Никита припарковал машину во дворе, выпустил Настю, достал коробку с куклой, положил её на крышу машины, открыл багажник, достал две маленькие сумочки, передал их Насте.
- Это тоже твои подарки, и понесёшь их ты! – улыбался он, видя, как радуется его подружка.
Затем достал два больших пакета, взял их в одну руку, захлопнул багажник, закрыл машину, забрал коробку с куклой и они пошли домой. Дверь перед ними распахнула Мария Павловна. Радостная улыбка сразу исчезла с её лица.
- Никита, ты?
- Здравствуйте Мария Павловна. Помогите мне, пожалуйста, отнесите Настины подарки в комнату, - не дал ей договорить Никита.
Она взяла из его рук куклу, понесла в комнату. Никита поставил пакеты на пол, передал подошедшей бабушке сумочки и сверток из рук Насти, помог девочке снять обувь. Бабушка подошла снова. Он передал ей в руки стоящие на полу пакеты, взял Настю за руку и они пошли в ванную комнату мыть руки. Мария Павловна за это время не смогла произнести не звука.
- Вы с бабушкой снова будете ссориться? – спросила Настя.
- Нет, Настя, я не буду с ней ссориться.
- Обещаешь?
- Да, обещаю, - вытирая руки, ответил Никита.
Они пошли в большую комнату. Настю поздравляли, дарили коробочки, свёртки, перевязанные лентами, которые тут же развязывались, и все любовались тем или иным подарком. Настя рассказала, как её поздравляли в садике, как пели песню про «Каравай», как пришлось отдать цветочки, которые ей подарил Никита директору детского сада, потому что она была злая, презлая. Все слушали, ахали, смеялись. Настя рассказала и про встречу с папой, и про его подарок, и про шарик, и про мальчика. Мария Павловна хотела сказать, что это был первый его подарок дочери после развода, но Ольга так посмотрела на неё, что мать прикусила язык и промолчала. Потом был ужин, и потом вынесли торт с пятью свечами, которые задула Настя.
**** ****
И тут Настя вспомнила, что показала не все подарки. Она побежала в свою комнату и принесла коробочку, которую подарил ей утром Никита.
- Смотри, деда Вася, какая волшебная звёздочка у меня есть! – Она достала из коробочки цепочку со звёздочкой, подбежала к Никите, попросила, чтобы он открыл кулон. Никита открыл створки, Настя убежала показывать маленькие фотографии дедушке. Дед Василий достал из кармана очки, надел их.
-Ну-ка, ну-ка, давай посмотрим, Настенька, что у тебя там, - он взял из её рук звездочку. «Мама тут» - зазвенело в ушах, и он услышал очень ясно детский голос. Звёздочка выпала у него из рук и упала на диван. Он обхватил руками голову, страх исказил его лицо.
- Папа, папа, что случилось? – тормошил его Петр Васильевич.
Дед Василий привалился к спинке дивана. Холодный пот покрыл его лоб. Никита принёс воды, предложил ему выпить. Старик попил воды.
- Всё хорошо, война давно закончилась. Вы вспомнили кулон, который был у Анны?
- Да, а ты откуда знаешь? – хрипло, едва, слышно, ответил старик.
- Она открывала и показывала Вам, что внутри? – не отвечая на его вопрос, задал свой Никита.
- Да, и ещё она говорила «мама, папа, тут».
- И прижимала ладошку к груди.
- Ты откуда знаешь? – снова спросил его старик.
- Ко мне приходила Катя во сне и рассказала, как вас с Анной спас Трофим, когда вы перешли с ней линию фронта.
- Да, я и Катю помню, и Трофима помню, а ещё немца помню.
- Расскажите, это очень важно для нас всех, попросил Никита.
- Для тебя, может и важно, а для нас-то, почему это может быть важно? – ворчливо сказала Мария Павловна. – Не расстраивай деда, и так чуть в могилу не вогнал.
- Для вас важно, потому что когда Катя сдавала детей в детский дом, она изменила фамилию Василия, - ответил Никита, - и сейчас от рассказа деда многое что зависит.
- Например? – не унималась Мария Павловна.
- Например, появится возможность узнать, кем были родители Василия Романовича, появится возможность доказать, что Анна Трофимовна Решетникова является Анной Тимофеевной Рощиной.
- Сынок, ты сказал про Анну Решетникову, - встрепенулся дед, - откуда ты её знаешь?
- Она моя бабушка.
- Она жива?
- Да, и часто вспоминает Вас.
- А о Войне рассказывает?
- Нет, страшно, наверное, было, не хочет вспоминать.
- Да, она была маленькая, меньше Настеньки, а я чуть больше, мне было шесть лет. Мне тоже всегда страшно вспоминать, - дед замолчал. Он чувствовал себя лучше, чем несколько минут назад.
- Василий Романович, расскажите, пожалуйста, что Вы помните.
- Ладно, слушай, - согласился дед, - бабушка может и не помнит, а я помню. Я помню стук колёс поезда. Мы сидели на полу на соломе. Нас было много, маленьких детей. С нами ехало четыре женщины. Я тогда только до пяти умел считать, - уточнил дед. – Все мы хотели, есть и пить. Плакать нам не разрешали, сразу дергали очень больно за ухо, поэтому ехали молча. Потом началась бомбёжка. Поезд остановился, и женщины нас начали выгружать из вагона. Выгрузили нескольких детишек, тех, кто был рядом с дверью, а потом поезд дернулся и поехал. Воспитательница запрыгнула в поезд, а мы остались. Пролетел самолет, и детишки попадали на рельсы. Остались стоять только я и девочка. Девочка заплакала, и я тоже заплакал. Мы сидели на рельсах и ревели. Вокруг лежали дети, но они не плакали и не шевелились. Потом мы встали и пошли в сторону, куда уехал поезд. Девочку звали Аня, ей было четыре года. Она показала четыре пальца.
