейчас в какой-то постановке этой оперы мне нужно просто выйти и спеть «Клевету», уже чего-то не хватает! Хочется сделать пару шпагатов, подъемов-переворотов, «колёс» и т. д.
В Минске я с 2006 года. Вначале приезжал и пел спектакли и концерты как приглашённый солист, тогда еще на сцене Дома офицеров работал театр, а с 2009, после окончания реконструкции – уже в штате Большого.
Как раз после грандиозной постановки «Набукко» Михаила Панджавидзе на открытии театра мне предложили войти в штат. К этому времени я уже был приглашенным певцом во многих театрах и больше всего работы (семь постановок) у меня было в московском Большом.
Единственным моим условием было, чтобы меня отпускали на мои индивидуальные ангажементы. Для многих директоров российских театров это является очень болезненным моментом – а вот белорусским руководством было воспринято совершенно позитивно: ведь теперь я представлял нашу республику на международных площадках! Вот так украинец с российским паспортом стал белорусом!
– Вы родом с Украины – страны, богатой голосами и певческими традициями. Почему поехали учиться в свое время в Петербург, а не в Киев или в Одессу, где всегда была мощная вокальная школа?
– После окончания Черниговского музучилища по классу трубы я должен был по договоренности между моим педагогом Владимиром Журбиным и Валерием Посвалюком поступать в Киевскую консерваторию. Вернее, задумка была такая: поступить я должен был «куда угодно», а переводом на второй курс уже попасть в консерваторию, поскольку у Посвалюка в том году поступали его два ученика из «десятилетки» при консерватории.
Я поступил на музыкально-педагогический факультет Университета имени Драгоманова и ходил на занятия к Валерию Терентьевичу. У меня вдруг, как гром среди ясного неба, случилась внезапная и настоящая любовь: я влюбился в пение! И «виной» тому – Владлен Грыцюк (ныне покойный), бас Национальной оперы Украины.
В музпеде тогда преподавали такие зубры! А по классу дирижирования я попал к Семёну Васильевичу Дорогому, создателю Капеллы имени Ревуцкого. Потом я стал заниматься у Владимира Григорьевича Турца, занимался частным образом у Любови Петровны Крыжановской. В общем, переводился в консерваторию я уже как вокалист! Но меня долго не брали: я четыре раза пробовал перевестись в Киевскую консерваторию.
Почему не брали – это отдельный и не очень приятный разговор, думаю, не стоит углубляться.
А вот в Петербургскую консерваторию взяли влёт! В Россию я поехал ещё с советским паспортом, хотя уже и с вкладышем об украинском гражданстве. Тогда возникла трудность: Украина не подписала договор об обмене студентами. Белорусы спокойно приезжали и поступали, бесплатно учились в московских, питерских вузах, а граждане Украины должны были платить – как немцы, корейцы, китайцы.
Конечно же, я приехал не на «пустое место». У меня там были родственники, которые приютили, обеспечили всем необходимым, помогли устроиться на работу! И самое главное – вскоре я получил гражданство, и мог учиться бесплатно!
Насчёт богатой голосами Украины – да, есть такой миф! Мой любимый профессор Георгий Васильевич Селезнев частенько говорил мне: «Андрей, привези мне хлопцiв в класс! Так нужны голоса в консерваторию!»
Сейчас вообще беда с голосами. И не потому что их нет: молодежь не идет в консерватории. За 12 лет, что я в театре, басы только уходили: кто на пенсию, кто из жизни… А новых нет, и не намечается. Беда такая же с меццо-сопрано и драматическими тенорами.
– В незабвенном майданном 2014 году вы практически демонстративно давали концерты одновременно во всех трех наших славянских республиках. Что вы хотели этим сказать своим слушателям?
– Да, ужасный был год. У меня есть фотография моей афиши сольного концерта в Киевской филармонии – за горящими покрышками едва заметна была…
Что я хотел сказать слушателям? А я не говорил, в общем, – я пел. В Киеве и в Москве, в украинском центре при посольстве, – русские романсы пел, на сольниках в Москве, Астрахани – украинские песни.
Мои сольники – это мое приношение странам, которые считаю своей родиной. До сих пор у меня есть дом на Черниговщине – родительский. О его продаже не может идти и речи. Всегда очень жду поездки туда. Правда, все реже это удается из-за плотного графика.
– Какие выступления на Украине вам особенно памятны? Пели ли вы в украинских оперных театрах?
