Чего только не попадет в руки. Вот потрёпанный, еле живой томик, и неудивительно - издание-то дореволюционное, со всеми этими ерами, ятями, точками над i.
Издание товарищества «Знание», есть адрес (Санкт-Петербург, Невский, 92), и больше никаких выходных данных, даже года. Но точно не позднее 1913-го, потому что как раз тогда товарищество прекратило свою деятельность.
Судя по саморекламе в конце книги, «Знание» издавало самые разные тексты, научно-популярные, политические (Маркс, Энгельс и так далее), а если взглянуть на подборку художественной литературы, там встречается довольно много известных имён: Горький, Леонид Андреев, Бунин, Гёте, Ибсен, даже Софокл и Эврипид. Но куда больше совсем других писателей. Таких, например:
- Скиталец. Рассказы и песни.
- Е. Чириков. Рассказы.
- С. Юшкевич. Рассказы.
- С. Гусев-Оренбургский. Рассказы.
- А. Яблоновский. Рассказы.
- С. Елеонский. Рассказы.
- С. Елпатьевский. Рассказы.
- С. Найденов. Пьесы.
- Д. Айзман. Рассказы.
- С. Кондурушкин. Сирийские рассказы.
- В. Серошевский. Рассказы.
- Шолом Аш. Рассказы.
- Е. Милицына. Рассказы.
- Гольдебаев. Рассказы.
- Илья Сургучев. Рассказы.
- Красинский. Иридион.
- А. Петрищев. Заметки учителя.
- А. Мертваго. Не по торному пути.
Печально, если подумать, как много людей что-то творили, творили, а всё ими созданное кануло в небытие.
Вот и автор, опубликованный в этом томике, вряд ли кому сейчас знаком. Николай Каржанский. Настоящая фамилия (так и хочется сказать: не лучше) - Зезюлинский. Революционер. Арестовывался, сидел, потом жил в эмиграции. Будучи во Франции, написал в 1911 году книгу «Париж. Из записной книжки неизвестного». Название пророческое; кому сейчас известен Каржанский?
А книга-то неплоха. Это, скорее, сборник коротких рассказов, более-менее объединённых общими героями и интонацией. Странное дело, Каржанский пишет о эмигрантах-революционерах, которые немного позже вернутся (хотя бы некоторые из них) и победят, а настроения у них в общем такие же минорные, потерянные, как у следующей эмиграции - уже «белой», а не «красной». Париж на них, что ли, на всех так действовал?
...Всего один фрагмент на пробу - на модную тогда тему. Новая женщина, любовь, пресловутый половой вопрос. И всё это в парижском антураже.
В КАФЭ.
Второй часъ ночи. До закрытiя кафэ осталось уже немного - какихъ-нибудь полчаса.
Мы сидимъ въ дальнемъ углу и пьемъ грогъ. За барьеромъ безтолково спорятъ четверо запоздалыхъ гулякъ. По эту сторону барьера кроме насъ нетъ никого.
Ея рука - нежная, какъ улыбка ребенка - легла на барьеръ. Эти тонкIе воздушные пальцы странно тревожатъ меня и будятъ въ сердце непонятное волненье.
Я беру ея руку своей и скрещиваю наши пальцы. Она не сопротивляется.
* * *
Мы говорили.
О чемъ могутъ говорить люди, у которыхъ впереди не одне тревоги и печали?
Мы говорили о людяхъ, о жизни, о свободномъ человеке и о любви - светлой любви, безъ которой опустела бы жизнь.
Она сказала:
- Новой женщины не далъ еще никто. И вы тоже. Странные вы люди, господа писатели! Если бабенка меняетъ любовниковъ, как перчатки, вы сейчасъ же объявляете, что это - новая женщина, свободная, и какъ тамъ у васъ еще? Вотъ и вашъ последнiй разсказъ. Да, ведь, ваша Елена Павловна - раба. Своей любви, своихъ любовниковъ. А потомъ будетъ рабой детей. По сезонамъ. Новая женщина! Я даже не знаю, есть-ли она. Но, Боже мой, разве жъ вы не чувствуете неуловимыхъ намековъ этой грядущей женщины? И надо говорить только об этихъ намекахъ. Вы разскажите, что былъ храмъ, построенный на горе, но обманутые люди раскопали его, не оставили камня на камне. И на обломкахъ выросли цветы, простые полевые цветы, - и они грезятъ о новомъ прекрасномъ храме, съ мраморными белыми колоннами, где нетъ больше никаких цепей. Только грезятъ! Ахъ, не то, совсемъ не то!
* * *
Отворилась дверь кафэ. Ворвался робкiй, кого-то предостерегающiй звонокъ велосипедиста. Гуляки закурили папиросы и, покачиваясь, все еще споря о чемъ-то, ушли. Мы остались одни.
- Вотъ и тело, - говорила она. - Недавно я была на балу. Несколько пьяныхъ студентовъ раздели двухъ проститутокъ, усадили на плечи, носили по всему залу. Сначала все было даже красиво. Но потомъ они впали въ какое-то звериное изступленiе: окружили этихъ женщинъ бешенымъ кольцомъ, щипали ихъ, били. Одна проститутка заплакала, - куда тамъ, еще хуже взбесились.
Она немного помолчала, а потомъ сказала дрогнувшимъ голосомъ:
- Я плакала всю ночь. Такъ надругаться над прекраснымъ женскимъ теломъ. Ведь, оно можетъ дать такъ много радости и наслажденiя. Лучше они разбили бы на моих глазахъ мраморную статую. Неужели никогда женщине нельзя будетъ обнажить свое тело, чтобъ им наслаждались безгрешно?
Она сидела предо мной, вся взволнованная и негодующая - гневная богиня, которой дана власть проклинать.
Я отпустилъ ея руку.
* * *
Потомъ она вспомнила о своемъ ребенке. Заторопилась. И сразу стала такой маленькой и неловкой.
Минутная стрелка приближалась къ цифре 12.
Надо было уходить.
3 декабря.