Мы шли долго, садились, отдыхали, и снова шли по рельсам. Потом мы увидели какой - то ручей, или речку, не знаю. Мы спустились к воде, пили из ладошек и смеялись. Потом на берегу нашли какие-то ягоды, ели и тоже смеялись, бегали за бабочками и смеялись. А потом к нам подошёл дядя в форме, высоких сапогах и в фуражке, что-то спросил. Мы замолчали и долго на него смотрели. Он что-то спрашивал, но мы ничего не понимали. Он взял нас за руки и повёл куда-то. Мы доверчиво шли с ним рядом. Остановились у машины. Он достал из сумки хлеб и дал нам по кусочку. Ты представить не можешь, а я помню вкус этого белого хлеба. Дяденька отломил еще по кусочку, но больше не дал, закрыл сумку. В машине за рулём сидел ещё один дядя. Нас посадили в машину, и мы поехали. Сколько мы ехали, я не знаю, мы заснули, а проснулись утром в поле. Рядом со мной лежал завёрнутый в газету хлеб и шоколад. Что это шоколад, я потом узнал, а тогда это было просто что-то очень вкусное, я не знал этого вкуса. Анна тоже проснулась и заплакала. Я не понял, почему она плачет. Оказалось, что у неё пропала маленькая коробочка, которую она носила на тонкой ленточке. Она показывала мне её, когда мы сидели на рельсах, и мне тоже было жалко её волшебную коробочку. Она говорила про маму, про папу и плакала.
Мы съели хлеб, шоколад и пошли. Мы не знали, где мы, и куда идём. Нам повезло ещё раз. Дядя, который встретился, говорил на понятном нам языке. Он стоял за деревом, махал нам рукой, подзывая нас к себе. Мы подошли. Он схватил нас за руки, и мы побежали. Мимо нас что-то просвистело, дядя упал, велел нам лечь, и ползти вперёд. Мы ползли. Ползли долго. Аня тихонько всхлипывала. Дядя подбадривал, говорил, ещё чуть-чуть и доползём. Потом нас подхватили чьи-то руки, и мы оказались в окопе. Так мы с Анной оказались на передовой. На нас приходили смотреть бойцы. Они улыбались, хвалили нас за смелость, гладили по голове и угощали, кто кусочком хлеба, кто кусочком сахара. Потом пришла тётя и увела нас в землянку. Это была Катя. Там горела лампа, было тепло, и она нас поила чаем. Кругом что-то гремело, бабахало, взрывалось, а нам было не страшно. Мы рассказывали Кате, как ехали в поезде, шли пешком и ехали в машине. Нам было хорошо, мы чувствовали заботу о нас. Мы не понимали тогда, что смерть ходила рядом с нами. Вскоре нас отправили в тыл, вместе с раненными бойцами. Я знал свою фамилию и как зовут моего папу, а Аня нет. На её платье стоял штамп РАТ – это начальные буквы И.Ф.О. Солдата, который нас спас, звали Трофим. Фамилию я его не знаю, может быть – Решетников. Вот и стала Аня - Решетниковой Анной Трофимовной.
- А коробочка её так и не нашлась? – спросил Никита.
- Нет, не нашлась. В кармане Аниного платья Катя нашла обрывок немецкой газеты. Там было что-то написано. Что не знаю, об этом Катя сказала только своему начальнику, и он сказал, чтобы она никому не говорила. Потом нас отправили в детский дом, к нашему счастью в один. Мы с Анной часто виделись, часто вспоминали ту бомбёжку и понимали всё больше, что пережили что-то очень страшное в своей жизни. После пережитого, всё происходящее в детском доме не казалось таким уж и плохим. Когда нас привезли в детский дом, никто не хотел верить, что мы были на фронте. Меня даже чуть не избили старшие мальчишки. Анна спасла, закричала так, что прибежала воспитательница. Она подтвердила, что нас привезли с фронта вместе с раненными бойцами, и сказала, что сегодня все будут писать письма бойцам на фронт, а кто не умеет писать, будут рисовать, потому что, вместе с нами бойцы прислали детям нашего детдома длинное письмо.
Так началась наша жизнь в этом детском доме. Потом появились друзья, но сначала мы с Аней держались как-то в стороне.
- Почему? – спросил Никита.
- Как тебе объяснить. В том детском доме, где мы были до этого, порядки были другие. Всё держалось на страхе и боли. Я даже сейчас помню эту жестокость. Она была и среди детей, и воспитатели были злые. Маленьким доставалось больше всех. Старшие ребятишки срывали свои обиды на младших.
- Василий Романович, а как Ваша фамилия правильно звучит.
- Не знаю. Я помню, когда папу и маму арестовали, я сильно плакал и папа, чтобы как-то подбодрить меня сказал: «Запомни, Вася, мы Весёловы всегда весёлые», - улыбнулся дед.
- Мы Весёловы всегда весёлые, - повторил Никита. Он задумался, что-то вспоминая.
Оглавление