– Во Львове пел несколько спектаклей и гала-концерт, в Харькове пел гала-концерт, в Киеве достаточно много пел концертов. Но больше всего я там играл: с семи лет в духовых оркестрах, но это было еще, разумеется, до моей вокальной карьеры.
Сейчас, будучи в Израиле, вспомнил вот какой момент: только в одном театре – Львовском – после первой же репетиции ко мне подошли практически все артисты хора, солисты и стали приветствовать и говорить теплые слова, хвалить! Меня тогда поразило это! И вот сейчас, в Тель-Авиве на постановке, тоже после репетиции случилось нечто подобное.
Скажем, в Минске нужно было пять лет поработать, чтоб коллеги тебя поздравили со спектаклем или концертом! В некоторых коллективах, театрах – вообще напрочь закрыты эти «чакры». Артисты хора и особенно оркестра – особенные, элита театральная! И когда прилетает похвала от них, от музыкантов, это всегда очень дорогого стоит!
– Вы участвовали в мировой премьере «Детей Розенталя» Леонида Десятникова в московском Большом театре – нашумевшем в свое время спектакле. Как вы оцениваете спустя годы ту работу, произведение в целом? Была недавно информация, что Большой возможно сделает новую постановку – как считаете, стоит ли это делать, это жизнеспособный опус?
– Да, я пел партию Мусоргского в «Детях Розенталя». Это был мой первый контракт в Большом театре. Я помню всю шумиху вокруг этой постановки. У меня были знакомые, которые мне говорили: «Ты участвуешь в этом!? Если ты не откажешься, я тебе руки не подам!»
Накрутили слухами о «скандальности» постановки, при чем не только публику, но и солистов еще задолго до начала репетиционного процесса. Были такие, кто отказался сразу. Но когда начали репетировать – только плечами пожали: а скандал-то в чём!?? Мои родственники и друзья, побывавшие на спектаклях, культурного шока не испытали. Многим понравилась эта работа.
Правда, я не знаю как сейчас возможно «раскрутить» новое произведение вообще – вкусы публики очень консервативны. Кажется, спектакль и сняли потому, что билеты плохо продавались.
Нравился ли мне спектакль? Да, мне кажется, это была удача, там было много интересного, неординарного. Может быть, только хотелось бы больше монологов и арий Модесту Петровичу! Опера же коротенькая, а композитор здравствующий: можно и дописать, коли собираются вновь ставить?! Я бы не прочь еще раз прикоснуться к этому опусу. И, кстати, в московском Большом очень теплый коллектив – у меня там много друзей!
– Другая ваша работа в Москве очень запомнилась – Хованский в Театре Станиславского. Об этом спектакле тоже спорили, хотя и не так ожесточенно. Ваше к нему отношение, к созданному образу, к работе с маэстро Тителем?
– Вот, кстати, не видел, чтобы спорили про «Хованщину», про скандальность постановки. Сейчас набрал в поисковике – действительно, много разговоров про этот спектакль было. Нужно почитать!
Знаю другое – хотел купить билеты, пригласить знакомых: билетов не оказалось! За месяц до показа! Жаль, что сейчас спектакль идет редко.
Удивительно, но мне партия Хованского понравилась: в Минске я пел Досифея. Кстати, для меня этот спектакль еще и счастливый: я очень настойчиво прослушивался в оперные агентства, но всё никак не получалось найти свое. А тут просто пел рядовой спектакль в Театре Станиславского – и агент нашёл меня сам: просто увидел моего Хованского!
Александра Борисовича Тителя пригласили поставить «Богему» в Минске. Я чудом попал в его спектакль. Он честно сказал: извини, спектакль для молодых! Но я хорошо станцевал (Ольга Костель поставила сложный танец), или «блат» сработал (смеется)… Но Коллена я спел в его постановке.
Ну, что сказать… Влюбились в маэстро Тителя в Минске! «Богема» – просто потрясающая. Очень стильная! Сделано фирменно. Ребятам очень было полезно поработать с ним. Насколько я знаю, теперь Театр Станиславского зовут с «Хованщиной» на минский Рождественский форум.
Вспоминая постановку «Хованщины», когда я впервые попал на репетиции и увидел как ребята из «Стасика» актерски работают – был поражен: Микицкий, Ульянов, Дудникова, Макаров, Ерохин, Мавлянов – солисты экстра-класса! Блеск!!!
