Я трудодни зарабатывал с шести лет. Отец ушёл на фронт в 41, мать была беременной. Радости не случилось, моя младшая сестра прожила всего два дня, а материно здоровье было навсегда подорвано, больше она не оправилась. Еле передвигала распухшие ноги по дому, на работу уже не вышла. В то лето я понял, что вырос, что на моих руках осталась больная мать. Мы с дедом теперь не иждивенцы, а кормильцы.
Я возил воду в бочке в дальнюю полеводческую бригаду на коне. Сам забраться на козлы ещё не мог, меня подсаживали. Ехал через поля и лес километров пятнадцать, сам правил. Счетовод ставил мне полный трудодень раз в три дня.
На следующее лето я уже жил в этой бригаде. "Жених наш" - так шутливо меня называли женщины. На мне была уже не только вода, но и дрова, уход за лошадьми, помощь по кухне поварихе, и всё, всё, всё, на что у измотанных женщин уже не было сил. Мне уже ставили заветную колхозную "палочку" каждый день. Я мог вечером уснуть от усталости в любом положении и месте: под берёзой, на телеге, на берегу, когда лошадей водил на водопой, просто в траве. Женщины по-матерински беспокоились за мою сонливую беспечность. Все тогда остерегались каких-то пресмыкающихся, змей или гадюк, которые могли заползти спящему в рот, их тогда много было, случаи такие печальные имели место в наших краях. Потом, когда поля стали обрабатывать химикатами активно, они исчезли из наших мест.
Домой в страду мы попадали раз-два в месяц. Однажды в сентябре, уже холодно было, я заявился домой нежданно, помыться у матери попросил, в речке уже холодно было. Баню решили не топить, воды в печке согреть, помыться здесь, в избе, в ушате, бельишко постирать. Скинул штанишки и поймал материн взгляд, полный ужаса. Она смотрела на мои штаны, валявшиеся на полу. Они шевелились. Реально шевелились. Они были утыканы белыми бельевыми вшами повсюду, не только в швах. В своих недетских заботах я забывал о гигиене, не чувствовал, наверное, укусов. Была бы еда да сон хоть несколько часов.
Мать брезгливо, ухватом, подцепила эти штаны и кинула в печку
Это были единственные мои штаны. А завтра нужно было опять отправляться на работу. Решили сшить из отцовских. Швейной машинки у нас не было, а далеко мать не могла идти. Я нёс эту тяжеленную машинку от отцовской крёстной, с другого конца села, чтобы утром одеть новые штаны, не детские, уже пропахшие отцовским потом. Я стал ещё старше.