– Какие еще выступления в России для вас являются приятными воспоминаниями?
– Больше всего я спел в Казани. Гастролировал с ними: это уже, знаете, театр-друг! В Голландии на их постоянной базе у меня даже есть свой велосипед и рыболовные снасти, сданные в «камеру хранения»! Огромное количество спектаклей, спетых на гастролях. Одних «Набукко» (партия Захарии) спето около сорока! Дважды ездил с «Набукко», дважды с «Севильским», с «Онегиным», участвовал в гала-концертах.
Много пел в Михайловском театре, в Самаре, Астрахани. Вот, в Астрахани был классный проект «Князь Игорь» в Кремле – незабываемые впечатления! Достаточно часто там выступал на фестивалях имени Барсовой и Максаковой. Очень запоминающийся проект – «Князь Игорь» в Якутии! Просто фантастический тур потом: показали этот спектакль в ГАБТе, Мариинке, Минске, Смоленске, Калининграде, Вильнюсе, Каунасе – спасибо Алексею Садовскому за организацию таких грандиозных гастролей!
Ещё раньше у меня были частые концерты с «Басами 21-го века» – проектом, созданным Дмитрием Сибирцевым. Сейчас во всех российских театрах у меня друзья, мы постоянно на связи и, конечно же, планируем новые проекты. Мало того, с руководством вышеперечисленных театров я зачастую, даже не обсуждаю финансовые условия, не торгуюсь, хотя мой гонорар сейчас уже гораздо выше: всё давно уже на «дружеских рельсах»!!!
Но теперь у меня появилось много других обязательств – международных, так сказать. Западные агентства планируют гораздо оперативнее, выдают свои планы-контракты не за месяц – три, а за год – три! В этом причина накладок и невозможности приехать попеть и порыбачить в Астрахань, к примеру! Хотя, очень жаль, конечно же!
– Расскажите о ваших гастролях по миру. Европа, Америка – что там было самого запоминающегося?
– Да, гастролей последнее время было много. Больше всего нравятся поездки в места, где рядышком есть море или речка, поскольку, как вы уже поняли, я – заядлый рыболов. Этим летом, если бы всё получилось, ловил бы форель в альпийских ручьях. Но, придется ловить карасей под Минском и достраивать дачу. Кстати, копаю там уже второй пруд!
Самая запоминающаяся на данный момент поездка – в Америку. Постановки «Демона» и «Царской невесты» состоялись на Бард-фестивале в Нью-Йорке. Американцы не стали изобретать велосипед, а для русских опер приехали и отслушали певцов в Москве и Питере.
Кстати, уже в Америке выяснилось, что мы все друг друга знаем! Почти весь состав – мои друзья! Итог: два месяца – сплошная вечеринка, очень сдружились! Мы и спустя три года не удаляем группу в вотсапе – общаемся!
Постановки были очень классные – богатые, дорогие костюмы, буклеты, шикарная реклама, битком набитые залы. Залы, полные также на прогонах, – для студентов университетов.
Откуда такое внимание? Оказывается, так широко американцы отмечали юбилеи русских композиторов – Рубинштейна и Римского-Корсакова. Отдельно спели концерт к юбилею Пушкина. Я был очень удивлен такому размаху и факту подобного фестиваля вообще. Кажется, четырежды о нас писали «Таймс» и «Уолл-стрит Джорнэл», кстати, очень хорошо писали.
Очень волнительно было ехать на контракт в Великобританию – «Набукко» на фестивале в Дорсете. Я был один русскоязычный и, соответственно, англо-косноязычный. Но всё обошлось! Еще бы месяцок в такой атмосфере, и я бы очень неплохо выучил язык, чего не случилось в США по причине тотального русскоязычия.
– Приходилось ли вам участвовать в сверхоригинальных, эпатажных спектаклях? Что вы вообще думаете о режиссерских экспериментах в опере? Должна ли быть какая-то граница проявлению фантазии постановщиков?
– Нет, бог миловал… Товарищи-певцы «попадали» в такие переплёты, рассказывали. Сам тоже видел такие постановки, в основном на видео – иногда просто оторопь берет! А ведь контракты подписываются ДО того как режиссерская концепция будет объявлена – соответственно, можно «нарваться» на «очень авторское прочтение».
Были моменты, когда я предлагал режиссеру изменить некоторые моменты в сценическом рисунке роли, либо не делать вовсе каких-то вещей. Например, однажды меня просили креститься, акцентируя причинное место. Происходило такое за рубежом, в основном, причем в русских операх. Но эти моменты были техническими и единичными, всё решалось в итоге без конфликтов.
Для меня архиважно петь и играть точно по партитуре, до шестнадцатой, до мельчайшей паузки даже! Грешен, сам иногда «запевал» произведения, арии по «традиционным» исполнениям известных певцов, но когда концертмейстер или дирижер поправлял – «извините, у Глинки, Чайковского здесь не так написано» – всё же, переучивал как у композитора, но это меня раздражало! Я даже обзывал их «бухгалтерами» – подумаешь, пунктир спел вместо ровных восьмушек!
Но сейчас пришел к тому, что менять текст нельзя! Это код автора, его мысль, по какому праву я могу что-то менять? Мало того, петь ровно, как написано, – это и есть высший профессионализм, на самом деле! Я присутствовал на репетиции в «Ла Скала», когда певец спел арию Гремина «Любви все возрасты покорны» неровно, с диким пунктиром, а оркестр, явно сговорившись, повторил за ним этот ритмический брак. Это было смешно.
Оркестранты смеялись втихаря, переглядывались. Певец был очень именитый, и он так и не понял намека.
Так и режиссеры мыслят, мне кажется: создают картинку «по рефлексам Павлова» – наплевательски относятся к авторскому тексту! Слава богу, не все, далеко не все – есть прекрасные режиссеры, тонкие, музыкальные, чувствующие партитуру. Но есть и другие, увы.
В упомянутых «Детях Розенталя» – твори-не-хочу! Опера написана специально для Большого театра, с нуля, совершенно новое произведение – вот в таких опусах и нужно самовыражаться, где, во-первых, нет традиции, во-вторых, вот он, здравствующий автор рядом, сделай вместе с ним всё, что душа просит!
Но как сделать «бизнес» на неизвестном произведении?! Это сложно. Вот и берут бренд, на который придут люди гарантированно, просто увидев название! А им там покажут порнографию… Я согласен с мнением, что если режиссерское прочтение выходит за авторские рамки, зрителя нужно предупреждать об этом в афише, скажем: «ремейк», «по мотивам оперы “Травиата”», или что-то в этом роде.
– Каковы ваши отношения с камерным репертуаром? Поете ли вы лидерабенды, если да, то какие программы предпочитаете?
– Мой профессор говорил: умеешь, можешь петь романсы – оперу споешь! Люблю петь камерную музыку. И пел бы сольные концерты с удовольствием, тем более, что есть предложения – заказ на них от филармоний! Но тут вмешивается мой театральный график. Филармонии просят подтвердить концерт за полгода – год, а я еще не знаю свою занятость на работе, в театре! К тому же технически тоже нужна перестройка организма, певческого аппарата: недели две точно мне нужно – отказаться от оперных спектаклей, репетиций, настроиться. Не всегда есть столько времени, увы.
Слово «лидерабенд» даже загуглил, чтоб узнать, делаю ли я это… (смеется) Вот в джаз-бенде я с четырнадцати лет выступал, даже запись в трудовой книжке есть: трубач – артист эстрадного оркестра!
Ответ – да! Я пел такие мероприятия, вокальные вечера! Больше скажу – сейчас есть планы сделать программу «вокал + труба». И соответствующий репертуар для нее: Синатра, Армстронг, спиричуэлс, итальянские песни… Трубе было отдано пятнадцать лет моей жизни, поэтому я купил себе настоящий, дорогой инструмент – «Ямаху», и сейчас с удовольствием занимаюсь! Она сама играет! Сказка!
Кстати говоря, вокальное дыхание идеально подходит для игры на духовом инструменте, но не наоборот. Когда-то знаменитый тромбонист, народный артист России, профессор Виктор Сумеркин, после моего выступления в консерватории (я пел в театре консерватории и учился в аспирантуре) предлагал мне провести мастер-классы с духовиками.
Кстати, я попробовал позаниматься с духовиками. Итог: один валторнист запел! Пение – это особенная магия. Уж столько музыкантов с консерваторским образованием попалось в эти сети!
Напоследок расскажу вам удивительнейший факт: как только ты из профессионального музыканта становишься вокалистом – всё: петь ровно – это верх сложности! (смеется) А вот почему так происходит – это тема другого разговора.
12 июня 2020 г., "Новости классической музыки"